Тайные страницы истории

Дело этим не ограничилось. Известно, что в 1906–1907 гг. большевики в Петербурге и Москве серьезно разрабатывали план выпуска фальшивых денег. К этому плану Красин вернулся в 1907 г. и заказал в Германии бумагу с водяными знаками для печатания фальшивых трехрублевок [47].
* * *
Основная тройка БЦ — его «финансовая группа» в составе Ленина, Богданова и Красина — в 1906–1907 гг. была талантливо построенным аппаратом для «принудительного отчуждения» в пользу большевистской фракции не только правительственных средств, но и сумм, предназначенных для общепартийной кассы. В выборе методов не стеснялись: лишь был бы крупный доход. Никаких признаков, которые давали бы основание говорить о наличии каких бы то ни было разногласий по этим вопросам внутри «финансовой группы», найти не удается не только для периода до Лондонского съезда, но и для того полугодия после этого съезда, когда политические лидеры БЦ продолжали оставаться в России. Но отсутствие разногласий внутри «финансовой группы» отнюдь не следует принимать за доказательство отсутствия разногласий внутри фракции большевиков вообще. Наоборот, можно доказать, что разногласия по этому вопросу среди большевиков существовали, и притом весьма значительные. Разложение, которое экспроприации вносили в народные массы вообще, а в ряды рабочих организаций в особенности, было настолько велико, что отрицательное отношение к ним проникало и в среду большевиков. Строгая фракционная дисциплина, которая этими последними была установлена, не позволяла этому отрицательному отношению вырываться наружу. Но на Лондонском съезде вскрылись его размеры.
Основная борьба по этому вопросу на съезде велась не на пленарных заседаниях, а в комиссиях, материалов о работе которых не сохранилось. Ничего не говорят о ней и мемуаристы, так как авторы-большевики (едва ли не единственные, кто имел возможность печатать свои воспоминания об этом съезде) предпочитают обходить этот вопрос молчанием. Но по рассказам немногих из участников съезда, доживших до наших дней, мы можем установить, что в комиссии съезда, которая обсуждала этот вопрос, выяснилось наличие существенных расхождений внутри большевиков. Целый ряд видных большевиков во время закулисных переговоров заявляли, что они не могут открыто выступить с осуждением той практики, которая до тех пор применялась их лидерами, так как многие из них разделяют ответственность за это прошлое, но что они будут бороться против ее применения в будущем, настаивая лишь на предании забвению того, что было в прошлом, так как постановка вопроса о прошлом только обострит отношения.
Положение осложнялось тем фактом, что вопрос об экспроприациях ставился как частный случай большого вопроса о «партизанских формах борьбы» против террористических мероприятий правительства, а практика партизанских нападений на карательные полицейские отряды, которые расправлялись с населением в периоды народных волнений, была широко развита не только в Прибалтийском крае (движение «лесных братьев»), но и на Кавказе, особенно в Грузии. И. Г. Церетели вспоминает, что Ленин тогда в частном разговоре поставил перед Н. Н. Жордания вопрос, согласится ли он исключить из партии, как того требовала резолюция меньшевиков, тех гурийских крестьян — социал-демократов, которые нападут на казаков, насильничающих в их родных деревнях [48]. В результате комиссия, по существу одобрявшая мысли, положенные в основу меньшевистского проекта резолюции, приняла ряд поправок, существенно смягчавших его формулировки. И этот смягченный проект был предложен съезду — от имени четырех из пяти основных группировок (кроме большевиков).
Эти воспоминания о тогдашних спорах в комиссии и за кулисами полностью подтверждаются анализом данных, закрепленных в официальных протоколах съезда. Проект резолюции, предложенный комиссией от имени четырех делегаций (меньшевики, польские социал-демократы, Бунд и латыши), на заседании 1 июня 1907 г. был принят большинством в 170 голосов против 35 и 52 воздержавшихся. Для общего настроения съезда характерно не только это огромное большинство (66 %) высказавшихся против партизанских выступлений; едва ли не еще более показательно, что лишь совсем ничтожное меньшинство (всего 13,6 %) открыто проголосовало против резолюции, т. е. защищало практику партизанских нападений.
Так как голосование было поименным, то имеется возможность более детально разобраться в настроениях делегатов-больщевиков. Из 35 человек, голосовавших против резолюции, большую половину составили социал-демократы Латышского края (18 делегатов), где была особенно широко развита партизанская борьба против карательных отрядов. Российских большевиков среди противников резолюции оказалось всего 17 человек, что составляет только 16,2 % общего состава большевистской фракции съезда (на съезде было 105 большевиков).
Для понимания общего настроения большевистской фракции едва ли не еще более характерен другой факт: несмотря на строгую дисциплину, которая царила среди большевиков на съезде, нашлось шесть делегатов-больщевиков, которые подали свои голоса за резолюцию, т. е. за запрещение экспроприаций, причем все эти делегаты были из центрального промышленного района (трое из Москвы). В подавляющей массе делегаты-большевики при голосовании воздержались, причем среди воздержавшихся были такие видные представители большевистской фракции, как А. П. Смирнов, тогда один из лидеров Петербургской организации; С. Г. Шаумян, известный тогда лидер большевиков Закавказья; Н. Н. Накоряков, который тогда был представителем Уральского областного комитета большевиков для политического руководства теми боевыми дружинами, о которых было рассказано выше [49]. Отметим, попутно, что среди воздержавшихся был также К. Е. Ворошилов, тогда делегат от Луганска, и ряд других провинциальных большевиков. Настроение на съезде было таково, что многие из недавних сторонников «партизанских выступлений» в дни съезда начинали пересматривать свое отношение к вопросу.
Это общее настроение большевистской фракции съезда, конечно, нашло свое отражение также в голосовании и членов самого БЦ, который как раз в те дни был избран в новом расширенном составе. Среди них не нашлось голосовавших за резолюцию комиссии, но зато против резолюции, т. е. в защиту партизанских выступлений, проголосовало всего только три члена БЦ: Ленин, Дубровинский и Каменев. Полезно здесь же отметить, что среди остальных большевиков, проголосовавших тогда вместе с Лениным, было очень мало людей, оставивших какой-либо след в истории большевистского движения. Таковыми можно считать лишь М. Н. Лядова, М. Томского и Ем. Ярославского. Среди остальных было несколько второстепенных деятелей боевых организаций, например Н. Скворцов из Златоуста [50], Э. Лугановский из Нижнего Тагила и др. — сплошь рядовые провинциальные работники, не игравшие никакой мало-мальски заметной роли.
Это была изоляция Ленина по данному вопросу внутри его собственной фракции, изоляция тем более подчеркнутая, что по случайным причинам оба остальных члена «финансовой группы» в списках голосовавших не фигурировали: Богданов был на съезде с совещательным голосом, а Красин, арестованный в Москве, вообще отсутствовал. Но и при учете этой случайности наличие расхождения между позицией Ленина и позицией большинства членов БЦ было весьма заметным. Из 15 членов БЦ на съезде с решающими голосами присутствовало 11 (кроме Красина арестованы были Рыков и Шанцер), из которых 5 воздержалось при голосовании (Гольденберг-Мешковский, Зиновьев, Рожков, Таратута и Теодорович), а трое вообще не занесены в список участвовавших в голосовании (Линдов, Ногин и М. Н. Покровский). Объяснение этому их отсутствию может быть, по-видимому, только одно: они не хотели, чтобы их имена стояли в списке хотя бы только воздержавшихся при голосовании резолюции с осуждением экспроприаций, к которым они (относительно Линдова и Ногина это известно) относились резко отрицательно, но в то же время считали невозможным и голосовать за резолюцию осуждения, так как это слишком подчеркивало бы наличие глубокой трещины внутри БЦ по столь больному вопросу. Именно поэтому они покинули заседание [51] перед началом голосования: это был обычный тогда прием.