Чужая жизнь

Фифи не хотела, чтобы он подумал, будто она опережает события, поэтому равнодушно пожала плечами, но, тем не менее, надела пальто и быстро вытолкала Дэна вместе с его небольшим вещевым мешком, который, кажется, вмещал все его имущество, за дверь, прежде чем Кэррол могла появиться и спутать ее планы.
— Я подожду тебя здесь, — сказала Фифи, прячась от дождя под навесом галантерейного магазина.
Меблированные комнаты, которые искал Дэн, находились по ту сторону оживленной дороги. На первом этаже дома располагался невзрачный газетный магазин. Краска на входной двери облупилась, а вывеску «Эйвондейл», казалось, написал пьяный. Судя по грязным потрепанным тюлевым занавескам на окнах, никто здесь особо не стремился к тому, чтобы покупатели чувствовали себя как дома.
— Нельзя здесь ждать, здесь слишком сыро и холодно, — ответил Дэн и, оглядевшись вокруг, заметил чуть дальше по улице паб. — Пойдем туда.
— Я не могу пойти в паб одна, — ужаснулась Фифи. — Мне и здесь хорошо.
Дэн некоторое время колебался, очевидно думая, что она исчезнет, если он уйдет.
— Я всего на пять минут, не дольше, — сказал он и со всех ног помчался через дорогу.
Фифи едва успела разглядеть мрачную костлявую женщину в цветастом халате, открывшую Дэну дверь. Затем дверь захлопнулась. Фифи отвернулась и стала рассматривать витрину. Витрина была оформлена в «весеннем» стиле, с белыми ветками, увешанными гирляндами из клубков вязальных ниток пастельных тонов. Там были связанные крючком овечки и кролики и множество всяческих принадлежностей для вязания. Фифи обычно слегка нервничала, когда видела такие витрины. Ее мама всегда говорила, что умение вязать и шить, так же как и хорошо готовить, необходимы для будущей жены и матери, а Фифи все это делала ужасно.
Все ее подруги отчаянно стремились выйти замуж, и каждый молодой человек, пригласивший их на свидание, заставлял их грезить об обручальных кольцах и свадебном наряде. Фифи не разделяла их заветного желания, но не могла понять почему — потому что ей действительно нравилось быть незамужней или потому что ее мама всегда твердила, что хорошей жены из нее не получится.
Внезапно чья-то рука коснулась ее плеча, и Фифи подпрыгнула от неожиданности.
Это был Дэн. Он засмеялся, увидев, как она испугалась.
— Извини. И куда на этот раз завели тебя мечты? На планету вязальных ниток?
— Исключено, — хихикнула Фифи. — Я не умею вязать. А ты быстро! Снял комнату? Какая она?
— Сырая холодная келья, с плесенью, произрастающей из обоев, — улыбнулся он, — но я тут же согласился на все условия квартирной хозяйки, чтобы поскорей вернуться и чем-нибудь тебя угостить.
— Что, комната действительно такая ужасная? — спросила Фифи по дороге к пабу.
— Хуже некуда, — засмеялся Дэн. — Хозяйку зовут миссис Камерон. Я хотел спросить, не тюремные ли камеры она сдает постояльцам, но она выглядела и пищала, как Олив Ойл, подружка моряка Папайя, [1] и это меня покорило.
Он начал пищать, подражая женскому голосу:
— Никаких посетителей противоположного пола. Никаких приятелей и радиопередач после десяти. Смена белья раз в две недели, все испорченные вещи заменять за свой счет.
Фифи хихикнула:
— Звучит ужасно!
— Мне доводилось жить в местах и похуже этого, — пожав плечами, ответил Дэн с такой очаровательной лукавой улыбкой, что у Фифи захватило дух.
— Однажды в Бирмингеме я остановился в таком местечке, где в ходу была посменная система проживания постояльцев. Как только я просыпался и вставал с постели, в нее тут же ложился другой парень, который работал в ночную смену.
— Я тебе не верю, — засмеялась Фифи. — Ты все выдумываешь!
— Это правда, — обиженно произнес Дэн. — Под конец мы даже подружились, — тот парень сказал, что в роли постельной грелки мне не было равных.
Фифи передернулась.
— Я не смогла бы спать в постели, в которой уже спал кто-то до меня, — ответила она.
— Я не думаю, что тебе когда-либо приходилось это делать, — заметил Дэн, снова оценивающее посмотрев на нее. — Похоже на то, что ты выросла в роскоши.
В роскоши — это было, пожалуй, преувеличением, но Фифи сознавала, что уровень жизни ее семьи значительно превышал средний. Их дом, имеющий общую стену с соседним домом, находился в Вэстбурри на Трайме, одном из самых престижных пригородов Бристоля. Дом был большой и уютный, а то, что отец Фифи читал лекции в Бристольском университете, обеспечивало ему стабильное положение в верхушке среднего класса. Хотя они и не были богаты в прямом смысле этого слова, но регулярно проводили отпуск в Девоне, совершали велосипедные прогулки, ходили на танцы и на теннисный корт. После среднеобразовательной школы Фифи окончила частную школу секретарей. Но она никогда не думала, что ей очень повезло в жизни, так как практически все ее друзья могли похвастаться тем же.
— Мне вовсе не доставляет удовольствия жить с матерью, — вырвалось у нее. — Я собираюсь уйти из дома и жить одна.
Фифи не знала, почему так сказала, хотя это была правда. Быть может, таким образом она хотела показаться более самостоятельной.
В пабе Фифи рассказала Дэну о своих младших братьях Робине и Питере, о сестре Патти и о том, что все они родились с промежутком в четырнадцать — шестнадцать месяцев.
— Они все похожи на маму и папу, — объяснила она, — послушные и исполнительные. А я с самого рождения стала сплошной головной болью для мамы, потому что вела себя довольно странно.
— Мне ты не кажешься странной, — сказал Дэн. — Вовсе ты не странная.
— Если бы ты видел мои фотографии, на которых мне пять или шесть лет, ты бы заговорил по-другому, — хихикнула Фифи. — Я была худющая — просвечивала насквозь, словно ломтик бекона, из которого вытопили весь жир; у меня были белесые волосы, словно у альбиноса, а еще у меня был рот, как у лягушки, и глаза навыкате.
В подтверждение своих слов она вытаращила глаза и надула губы, скорчив рожу, которая, как она знала по опыту, у всех вызывала смех.
— А потом появилась добрая крестная-фея, не так ли? — недоверчиво прыснул Дэн, словно не поверил ей. — Или тут все дело в моем волшебном взгляде?
— А это еще что такое? — поинтересовалась Фифи.
— Один из моих талантов, — ответил он. — Я никогда не позволяю себе разочаровываться. И поэтому, когда я смотрю на вещи волшебным взглядом, я вижу их такими, какими они могли бы быть, если бы я их переделал, перекрасил, починил или наладил. Взять, к примеру, ту комнату. Когда я представил ее с новыми обоями и ковриком на полу, она показалась мне не такой уж и плохой.
Фифи подумала, что это отличная идея. Ей стало интересно, какой бы оказалась ее мама, если бы можно было убрать ее вечные придирки, сарказм и подозрительность.
— Так, по-твоему, во мне многое нужно переделать и наладить?
Дэн покачал головой.
— Нет, ты само совершенство. Я просто поверить не могу, что первый же вечер в Бристоле я провожу с такой прекрасной девушкой, как ты. Даже если ты составила мне компанию только из жалости.
Но чувство, которое испытывала к нему Фифи, не имело ничего общего с жалостью. Дело было не столько в его красоте, сколько в искорках, мерцавших в его глазах, в припухлости губ, в ямочке на подбородке, в грации гибкого животного, с которой он двигался. Дэн заставлял ее смеяться, а ее сердце — трепетать. Фифи не могла припомнить мужчину, который произвел бы на нее такое же впечатление; все мужчины, к которым она ходила на свидания прежде, были прилизанными клерками в дорогих костюмах.
— А почему ты думаешь, что я составила тебе компанию из жалости? — лукаво спросила Фифи, подняв бровь.
— А из чего же еще? — ухмыльнулся он.
— Из любопытства. Все знают, что я люблю совать свой нос куда не следует. В детстве я часто ставила родителей в неловкое положение, задавая слишком личные вопросы абсолютно незнакомым людям.