Жена мудреца (Новеллы и повести)

— Видите, здесь шесть томов, или, точнее, шесть папок, в каждой по двадцати листов; мне понадобится все лето, чтобы изучить их по-настоящему.
Берта стояла около него и смотрела на гравюру, лежавшую перед ним, которая изображала «Ярмарку» Тенирса [20].
— Все лето, — рассеянно промолвила она.
Рупиус повернулся к ней.
— Да, — сказал он сквозь зубы, как будто ему важно было защитить свою точку зрения, — именно изучить картину. Под этим я подразумеваю способность, так сказать, воспроизвести картину в памяти, штрих за штрихом. Вот это Тенирс, оригинал висит в Гааге. Почему бы вам, сударыня, не съездить в Гаагу, где можно полюбоваться такими прекрасными картинами Тенирса и многими другими?
Берта улыбнулась.
— Как я могу думать о таких поездках?
— Да, конечно, — сказал господин Рупиус. — Гаага очень красивый город, я был там четырнадцать лет тому назад; мне было тогда двадцать восемь, теперь мне сорок два или, пожалуй, все восемьдесят четыре. — Он отложил в сторону еще одну гравюру. — Это Остаде, «Курильщик с трубкой» [21]. Да, ясно видно, что он курит трубку. Оригинал в Вене.
— Кажется, я помню эту картину.
— Может быть, вы сядете напротив меня, сударыня, или здесь, рядом со мной, если вам угодно тоже смотреть эти картины? Вот Фалькенборг; чудесно, не правда ли? Только на самом переднем плане все это кажется таким ничтожным и мелким; да, крестьянин танцует с крестьянкой, а тут старуха, она злится на танцующих, а вот дом, из дверей выходит кто-то с ведром воды. Да, конечно, сюжет ничтожный, но там, позади, видите, там целый мир, голубые горы, города в зелени, небо в облаках, а рядом — турнир. Ха! Ха! Он как будто не имеет отношения к сюжету, а на самом деле все же имеет отношение. Ибо задние планы есть везде, и потому очень правильно, что тут сразу за крестьянским домом начинается мир с его турнирами, его горами и реками, крепостями, виноградниками и лесами.
Он указывал маленьким ножом из слоновой кости на отдельные детали картины, о которых говорил.
— Нравится вам? Оригинал висит в Венской галерее. Вы должны его знать.
— Вот уже шесть лет, как я не живу в Вене, а еще задолго до того я перестала посещать музей.
— Вот как? Я часто туда ходил и стоял перед этой картиной. Да, ходил, прежде, когда-то. — Он взглянул на нее, слегка усмехаясь, и она от смущения не могла ничего ответить.
Он непринужденно заговорил опять:
— Мне кажется, я надоедаю вам этими картинами. Подождите, жена скоро вернется домой. Вы знаете, она теперь после обеда всегда часа два гуляет, боится пополнеть.
— Ваша жена выглядит такой стройной и молодой, я нахожу, что она нисколько не изменилась за то время, что я здесь, — Берте показалось, что лицо Рупиуса совершенно окаменело. Затем он вдруг сказал безобидным тоном, совсем не подходившим к выражению его лица:
— Спокойная жизнь в таком маленьком городке, да, она сохраняет молодость. Это было умно с моей стороны и с ее стороны, это была наша общая идея переселиться сюда. Кто знает, в Вене все было бы уже кончено.
Берта не могла угадать, что он подразумевает под этим словом «кончено» — относится ли оно к его жизни, к молодости его жены или к чему-нибудь еще. Во всяком случае, она пожалела, что пришла сегодня; она стыдилась своего здоровья.
— Говорил ли я вам, — продолжал Рупиус, — что получил эти папки от Анны? Случайная покупка, ведь такие издания обычно стоят очень дорого. Один книготорговец дал объявление о продаже, и Анна тотчас телеграфировала своему брату, чтобы он купил эти гравюры для нас. Вы знаете, у нас много родственников в Вене, у меня и у Анны. Она иногда ездит туда, чтобы навестить их. Скоро они приедут к нам с ответным визитом. Я буду рад видеть их у себя, особенно брата Анны и невестку, я им многим обязан. Когда Анна бывает в Вене, она у них столуется, ночует — словом, вы понимаете, сударыня.
Он говорил быстро, холодным, деловым тоном; будто решил рассказывать об этом каждому, кто войдет сегодня в комнату. Впрочем, с Бертой он впервые говорил о поездках своей жены.
— Завтра она собирается ехать опять, — сказал он. — Кажется, на сей раз дело идет о летних нарядах.
— Я нахожу, что ваша жена поступает очень умно, — заметила Берта, радуясь, что нашла новую тему для разговора.
— И к тому же это обходится дешевле, — прибавил Рупиус, — уверяю вас, даже если считать стоимость поездки. А почему вы не делаете того же?
— Что вы имеете в виду, господин Рупиус?
— Я говорю о ваших платьях и шляпках! Вы тоже молоды и красивы.
— Боже мой, для кого мне красиво одеваться?
— Для кого? А для кого же моя жена так красиво одевается?
Дверь открылась, и вошла фрау Рупиус, в светлом весеннем платье, с красным зонтиком в руке и в белой соломенной шляпе с красной лентой на темных, высоко зачесанных волосах. На губах ее, как всегда, играла приветливая улыбка, она весело и спокойно приветствовала Берту:
— Вот вы и снова у нас. — Следом за нею вошла горничная, Анна передала ей зонтик и шляпу. — Вы тоже интересуетесь картинами, фрау Гарлан? — Она сзади подошла поближе к мужу и нежно погладила его по голове.
— Я как раз говорил фрау Гарлан, что меня удивляет, почему она никогда не бывает в Вене, — сказал Рупиус.
— Правда, — подхватила фрау Рупиус, — почему вы не ездите туда? У вас, конечно, еще остались там знакомые. Поедемте хоть раз со мной, — например, завтра. Да, завтра.
В то время как жена его говорила, Рупиус смотрел прямо перед собой, словно не решался взглянуть на нее.
— Фрау Рупиус, вы, право, очень любезны, — ответила Берта, и жаркая радость разлилась по всему ее телу. Она сама удивлялась, что за все это время ни разу не подумала о возможности такой поездки, хотя ее так легко осуществить, — в эту минуту поездка в Вену представилась ей целебным средством против странно дурного настроения, овладевшего ею в последние дни.
— Так вы согласны, фрау Гарлан?
— Я, право, не знаю. Время у меня найдется, на завтра назначен только урок у невестки, но она не станет требовать такой пунктуальности, а вам я не помешаю?
Легкая тень омрачила лицо фрау Рупиус.
— Помешаете? Что это вам пришло в голову? Я буду очень рада несколько часов пути, туда и обратно, провести в таком приятном обществе. А в Вене, — о, наверное, и в Вене у нас найдутся общие дела.
— Ваш супруг, — сказала Берта и покраснела, как девушка, заговорившая о первом бале, — рассказывал мне… советовал мне…
— Он, конечно, расхваливал вам мою портниху, — сказала, смеясь, фрау Рупиус.
Рупиус сидел все так же неподвижно и не смотрел на них.
— Да, я, право, хочу попросить вас об этом, фрау Рупиус. Когда я вижу вас, мне снова хочется красиво одеваться.
— Это легко сделать, — сказала фрау Рупкус. — Я поведу вас к моей портнихе и тогда смогу надеяться, что и в следующий раз поеду не одна, мне это приятно. Я рада и за тебя, — сказала она мужу, дотрагиваясь до его руки, лежавшей на столе, — и за вас, — обратилась она к Берте. — Вы увидите, как это хорошо подействует на вас. Чудесно расхаживать по улицам, когда тебя никто не знает. Я иногда не могу без этого обойтись. Обратно я приезжаю посвежевшая и… — при этом она искоса взглянула на мужа, испуганно и нежно, — и тогда я так счастлива здесь, как только возможно, счастливее всех женщин в мире.
Она подошла к мужу и поцеловала его в висок. Берта слыхала, как она при этом прошептала: «Любимый!» А он все смотрел перед собой, как будто ему было страшно встретиться взглядом с женой. Оба замолчали и, казалось, ушли в себя, как будто Берты и не было здесь. Берта смутно чувствовала, что в отношениях этих двух людей есть какая-то тайна и что сама она не столь умна, или не столь опытна, или не столь добра, чтобы вполне разгадать эту тайну. С минуту стояла тишина, и Берта была так смущена, что охотно ушла бы; но необходимо было подробнее договориться о завтрашней поездке. Анна заговорила первая.