Никогда не называй это любовью

И совершенно нельзя допустить, чтобы случился скандал, связанный с лидером ирландской партии.
В следующий приход Кэтрин мистер Парнелл, здороваясь с ней, как бы случайно дотронулся до розы в петлице, однако не стал разговаривать с ней, что весьма разочаровало ее. Наверное, ей не стоило убеждать себя, что именно тогда мистер Биггар дошел как раз до середины своей нескончаемой и бессвязной речи, от которой все присутствующие в парламенте зевали и беспокойно ерзали на своих местах, и, вне всякого сомнения, мистер Парнелл готовился прийти ему на помощь в том случае, если беспорядочный поток слов приведет мистера Биггара к полному краху. Кэтрин с определенной долей эгоизма сочла, что ирландцы бывают такими же скучными, как и остальные люди, и ждала лишь того, когда освободится мистер Парнелл, чтобы снова подойти к ней и обменяться несколькими словами.
В следующие два дня ей не удалось выбраться в город. Кармен где-то сильно простудилась, заразила Нору, и теперь малышки то и дело звали к себе маму. В такое время им никто, кроме Кэтрин, не был нужен – ни Люси, ни мисс Гленнистер. А потом и Люси слегла с воспалением легких. Ни одна живая душа не знала, сколько ей лет, но внезапно она превратилась в старуху, почти такую же, как тетушка Бен. Кэтрин не отходила от ее постели. Ей пришлось немало поволноваться, борясь с такой мятежной и по-глупому независимой особой, как Люси.
Тетушка Бен тоже вела себя необычайно требовательно. Не желая проводить долгие, скучные вечера наедине со своей старостью и уже порядком ослабевшим здоровьем, старуха задерживала у себя Кэтрин как можно дольше, требуя от молодой женщины, чтобы та подробно обсуждала с ней самые ничтожные проблемы. Кэтрин с грустью думала, что она в буквальном смысле стала узницей. Она была раздражена, раздосадована, недовольна слугами. Ко всему прочему у нее совершенно пропали аппетит и сон.
Кэтрин сходила с ума. Ею все сильнее овладевала одержимость. Происходящее было совершенно ненормально, ибо она не видела перед собой ничего, кроме бледного лица с неотразимым, притягивающим взглядом, и не слышала ничего, кроме егоголоса.
Ей надо забыть его. Обязательно. Ей нельзя больше встречаться с ним. Ей следует сказать Вилли, что мистер Парнелл являет собой именно то, что о нем говорили: он невоспитанный, грубый, лишенный самых элементарных манер человек, – и она предпочитает больше не встречаться с ним.
Но вот девочки начали поправляться. Тетушка Бен решила вместо Кэтрин задерживать у себя несчастного мистера Мередита, и наконец холодным солнечным днем Кэтрин выехала в Лондон.
Едва она успела занять свое место на женской галерее, как Парнелл оказался рядом.
– Сейчас идут очень долгие, утомительные дебаты, совершенно не требующие моего присутствия, – прошептал он ей на ухо.
Не угодно ли ей прокатиться куда-нибудь? Ему хотелось бы подышать свежим воздухом перед очень важным делом.
Она, не проронив ни слова в ответ, поднялась со своего места. Чувство разочарования, доселе владевшее ею, исчезло. Ей так хотелось остаться с ним наедине, и вот он сам предложил ей такую возможность. Наверное, она знала, что он поступит так.
Мистер Парнелл приказал кэбмену ехать вдоль набережной Виктории по направлению к Кью-Гарденз  [14]. Вначале он говорил только о билле  [15], который должен обсуждаться позднее.
– Я питаю отвращение к насилию, – произнес он. – Нам необходимо найти более действенные и более тонкие способы добиться того, чего мы хотим.
– А что является причиной насилия? – поинтересовалась она.
– Изгнания, изгнания и еще раз изгнания! – пылко ответил он. – Ведь, проезжая по дороге любой страны, вы всегда увидите жалкие группы изгнанников: матерей с младенцами на руках, стариков, бредущих неизвестно куда босиком. Им негде остановиться на ночлег, ибо у них нет ни пяди собственной земли. Они жаждут обрести хоть самую малость земли, миссис О'Ши, хотя бы жалкий акр, хотя бы десять квадратных ярдов. Но они не имеют права ни на что!
– А если они откажутся уходить?
Она взглянула на его правильный профиль.
– Их жалкие лачуги сжигают дотла прямо у них на глазах, если они упорствуют и не уходят. Я видел женщину, которая умоляла английских солдат подождать всего лишь час, пока ее умирающий муж не испустит последнего вздоха. Я видел женщину на последнем месяце беременности – она брела по мокрому полю. Я видел… – Он замолчал, и его лицо исказилось от горечи. – Простите меня, миссис О'Ши. Мне не хочется терзать ваше сердце. Я только хотел сказать, что больше не верю ни в какие законы, утвержденные Англией. Кто сможет возместить моему народу утрату детей, умерших от голода и холода? И все-таки я ненавижу жестокость и насилие. Поджог домов лендлордов приводит только в тюрьму или на виселицу. Мы же изыщем лучший способ, чтобы победить. И мы победим, не сомневайтесь в этом!
– Я и не сомневаюсь, – отозвалась Кэтрин. – Но оглянитесь вокруг! Какой прекрасный день! Нельзя все время думать о деле и не наслаждаться таким днем.
Она откинула вуаль, солнечные лучи упали на ее лицо. И тут Парнелл неожиданно ласково улыбнулся.
– Вот так куда лучше! Теперь я вижу ваше лицо. Ох, – вздохнул он, – ведь мне только это и нужно.
– Почему вас так волнует Ирландия, мистер Парнелл?
– Потому что я ненавижу несправедливость. Я ненавижу страдания и мучения людей. Я питаю отвращение к безвременной и бесполезной смерти. И я боюсь ее. Я беспредельно люблю Ирландию. Я родился в ней, в ее туманах и мягком воздухе, в ее горе, которое я впитал с молоком матери. Я ощущаю его всем своим существом. И я отдам жизнь за Ирландию. Несколько лет тому назад я дал себе клятву. Но не думайте, – он улыбнулся и посмотрел ей прямо в глаза, – что Ирландия занимает все мои чувства. Вы счастливы?
– В этот миг? Сейчас? Очень!
– И я тоже. Солнечный свет, неспешно бегущая лошадь, и никого вокруг, кроме нас. Мне бы страстно хотелось, чтобы так было всегда.
Подул холодный ветер, и Кэтрин почувствовала, что находится где-то далеко-далеко от всего мира.
– Но разве это возможно, если вы заняты своей огромной работой, а я…
– А вы?
– Со временем я стану политиком, – спокойно ответила она. – Моего мужа это очень обрадует.
– Может быть, не будем говорить о вашем супруге?
Она испуганно посмотрела на него.
– Сейчас, – произнес он, – я бы предпочел насладиться этим прекрасным, навевающим мечты днем, в котором нет никого, кроме нас с вами. Мне очень нравится ваше голубое платье. И этот меховой палантин. А знаете, с того вечера, когда мы были в театре, я очень много думал о вас.
– Но это… – Кэтрин запнулась, и вместо того, чтобы возразить, выговорила: – Я тоже думала о вас.
И в тот же миг осознала, как сильно ошибаются люди, утверждающие, что он человек холодный и неприступный. При виде нежности, появившейся на его лице, она ощутила, как у нее останавливается сердце.
– Мне бы хотелось видеть вас часто, очень часто! Возможно ли это? Мне известно, что у вас семья, за которой вам надо ухаживать. Но если время от времени, а желательно, почаще, нам удастся встречаться вот так, как сейчас, то я буду безмерно счастлив. А так усиленно я работаю потому, что совершенно одинок. Я переезжаю из одного отеля в другой, постоянно встречаюсь с разными людьми, то в одной стране, то в другой. Добрую четверть своей жизни я провел на ирландском пароходе.
– Вам надо жениться. Вам нужна жена.
– Я предполагал, что вы скажете мне это. – Его взгляд надолго задержался на ее лице. – Но что вы скажете о теперешней ситуации? Да, у меня нет жены, и я хочу находиться возле вас как можно чаще.
– Вы едва знаете меня.
Он опять нежно улыбнулся, отчего сердце Кэтрин учащенно забилось.
– Я знаю вас, миссис О'Ши. Вы, наверное, очень сильно удивитесь, поняв, насколько хорошо я знаю вас. Или с моей стороны весьма самонадеянно так думать? Иногда я бываю чрезвычайно неуклюжим.