Вечер в вишнёвом саду (сборник)

Потом я еще кувыркался немного, потом зазвонил телефон.
И Оксана ревет:
– Приехали! Баста!
И сразу ушла, только дверь не закрыла.
И Федор притих, стал как был – моим Федором.
Она вернулась, разворошила шерсть на его голове и говорит:
– Пора. Не хочу, чтобы он тебя видел.
Тут Федор меня отшвырнул, я свалился.
Она говорит:
– Сядь и слушай.
Он сел. Она стала реветь. И Федор мой весь пересох. Так бывает, когда забывают налить тебе воду, и ты ни о чем больше думать не можешь.
– Так он тебя продал? – ревет ей мой Федор. – Скажи мне: он продал?
– Не продал, – ревет, – я сама так хотела! Он дом обещал мне! Огромный! В Торонто!
И стала просить, чтобы мы уходили. Нельзя, чтобы нас с ней увидели вместе.
А Федор сказал:
– Нет, я так не умею.
На улице пахло несвежей селедкой, когда мы спустились и вышли из дому.
Ван Ваныч подъехал, а дальше ничего не помню.
Утром Федора не было, розового не было, я есть хотел, пить. Утро – это работа. У нас по утрам всегда ругань и топот. И наши все бегают и матерятся.
Мы пропустили первую репетицию, но днем Федор открыл клетку, лизнул меня в морду и дал много рыбы. Его морда стала больной и костлявой. А может, его пронесло, так бывает.
И он мне сказал:
– Всё, Мишаня, забыли. Она, вишь ты, замуж выходит. Что делать?
Потом заскрипел и завыл. Потом лег, как будто бы он, как и я, – зверь из лесу. Я вылизал морду ему. Всё солёно!
– Мишаня, – ревет, – я ведь плакал – когда? А вот когда мать померла.
Он сжался, и я его грел своим брюхом.
Тут мы увидели Аркадия. Он шел, словно лапы ему отдавили.
– Спокуха, – Аркадий ревет. – Слышишь, Федя?
– Зачем подвалил? – заревел ему Федор.
– Оставь эту телку, кому я сказал? Оставь. За неё заплатили, ты понял?
– Иди, миротворец! И так разберемся!
Аркадий ревет:
– Извини, не расслышал! Ты что, без меня прокормиться решил или как там?
– Не бойся, не сдохну! – ревет ему Федор.
– Ты, может, не сдохнешь, – смеется Аркадий, – а вот малолеток куда?
Когда он смеется, он пахнет болотом.
– Ты сука! – ревет ему Федор. – Ты – сука!
– А я ни при чем, – отвечает Аркадий, – Настёну мне жалко, ее полечить бы!
Я думал, что Федор сейчас его – плеткой, а он ничего. Только стал совсем белым.
– Тогда, детка, слушай, – смеется Аркадий.
– Чего тебе нужно? – ревет ему Федор.
– Ну, слушай, малыш, ты кончай заводиться. Я бабки даю? Я даю! Сестер я тебе поднимаю? А как же? Давай тормози-ка! Дело очень кисло. Оксанка, она через месяц – тю-тю вам! Встревать тебе нечего. А через месяц снег выпадет, каток на Красной зальют. Начнем тогда бизнес с тобой. Настоящий.
– Какой еще бизнес? – ревет ему Федор.
– Ну, вот! Какой бизнес! Ты сказки читал? Нет? Ну, может, хоть слышал? Мужик с медведём! Вот какая тут сказка! Тут Красная площадь под боком, тут Кремль. И тут вам народная сказка! Чем плохо? Я супердела заварю, ты не бойся. С девчонками бизнес, с кваском, ты не бойся!
– Проваливай! – Федор ревет. – Не хочу я!
Аркадий стал черный весь. И провалился.
– Я, Миша, не все тут секу! – мой ревет. А я его грею, лижу ему морду. – Давай, значит, так, – он ревет. – Что за дело? Аркашке я нужен. Зачем? Непонятно. Медведь дрессированный, так? Ну, и что тут? Подумаешь, бизнес! Курям, Миша, на смех! Зачем мы ему, а, Мишаня? Зачем мы? Идем, значит, дальше: Оксанка. Оксанка! Вот тут, Миша, круче! Тут, Миша, и бизнес! Оксанка бывала в Канаде с балетом, Аркашкин партнер ее там заприметил. Аркашка ее вроде продал в Канаду. Оксанке пока, значит, хату. И тачку. Живи, наслаждайся! Канадец подвалит, Оксанка готова. Сидит как картинка. Ты, Миша, сечешь?
Конечно, секу. Мы из цирка, артисты.
– Оксанка взяла крутанула, сечешь? С моей, в общем, помощью. Что происходит? А то, что Аркашка порядком струхнул. Партнер-то не шутит! Идет, значит, прямо: «Давай отвали!» Я, положим, валю. Зачем я ему? Отвалил – и привет вам! А он обещать начинает: «Медведь! Народная сказка! Делишки заварим!» Ведь если я бабок нарою, я – что? Ведь я ж уведу ее, Миша, ведь ясно! Зачем же тогда помогать мне, зачем?
Мне Федора жалко, но Федор – дурак: задрать нам Аркадия надо, и точка.
Мы поехали на искусственный. Федор учил меня кланяться, потом играть на гармошке, потом опять кланяться. В восемь нас забрал Ван Ваныч, было уже темно. Я тут же унюхал, чем пахнет автобус. Оксаной он пахнет. Она выползла из-под заднего сиденья и свалилась Федору на колени. Мы приехали в цирк, где не было представления, была только баба, она чистит клетки. Федор открыл дверь в артистическую, они повалились на диван.
Мне стыдно, когда Федор мой так кричит.
И тут кто-то лапами грохнул по двери.
И Федор сказал:
– Ну, Мишаня, давай!
И я заревел. В дверь нам грохал Ван Ваныч.
– Эй, вы! Отворяйте! Чего заперлись!
– Чего тебе надо? – мой Федор ревет.
– Медведя давай убери, ёлы-палы! Давай открывай, ёлы-палы, паскудь!
– Чего тебе надо? – ревет ему Федор.
– А есть разговор, я кому говорю!
Федор открыл дверь, и мы увидели Ван Ваныча, который качался во все стороны, как клоун один – (Вячеславом зовут!), – когда притворяется пьяным и глупым.
– А Мишка твой, он хоть меня не сожрет?
– Скажу – и сожрет, – отвечает мой Федор. – Ты, это, давай говори: что пришел-то?
– Кончай! – забрехал тут Ван Ваныч. – Кончай! Ты думаешь, я прикрывать тебя буду? Блядине своей объясни, чтобы шла!
И тут вдруг Оксана – как вскочит!
– Блядине! Кому объяснить? Ты, дедуля, чего? А кто на Центральный косяк ночью вёз? А хочешь, я тоже шепну кому надо?
– Наезд, да? Наезд? Жуть решила нагнать? Ну, я вам тада покажу! Насмеётесь!
Ушел. Только запах остался. И всё.
Оксана заплакала.
– Лучше не надо, – она говорит. – Я, пожалуй, пойду.
– Что значит: не надо? – ревет ей мой Федор.
Она погладила меня по голове и навалилась мне на спину своей мокрой мордой. Я весь ходуном заходил: это что? Никто, кроме Федора, так и не смеет! Чтобы лапами лапать и морду валить.
– Прости, – говорит, – мы не можем. Ты что? Он всех же вас кормит!
– Постой! – брешет Федор. – Оксанка, постой ты!
– Чего там: постой? Мне вот-вот улетать. Как визу дадут, так и всё, – она брешет.
– Зачем ты пришла? А? Ответь мне? Зачем? Потрахаться очень хотелось, я вижу?
– Козел! – заревела она. – Ты козел! Я, может быть, жизнью рискую, а ты что? Возьмет твой Аркашка меня – и под лед! И Стиву расскажет «народную сказку»! Мол, так, Стив, и так: ну, пропала она! Давай лучше денежки делать, как раньше!
– А Стив твой, он – что? Тоже сказки читал?
– Читал, – говорит, – с Украины они. Его деда с бабкой фашисты угнали.
– Ах, с бабкой! – мой Федор ревет. – Сколько их? Его этих «бабок»? И чем они пахнут?
– Чего мне их нюхать? – Оксана ревет. – Они, если пахнут, так только духами!
– Продажная, да? – Федор мой говорит.
– Кто? Я? Я – продажная. Кто с тобой спорит? А ты? Ты ведь тоже продажный, ведь так?
– О’кей, – отвечает ей Федор, – всё так. Давай-ка вали, надоело мне что-то.
– Ты что? – говорит. – Ты ведь шутишь? Ты что?
– Зачем мне шутить? Нашутились, кончай. Мишане вон скучно. Он тоже всё шутит…
Оксана ушла. Прямо мордой – и в дверь.
– Мишаня, – мой Федор ревет. – Хочешь в лес, а?
Во мне сразу брюхо пошло ходуном.
– В лесу – там свобода! Ну, Миша? Решайся!
Того гляди – лопнет всё брюхо. В нём жар.
– Не хочешь? – мой Федор ревет. – Ну, не надо!
Настя и Даша – Федора сестры, маленькие бабы. Когда у них мать умерла, стало плохо. Через год Настя ушла в школу, а после пришла и вся кровью запахла. Была вся в бинтах. Бинты Федор сразу содрал. У Насти на шкуре была одна кровь. Ей шкуру порезали. Федор кричал. Хотел ее плеткой, но тоже не смог. Тут Даша была, Даша очень ревела. Приехал Аркадий, он им помогал.