Звери в отпуске

– Само по себе хождение на четвереньках ещё ничего не даст. Из-за одного только хождения мы четвероногими не делаемся. А ты говоришь: только четвероногий имеет шанс получить путёвку на этот курорт, где мы с тобой очутились и названия которого, кстати, так и не знаем.
– А у Тютюры шансы есть?
– У Тютюры, да. Тютюра получил бы путёвку без хлопот. Он ведь четвероногий.
– Послушай!- воскликнула в волнении жена.- А ты убеждён, что Тютюра – четвероногий?
– А то как же,- ответил я, и тут же в душу закралось сомнение.
– Ты хоть раз считал у него ноги?
– Считал ли у него ноги?- воскликнул я.- Ну знаешь, довольно странный вопрос. С чего б это мне считать у него ноги?
– Не отвлекайся, говори прямо: считал или не считал?
– Не считал.
– И я тоже не считала. Что же теперь будет?
– А что может быть? Ничего не будет.
– А если у него больше четырёх ног или меньше? Если, например, шесть, девять или три?
– Ну и что из этого?
– Но ведь это же ужасно,- трагическим шёпотом произнесла моя жена,- ужасно. Тогда, выходит, Тютюра не четвероногое. А нам в нашем положении необходимо иметь близкого четвероногого. Придётся пересчитать у него ноги. Другого выхода нету.
Не вздумайте, однако, над нами смеяться. Хотел бы я знать, ответит ли без запинки большинство из вас, сколько ног у ежа. Я полагаю, вы не очень-то знаете, как с этим обстоит дело. Ёж с точки зрения ног животное загадочное. Мы рассматриваем его скорей с той стороны, где у него иглы, то есть сверху, а не снизу, где у него ноги. Черепаху, скажем, можно взять на руки, перевернуть брюхом кверху и выяснить, как там у неё с лапами. С ёжиком же из-за его иголок обстоит куда сложнее. Ведь ежа не схватите, правда? Значит, можно иметь какие-то сомнения? Можно.
Бедный Тютюра был, вероятно, ошеломлён, когда мы выхватили его из-под соломенной шляпы, под которой он, спасаясь от зноя, притащился на пляж, и одним движением опрокинули на спину.
Беглого взгляда оказалось достаточно. Выяснилось, что всё в порядке. Ноги у Тютюры было четыре. Скорее это были даже не ноги, а ножки, тем не менее они были, вдобавок четыре, а ведь только этого нам и требовалось. Со вздохом облегчения мы перевернули Тютюру брюхом вниз снова и накрыли шляпой.
– Тютюра, вне всякого сомнения, четвероногое,- сказала, повеселев, жена.- Нам повезло. В случае чего можем сказать, что именно он привёз нас сюда на отдых.
– Это ты здорово придумала,- отозвался я, почувствовав прилив уверенности.- А раз так, пошли купаться.
Я разогнался и бросился в воду поблизости от плававших на своих камерах трёх юных павианов.
– Гей, гей!- загалдели, увидев меня, расшалившиеся юнцы.- Плавайте на камере! Одно удовольствие! У вас нету камеры?
– Нету!- крикнул я в ответ и принялся загребать руками. А они подплыли ко мне и стали наперебой расхваливать автомобильные камеры – наилучшее, как они считают, приспособление в помощь купальщику.
– Самый смак!- крикнул первый.
– Самый сок!- крикнул второй.
– Величайшее открытие столетия!- поддержал братьев третий павианчик.
– Каждый камерой рулит, каждый с камерой шалит, каждый камеру хвалит!
– Надо «хвалит», а не «хвалит»,- поправил я павианчика.
– Подумаешь…- небрежно бросил юный поэт.- Важно иметь камеру. Только тогда вы испытаете настоящее удовольствие.
– Слишком много болтовни,- прервал его брат.- Слетай лучше куда надо и принеси ещё одну камеру. Пусть наслаждается.
– Есть там ещё камеры?
– Одна, вроде, где-то валяется.
– Так я побежал.
И, выскочив из воды, он помчался по пляжу. Вскоре павианчик вернулся с камерой. Он набросил мне её на голову. Теперь и у меня была камера, и я мог проделывать то же, что и они.
Должен, впрочем, признаться, что павианчики были куда проворнее. Однако удовольствие получил и я. Я перелетал вместе с камерой с волны на волну, скатывался с камеры в воду, пытался втянуть её поглубже в море, но она ни за что не желала погружаться и тотчас вместе со мной выскакивала на поверхность и так далее, и так далее… Я уж и сам теперь не могу вспомнить, какие штуки я тогда вытворял. Продолжалось это час, а может, и больше, в конце концов я умаялся и решил выйти на берег.
– Кому отдать камеру?- спросил я. Павианчики всё ещё резвились со своими камерами в воде.
– Берите её себе!- крикнул один из них.- Нам она не нужна.
– Оставьте на память!- крикнул второй.
– Веселитесь на здоровье!- поддержал братьев третий.
Я вылез из воды. Усталый, потащился к нашей берложке, бросил камеру в песок и сказал жене:
– Ну вот, теперь у нас на одну камеру больше.
Едва я растянулся на песке, желая отдохнуть от этих безумств, как послышался пронзительный вопль:
– Помогите! Помогите!
Мы с женой тотчас вскочили и стали смотреть по сторонам, чтоб выяснить, кто кричит и кому какая опасность угрожает.
– Помогите! Помогите! Он тонет!- повторил мгновение спустя тот же трагический голос. Все наши соседи, за исключением ленивцев, тоже вскочили с мест и уставились на море.
– Помогите! Помогите! Спасите малыша!- послышалось в третий раз.
Я глянул в том направлении, откуда доносился голос, и сразу понял, что это жирафа. Она приставила ко рту мегафон и кричала изо всех сил.
– Жирафа тут, кажется, вместо наблюдательной вышки,- шёпотом сообщила мне жена.
– Но ведь это не пожар, правда?
– Не в пожаре дело,- ответила мне жена.- Она следит, чтоб кто-нибудь случайно не утонул. Высокая, вот ей издалека всё и видно.
– Ты права. Бежим к жирафе!
Мы бросились к жирафе, а за нами устремилась вся пёстрая пляжная публика.
– Что случилось, жирафа?- спросил я, запыхавшись.
– Он тонет! Тонет!..
– Кто, кто?..
– Да этот сопляк-ленивец! Каждый раз одно и то же!
– Он что, плавать не умеет?
– Да умеет.
– Отчего ж он тонет?
– От лени. Считает: лучше утонуть, чем сделать одно лишнее движение.
– Надо спасать, пока не поздно!- воскликнул я и бросился в воду, а следом все остальные.
Броситься-то бросился, но куда плыть, я не знал, потому что не видел утопающего. Обычно, если кто-то тонет, он изо всех сил барахтается, взмахивает руками, мечется и так далее. А тут – пустое море.
Жирафа побежала за мной следом, и, стоя на берегу в мелкой воде, стала руководить.
– Плывите, пожалуйста, прямо… Теперь чуть левее… Так, а теперь посмотрите на дно… Я вижу его, вон он лежит…
Я нырнул до самого дна и наконец в кристально прозрачной воде заметил простёртое на зеленовато-золотистом песке тело в пёстрых плавках. Я схватил ленивца за плавки и мгновенно вытянул на поверхность.
– Причитается тебе от отца порка, сопляк,- сказал я сердитым голосом, укладывая несостоявшегося утопленника на песке.
Вокруг сгрудилась изрядная толпа, над которой возвышалась многоэтажная фигура жирафы.
– Насчёт отца можете быть спокойны,- произнесла со своей высоты жирафа.- Они как две капли воды. Сынок – вылитый папаша. Думаете, это впервые?
– А что отец? Ничего?
– Абсолютно ничего. Даже пальцем не шевельнёт. Его отец считается самым ленивым ленивцем в мире. Но сынок, кажется, его перещеголял.
– Попробовал бы мой, ему б не поздоровилось!- пророкотал своим могучим басом лев.
– И моему б не поздоровилось!- промяукала, щеря зубы, пантера, вся по-прежнему с головы до пят в зелёном халате.
– Я б с отца и не спрашивала,- вмешалась львица.- Кругом виновата мать. Не ей ли следить за детишками на пляже?
– Ленивиха такая же ленивая, как муженёк,- сказала сверху жирафа.- С завтрашнего дня этого сопляка придётся держать на привязи. Да и сестричку тоже. Яблоко от яблони недалеко падает. Не зря папаша занимает свой пост.
– Да что вы говорите?- удивился я до крайности, потому что впервые в жизни слышал нечто подобное.
– Да, да,- продолжала жирафа.- Его отец среди ленивцев самый ленивый, и они избрали его президентом,