Снега

Обычно, сидя в одиночестве, Ибен чувствовал себя немного недооцененным человечеством. «Сегодня, однако, — подумал он, — все будет иначе. Сегодня я буду в центре внимания. Они все просто пялиться на меня будут на этой большой вечеринке, которая предстоит. Ну и что, что для этого мне придется нацепить костюм Санта Клауса? — размышлял Ибен. — В некоторой мере это поможет ощутить себя раскованнее». В таком наряде он сможет вести себя сколь угодно глупо, а все только будут этим восхищаться и считать, что он здорово их развлекает. Он вообще любил танцевать, например, размахивая огромным мешком, прыгая и вопя в толпе веселых людей.
Близилось Рождество, и почти все вокруг были в прекрасном расположении духа. По всему миру, вероятно, люди в эти дни становились друг с другом милы и доброжелательны. Рождество вообще было идеальным временем, чтобы объявить перемирие, прекратить раздоры вне зависимости от того, какой ты религии или убеждений. «Интересно, — подумалось Ибену, — а та дамочка со сломанной ногой согласится пойти со мной на мировую и забыть все, что произошло? Скорее всего нет», — констатировал он, втыкая палки в снег и неловкими движениями продвигаясь по направлению к кабинкам подъемника.
— Вперед! — пробормотал Ибен. — Вперед!
Ибен освободил ноги из лыжных креплений, сами лыжи вскинул на плечо и занял место в очереди прочих лыжников, направлявшихся к подъемнику. Кабина поднималась наверх, на гору, минут за пятнадцать. Это было единственное место, где надо было снимать лыжи. Кабинки были небольшими, приходилось сидеть в них вместе с остальными отдыхающими, с одним, а то и пятью из них, иногда беседуя, иногда просто слушая беседу других, а порой погружаясь в собственные мысли, с восхищением оглядывая простирающиеся вокруг горные красоты.
Ибен дождался очередной кабины подъемника. Она выскочила из-за поворота. Только тут он вдруг понял, что будет в ней совершенно один. Рядом уже никого не осталось. Вечерело. Народ уже вовсю спешил по домам, выпить традиционные после лыжных прогулок напитки, погрузиться в джакузи или же, наконец, просто отдохнуть, чтобы приготовиться к вечерним развлечениям. Многие, например, наверняка готовились к сегодняшней роскошной вечеринке, с нетерпением ожидая гвоздя программы — появления его, Ибена.
Немного нервничая, Ибен положил свои лыжи в правое боковое отделение кабины подъемника и, неловко двигаясь, забрался на одно из свободных мест. Ибен всегда боялся, что не успеет вскочить в кабину, как она уже тронется, он упадет, а кабина останется далеко впереди, и он не сумеет ее догнать, потому что слишком долго будет подниматься после падения. Такое; уже случалось, и достаточно часто. Так часто, что вспоминать об этом ему не хотелось. Особенно когда на верху горы приходило время выгружаться из кабины, и делать это надо было достаточно быстро, а склон под ногами оказывался обязательно очень крутым. В таких ситуациях Ибен не раз и не два падал животом вперед. После одного из таких падений служащий подъемника даже решился предложить Ибену кататься на горе Тайхек, более пологой, где обычно обосновывались начинающие лыжники. Эта гора располагалась чуть дальше по шоссе.
— Там кататься гораздо легче, Ибен, — сказал этот служащий.
«К счастью, это свободная страна», — подумал в ответ Ибен и, ничего не ответив, покатил вниз по склону. К тому же здесь его привлекала еще и возможность поесть в симпатичном ресторанчике «У Бонни».
Наконец, Ибен устроился в кабине подъемника, вытянул ноги, осмотрелся. С одной стороны ему видны были еще оставшиеся на лыжне люди, стремительно несшиеся вниз по склону, с другой — открывался вид на симпатичный городок Аспен немного ниже, у подножия горы. Городок представлял собой отсюда, с высоты, пейзаж из покрытых белым снегом кирпичных и деревянных домиков, как бы укрытых, оберегаемых от внешнего мира окружавшими их горами. Когда в кабине бывали еще люди, смотреть в окна удавалось только в одну сторону — или вперед, или назад.
«Что ж, неплохо я живу», — подумал Ибен, вслушиваясь в поскрипывание движущейся кабины и тихий шум ветра снаружи. Он никогда и не мечтал, что сможет вот так просто наслаждаться жизнью, в которой нет места преступлениям. Тем не менее, выйдя из тюрьмы пять лет назад, он принял для себя такое решение — «завязать», не совершать больше преступлений. Когда-то он был великим умельцем отделять драгоценности от их законных владельцев. Более того, на этом своем преступном поприще он достиг больших успехов, и все шло прекрасно до того момента, когда он по незнанию наметил себе в очередные жертвы жену комиссара полиции Нью-Йорка. Случай ограбить ее представился, когда в «Палас-отеле» проводилась очередная крупная вечеринка. Ибен нанялся на вечеринку официантом, использовав для этого поддельное удостоверение личности, ходил по огромному банкетному залу и собирал грязную посуду. На самом же деле при этом он занимался своим главным профессиональным делом — карманным воровством. Начиналось все весьма удачно, он уже успел подцепить часы «ролекс» и дорогущий рубиновый кулон, Обе вещицы были надежно спрятаны в плошке с жидкими остатками недоеденного кем-то мороженого «Банана серпрайз».
Как потом оказалось, к этому моменту, благодаря своей фотографической памяти, комиссар полиции уже опознал в лице Ибена преступника и теперь внимательно следил за ним. Короче, вскоре его задержали на месте преступления, что вызвало восхищенные «охи» и «ахи» присутствовавших гостей и большое раздражение некоего господина, выступавшего с речью и дошедшего к тому моменту до восьмой страницы своего выступления. Задержание вора вызвало небольшой ажиотаж в зале, чем и воспользовались многие гости, до того момента понуро слушавшие выступающего. Увидев в неожиданном событии благоприятную возможность покончить со своими мучениями, они сбежали. Большинство аудитории вскочили с мест и бросились к раздевалке. Многие даже благодарно кивали Ибену, проходя мимо него, заключенного в наручники.
Ибен много думал, сидя в тюрьме в течение почти пяти лет. Воровать драгоценности он начал уже в шестнадцать. «Что за жизнь!» — печально размышлял он. Успокаивало его немного лишь то, что, в отличие от почти всех остальных «коллег» по профессии, он ни разу не попался почти за тридцать лет профессиональной деятельности.
Как бы то ни было, насильственное пятилетнее пребывание «в гостях», так сказать, у штата Нью-Йорк навеки отвадило Ибена от желания даже рисковать вновь оказаться в одном из тюремных заведений. Когда Ибен получал на выходе из тюрьмы пособие, когда ему возвращали теперь уже совершенно не сидевший на нем костюм, когда сообщали имя полицейского, в чьи обязанности отныне входило контролировать его жизнь и деятельность на свободе, единственное, о чем думал Ибен, так это о друзьях, которых оставлял в тюрьме. Ему их было страшно жалко. Накануне они даже устроили там для него нечто подобное прощальной вечеринке. Состоялась она в просмотровой комнате, где стоял единственный телевизор. Жена одного из друзей даже испекла по такому торжественному случаю семислойный пирог. Отдавая должное профессиональному воровскому мастерству Ибена, она выложила весь пирог детскими игрушечными часами. Одними из них Ибен чуть не подавился. Вокруг же все громко пели в его честь: сначала одну всем известную песню, потом другую, со словами: «Потому что он очень хороший парень!». На прощанье растроганный Ибен сказал им:
— Вы — единственная семья, которая у меня когда-либо была. Но даже к вам я никогда бы не захотел сюда вернуться.
Когда Ибен был вором и жил на добытые воровством средства, он работал так удачно, что даже немного привык к небедной жизни, некоторым из ее многочисленных преимуществ. Особенно ему нравилось арендовать удобные, хорошо обставленные дома. После освобождения он вдруг понял, что никогда уже не сможет сделать этого. На это просто никогда не хватит тех денег, которые он мог заработать честным трудом. Листая экземпляр некогда любимого своего издания — журнала «Архитектурный дайджест», — он чуть было не впал в депрессию, в глубокое расстройство. Но тут ему посчастливилось найти выход из положения. Он вдруг понял, что за всеми вот этими домами, описываемыми в журнале, требовался соответствующий уход — надо было поддерживать в должном состоянии прилегавшие к ним бассейны с собственными водопадами, подравнивать граблями вельветовые газоны, очищать от снега длинные аллеи, ведшие от ворот к подъезду особняка. Да так, чтобы роскошные лимузины могли без труда добраться к самым входным дверям.