Маска Атрея

Но и это не было всей правдой. Было что-то еще, что вывернуло ее наизнанку еще до разговора с Кернигой и Кином: ощущение, что она подпустила Кельвина слишком близко и теперь надо немного отстранить его, чтобы он не задушил ее ухаживаниями. Мысль заставила Дебору нахмуриться. Возможно, уверенность в себе и гордый изоляционизм, которые так хорошо помогали ей с тех первых школьных дней, когда она почувствовала, что отличается от других девочек, внезапно обратились против нее, как верный пес, внезапно набросившийся на хозяина. Пожалуй, дважды. Потому что, сидя в одиночестве перед рассеянным сиянием монитора, глядя на пустой почтовый ящик, она вдруг подумала, что желание отстраниться от Кельвина и желание скрыть свои находки от ФБР могут на самом деле быть одним и тем же.
И ты только что это поняла? Знаешь, Дебс, Кернига прав. Для хорошо образованной женщины ты редкая дура.
Она вдруг обратила внимание на моргающий огонек автоответчика, включила воспроизведение и услышала знакомый голос, изысканный и немного чопорный.
— Привет, Дебора.
Этот голос вернул ее назад, к ночи, когда все началось, к ночи, когда погиб Ричард.
— Привет, Маркус, — отозвалась она, словно он стоял перед ней.
— Сожалею, что потерял вас в Греции, — продолжал Маркус. — Я шел по другому следу, который снова привел меня сюда. Послушайте, Дебора, нам надо поговорить. Дело... — Он с трудом подбирал слова, голос внезапно стал немного выше, чем раньше, в нем появилась настойчивость. — Дело, которое мы изучали... это совсем не то, что мы думали. Я не уверен, но... — Он помолчал, и Деборе показалось, что она слышит какое-то движение на заднем плане. — Я вам перезвоню, — закончил он.
Второго сообщения не было.
  
Глава 61
 
Дебора вернулась к компьютеру. Маркус перезвонит. И даже если нет, она, вероятно, узнала не меньше него. Он понял, что тело и все остальное — подделки, что их маленький крестовый поход оказался напрасен, вот потому и голос был таким...
Смятенным?
...беспокойным. Разочарованным. Хорошо знакомое ей чувство.
В этом объяснении был некоторый смысл, но тревога осталась. Что-то тут не так. Дебора вывела на экран поисковик «Гугл» и уставилась на моргающий курсор в строке ввода. Потом пальцы медленно набрали пять букв: «Атрей».
Экран моргнул, опустел, а потом начал выдавать первые из нескольких тысяч ответов: студенческие задания по греческой мифологии, краткие изложения древней трагедии, версия игры «Подземелья и драконы», происходящей в Древней Греции, даже кое-какие фотографии праздника в Микенах... В ее нынешнем настроении солнечный свет и улыбающиеся лица казались нелепыми.
Дебора вернулась на предыдущую страницу и добавила в строку поиска другие слова: «Агамемнон», «фолос», «золото», «Шлиман»...
Ничего. Предложение проверить орфографию.
Она попробовала добавить к Атрею «керамика», «захоронение», «могила» и «тело» — и получила те же ссылки, что уже видела, только в немного другом порядке. Попробовала «Атрей» и «1940», «Вторая мировая война», «танк «Шерман»«. Последние два варианта дали другую группу ссылок, но на них не удалось отыскать даже упоминаний об Атрее, только о войне. Дебора вздохнула, борясь с вздымающейся волной апатии, и набрала «Атрей, преступление ненависти». Она ждала, пока медленный модем передаст результаты, когда услышала стук в дверь.
Дебора посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. Только бы не Кернига или, еще хуже, Кин.
Кельвин, мелькнула мысль. Облегчение боролось со стыдом и тревогой.
Она посмотрела в глазок и отступила, нахмурившись. Это была Тони.
  
Глава 62
 
Странно видеть Тони у себя дома, подумала Дебора, когда они сидели на кухне за бокалами вина, которое Тони привезла с собой. По-настоящему они до этого говорили всего один раз, за тысячи миль отсюда, в маленькой греческой деревушке. Это казалось почти невозможным.
— Агент Кернига сегодня вернулся в музей, — начала Тони. — Рассказал, что произошло. По выражению лица Кина я поняла, что тебе не помешает выпить.
Дебора благодарно улыбнулась, но улыбка получилась бледной.
— Этот человек меня по-настоящему не любит, — вздохнула она. — В смысле Кин.
— Если тебя это утешит, — ответила Тони, — думаю, ко мне он тоже особо нежных чувств не испытывает.
— А что ты делала в музее? Я думала, ты уволилась.
— Надо же отработать контракт, — усмехнулась Тони. — Во всяком случае, другую работу я еще не подобрала. На самом деле я уволилась, только чтобы показать федералам, что мы не друзья, но мне, наверное, придется попросить тебя дать мне второй шанс. Если полиция обвинит меня в препятствии расследованию, мне придется сказать об этом, когда я буду наниматься на другую работу. Если Американский еврейский конгресс возьмет меня в отдел расследований, такая характеристика, как ни странно, может оказаться полной, но, поскольку они скорее всего захотят, чтобы я снова занялась кулинарией, — да еще и дадут начальника, — сомневаюсь, что им понравится наличие в моем досье преступления. Черт, — добавила она, — никогда не думала, что взаправду закончу уборкой туалетов.
— Это не взаправду, — возразила Дебора. — Это просто...
— Ага, пока не найду чего получше, — отозвалась Тони. — Именно так всегда говорила мама. — Она пожала плечами, лотом вдруг шаловливо усмехнулась. — Я хочу послушать, как ты переночевала с мистером Кельвином Бауэрсом, адвокатом.
У Деборы отвисла челюсть.
— Тебе Кернига рассказал? — спросила она.
Обсуждать эту тему не хотелось.
— Да нет же. Никто не говорил — до сих пор. Я просто догадывалась.
— Никогда не верь репортеру, — хмыкнула Дебора.
— А уборщице? Давай, девочка, рассказывай.
— Мы провели очень приятный вечер.
— Еще бы. Вижу, ты все еще красишь губы.
— Ты приехала, чтобы учить меня макияжу или чтобы узнать новости?
— Какие новости? — спросила Тони с насмешкой.
— Результаты исследований тела, — ответила Дебора, и сама услышала, как печально звучит ее голос. Тони тщетно пыталась отвлечь ее от мысли об ответственности за гибель двух греков. Правда невидимкой витала между ними, и Дебора чувствовала себя далекой и одинокой, словно в конце длинного промозглого тоннеля.
— Ты нашла его? — спросила Тони.
— Нет, зато видела результаты радиоуглеродной датировки.
— Ну?
— Керамика и, вероятно, золото — девятнадцатый век. Тело более позднее. Середина сороковых.
Тони очень аккуратно поставила бокал:
— Считаешь, это мой отец?
— Не знаю.
— А как по-твоему?
— Не исключено, — проговорила Дебора, слишком уставшая и подавленная, чтобы спорить. — Хотя я не вижу особого смысла...
— Тогда понятно участие федералов. — Тони встала, глаза ее загорелись волнением. — Это действительно было преступление ненависти.
— Не знаю, — повторила Дебора, качая головой. — Я не понимаю, зачем так стараться сохранить тело, даже если есть свидетельство того, как он умер. Да, военные не любят, когда такие вещи раскрываются, но теперь это довольно старая новость. Вряд ли поднялась бы такая уж страшная суета.
Тони бросила на нее обиженный взгляд.
— Прости, — сказала Дебора. — Я лишь...
— А если тот тип, который его убил, — перебила ее Тони, — военный полицейский, — если он действительно был военным полицейским, — позже стал важной персоной или отцом важной персоны? Тогда это может оказаться серьезной проблемой. Кто-то старается защитить убийцу или его семью.
— Может быть, — согласилась Дебора. Она еще никогда не чувствовала себя такой утомленной и униженной, однако Тони, увлеченная своей историей, похоже, ничего не замечала.
— Ты так не считаешь? — с вызовом спросила Тони.
— Наверное, возможно и такое.
— Но ты так не считаешь!
Тони не желала отступать. Она ждала по меньшей мере горячего согласия.
— Ты не считаешь, что мой отец стоит внимания? Ты не считаешь, что кто-то может крепко получить по носу из-за убийства чернокожего в сорок пятом году?