Пурга

И вообще, ежели гад виновен, но улик не хватает, то можно с доказухой и «помочь». Но только при стопроцентной уверенности в виновности. Чтоб окончательно не борзели и на гнилую правозащитную демократию не рассчитывали. Чтоб знали: не перевелись еще Жегловы на Руси Великой.
Надо приниматься за бумаги, но отходить от окна не хотелось. Он любил осень. Граждане уже вернулись с дач и из отпусков, и количество квартирных краж сокращалось. Правда, возрастала уличная преступность, особенно грабежи в отношении школьников, но такие преступления раскрывать легче, все-таки жертва видит обидчика — есть зацепки.
Такой же вот осенью он пришел на службу в район. Так же дождь стучался в окно… Сколько ему тогда было? Двадцать три или двадцать четыре? Эх, годы молодые… Первое самостоятельное дежурство, первая потерпевшая. Девушка. Студентка колледжа котельного оборудования, второй курс, девятнадцать лет. Внешность — на тройку с минусом. Слегка картавит, очки, брекеты на зубах. Возвращалась после лекции в общежитие. В неуютной подворотне молодой неандерталец вырвал сумку с конспектами. Обычная сумка, не «Birkin» какой-нибудь. И неандерталец обычный, не Бельмондо. Правда, такой же здоровый. Но рванул так, что чуть руку из туловища не выдернул.
— Понимаете, — глотая слезы, картавила будущий спец по котельному оборудованию, — конспекты не самое главное, их переписать можно… У меня в сумке еще кое-кто был…
— Деньги, золото, документы?
— Нет, что вы… Динозаврик… Гоша.
— Чего?!. Какой динозаврик?
— Тамагочи… Если через четыре дня его не покормить, он умрет.
Девушка зарыдала так, как не рыдают плакальщицы на похоронах эмира.
— Я его столько растила… Как теперь без Гошеньки-и-и?!
Заглянувший в кабинет участковый, увидев слезы, тут же запер дверь, не став беспокоить оперативника по поводу чистого стакана.
— Ну, успокойтесь, успокойтесь, — милицейский новобранец налил воды из графина. — Вот, попейте. Увы, в этом мире нам не прожить без потерь.
Как учили на курсах, первым делом потерпевшего надо успокоить.
— И что теперь? Вы найдете его? — жадно глотая нефильтрованную воду, спросила студентка.
— Кого? Гошу или грабителя?
— Конечно Гошу. Зачем мне грабитель?
— Постараемся. Приложим все усилия.
Второе правило — пообещай разбиться в лепешку. Людям это импонирует, и они не сразу бегут жаловаться в прессу и в прокуратуру.
Затем он записал объяснение. Студентку звали Ларисой. Не местная, не великобельская. Из поселка городского типа. Не замужем. После окончания лицея вернется в родительский дом — начало начал. Больше просто некуда, а там причал. На причале есть работа по будущей специальности — небольшая котельная. Там трудился папа. Там и умер. И она умрет там же. Трудовая династия.
— Ущерб для вас значительный?
— Конечно! Он же… Он же. Как ребенок…
— Я имею в виду материальный ущерб.
— И материальный тоже. Я три стипендии за него отдала. Одним хлебом питалась. А этот… Сволочь…
Студентка снова заплакала.
— Прочитайте и распишитесь.
Лариса минут десять читала собственное объяснение, словно это было завещание, где важна каждая запитая.
— Все правильно?
— Тамагочи пишется через «а», а сволочь — с мягким знаком.
— Это не принципиально.
— Тогда правильно.
Она взяла протянутую автоматическую ручку и поставила противную закорючку.
— Теперь заявление… Я продиктую… Начальнику районного управления внутренних дел от такой-то, такой-то, проживающей там-то, сям-то. Прошу принять меры к розыску динозаврика Гоши и учебных конспектов, отобранных у меня неизвестным мужчиной по такому-то адресу при неизвестных обстоятельствах.
— Но они известны.
— Такова форма… Число, подпись… Написали? Отлично. Теперь сходим на место, покажете, где конкретно это случилось. Мне надо осмотреть место происшествия.
Третье правило — прими меры к обнаружению и закреплению следов.
Никаких следов Евгений Александрович не обнаружил, хоть и осмотрел, ползая на карачках, каждый сантиметр подворотни. Правда, нашел десяток хабариков от «Беломора» — самых популярных в городе папирос, проездной на автобус за прошлый месяц, сжеванную резинку (судя по аромату, «Орбит без сахара») и пробку от «Балтики-тройки». Холмс, в чистом виде Холмс, если не круче. Неизвестно, поможет ли это в поимке злодея, но подворотня стала определенно чище.
На поиск очевидцев время не тратил — даже если кто-то что-то и видел, то радовать своими показаниями служителей закона не будут. Ибо потом затаскают. А то и самого обвинят.
Аккуратно запаковал найденное в специально захваченный пакетик, повесил бирку, как требовал строгий Закон.
— Попробуем сделать анализ ДНК. Возможно, преступник есть в нашей базе.
— Здорово! Только побыстрее, если можно… Гоша…
Нашел понятых — двух алкашей, спавших в соседнем дворе на лавочке. Разбудил и попросил выполнить гражданский долг. Те долго сопротивлялись, но, увидев наставленный пистолет, долг, расписавшись на бирке, выполнили.
— Все, идите домой, — велел молодой специалист потерпевшей. — Если что-то найдем, сообщим.
— Звоните на вахту, в общежитие. Меня позовут или передадут.
— Позвоню.
На обратном пути он прикинул, что неплохо бы составить фоторобот грабителя. Сегодня же надо договориться с экспертом. Прикинул насчет зацепок. Проездной на автобус. Маловато. В Великобельске это основной вид общественного транспорта, да и не факт, что грабитель приехал на автобусе. Хотя студентка шла с остановки. Можно денек-другой понаблюдать за пассажирами. Не исключено, враг захочет повторить вылазку… А лучше самому прикинуться жертвой. Например, пьяненьким, не контролирующим свое поведение. Глядишь, и нападут. Да, это хорошая идея! Отлично! Он поймает его! И первое преступление будет раскрыто! Им, Женей Никифоровым, раскрыто!.. Он спасет Гошу! Но сначала — доложить начальнику!
Начальника на месте не оказалось, молодой оперативник попросил дежурного зарегистрировать заявление, что тот и сделал. Когда же руководитель вернулся с совещания, сыщик бодро постучал в дверь большого кабинета, горя желанием отрапортовать о наработках и идеях.
Шеф, старый волчара со стертыми клыками, сажавший народ еще при сталинизме, идею не оценил. Причем не оценил в грубой, нецензурной форме, больно оскорбляющей человеческое и милицейское достоинство. Слово «мудак» было самым мягким из всех произнесенных в пятиминутной речи. Даже спустя годы Евгений Александрович помнил тот монолог — настолько глубоко он запал в неокрепшую душу. И не просто запал, а стал путеводной звездой, направляющим рельсом, руководством к действию.
— Какой, мать-перемать, Гоша?! Она же больная! Сумасшедшая! В двадцать лет играет в динозавриков! И мы из-за каждой дуры должны портить цифры?!. Гнать ее надо было к… (мат)! А ты еще заяву заштамповал! Ай, молодца! И что теперь с этим дерьмом делать?
Седовласый шеф, похожий на громовержца Зевса, потряс пакетиком с хабариками, словно молниями.
— «Глухаря» возбуждать?! А?!
— Ну, почему «глухаря»? — голосом пойманного с поличным магазинного воришки возразил новобранец. — Можно составить фоторобот, установить наблюдение… ДНК…
— Ты тоже, что ли, больной?! Какой робот, какое ДНК?! Ты что, американских сериалов насмотрелся? Так и катись в Америку. Завтра же позвоню на курсы! Учат всякой херне, а нам расхлебывать! Ну, ни на минуту нельзя отдел оставить!
Немного успокоившись, шеф наконец отдал конструктивное распоряжение:
— В общем, делай, что хочешь, но эта сумасшедшая должна заявление забрать. Пусть пишет, что все это ей приснилось или по пьяни померещилось — без разницы. На все у тебя три дня. В крайнем случае — десять.
Евгений Александрович вспомнил рыдания студентки, ее наполненные влагой глаза и понял, что эта миссия невыполнима.
— Но… Как? Это не реально.
— В следующий раз будешь думать, прежде чем идиотские заявы штамповать. Да еще писать, что ущерб значительный. Можно было бы по малозначительности отказать, а теперь?! А насчет «как» — это твои проблемы. Хоть женись на ней, но чтоб глухаря у нас не было.