Открывающий двери
— Ты жив?
— Да-а, — протянул мальчишка. — Ребра, наверное, сломала, сука. Больно!
— Что она сказала? — Ромиль смотрел вслед полосатым капри и голубой сумочке, стараясь не потерять тетку в толпе, но та шла не спеша, то ли не считала нужным торопиться, то ли не могла двигаться быстрее из-за духоты.
— Сказала: еще раз встречу — убью, — выговорил Василь.
Ромиль рванулся вперед. Он легко догнал женщину, увидел влажную от пота шею, светлые волосы, стянутые серебристой заколкой. Схватил ее за руку повыше локтя и рывком развернул к себе.
— Ты что делаешь, а? Головой об асфальт мальчишку!
— Пусть не ворует, — отозвалась тетка довольно спокойно. — У меня ребенок, его нужно кормить, и деньги всякому отродью я отдавать не собираюсь.
Ромиль замахнулся, чтобы ударить дуру, но рука вдруг повисла плетью: он увидел глаза женщины. Она смотрела на него в упор, и глаза ее были темнее, чем его цыганские очи. В ушах зазвенела тишина, и когда женщина опустила взгляд, Ромиль сообразил, что все еще держит ее за руку. Он вдруг понял, что нужно бежать, звать Мито, нужно… но было поздно — она накрыла своей ладонью его руку, и он не смог разжать пальцы. Только внезапно почувствовал, что кожа горит, словно в руке он держит не человеческую плоть, которая должна быть мягкой и потной, а раскаленную кочергу. Ромиль поднял взгляд и опять увидел темные глаза, не отражающие свет. В голове помутилось от боли, но не было сил ни крикнуть, не убежать.
— Не надо думать, что ты бог, — насмешливо сказала женщина. — Не надо быть таким дураком.
Уже погружаясь в темноту, он услышал, как она добавила:
— Ты же левша? Значит, все еще сможешь рисовать.
Мито выскочил из машины за сыном барона. Он был недоволен тем, что молодой хозяин сам бросился разбираться с теткой, но не посмел вмешаться. Пусть приструнит не в меру шуструю кошелку. Это надо же, какие бабы пошли! Где это видано — туфлей по ребрам и головой об асфальт! Мито с сочувствием смотрел на Василя: тот поднимался на ноги, пошатываясь. И вдруг паренек дернулся, и лицо его исказилось от ужаса. Мито быстро взглянул на хозяина и увидел, что тот падает на землю. Он рванулся вперед и успел подхватить тело молодого человека, шофер тоже выскочил из машины и уже бежал на помощь. Когда они несли хозяина к машине, Мито оглянулся, но тетка уже растворилась в толпе, и не было никакой надежды найти ее и наказать. Пока шофер гнал машину (где по встречной, где в объезд), Мито ощупал хозяина. Ран на теле не обнаружилось, но Ромиль был без сознания, и тело его показалось Мито очень горячим. Черт, что же это он подхватил такое? С беспокойством думал телохранитель, набирая номер личного врача барона. А может, солнечный удар? Больно быстро, хотя, если из прохладной машины да в такую жару, да еще психанул из-за мальчишки… Ох, попадет от барона, не усмотрел!
Ромиля привезли домой, врач приехал быстро, осмотрел молодого человека, сделал укол и принялся с пристрастием допрашивать охранника.
— Он получил удар тока? Подрался? Пил что-то? Ел не то, что обычно? Был вчера с женщиной?
Мито мотал головой. Врач поджал губы, еще раз подошел к кровати, осмотрел Ромиля, посчитал пульс и сказал, что надо вызывать «скорую». Мито, перед тем как ехать в больницу, достал из шкафа пачку денег; это обеспечило молодому хозяину коммерческую палату и повышенное внимание медперсонала.
К вечеру приехал Барон. Он вошел в больничный корпус, поднялся на четвертый этаж, не взглянув на охрану, прошел в двухместную палату. Ромиль лежал на кровати, Мито сидел на соседней, застеленной, глазами преданной собаки глядя на молодого хозяина, который все еще не пришел в сознание. Барон долго смотрел на сына: горящее темным румянцем лицо, потрескавшиеся губы, лихорадочно блестящие глаза. Взгляд Ромиля метался: в потолок или по сторонам, но на окружающее он практически не реагировал. От его груди проводочки тянулись к монитору. Левая рука была привязана к кровати, и в сгиб локтя уходила игла капельницы. Правая же рука, покрытая гелем от ожогов, являла собой страшноватое зрелище; обгоревшая кожа лопалась и расползалась, сквозь трещины сочилась кровь и тканевая жидкость. Барон положил ладонь на лоб сына и поразился, какой мальчик горячий. Он стоял подле постели, пока не пришел врач.
— Что с моим сыном?
— Мы проводим анализы… — привычной скороговоркой зачастил эскулап. — Биохимия еще не готова и пока трудно сделать какие-то определенные выводы. Налицо гипертермия, гипертензия, тахикардия и нечто вроде…
— Что с моим сыном? — не повышая голоса и не глядя на доктора, повторил Барон.
Врач осекся, помолчал, потом сказал:
— Мы не знаем. Анализы показывают воспалительный процесс. И еще такое впечатление, что он получил удар током, поражены ткани правой руки. Мы делаем все возможное.
Барон нахмурился, потом наклонился к сыну и спросил:
— Что с тобой, Ромиль?
Молодой человек попытался сфокусировать взгляд на говорящем. Он чувствовал себя тонущим в бурном море пловцом: огромным усилием ему удается всплыть на поверхность, продержаться там несколько минут, и тогда он видит мир и слышит звуки. Но огромная волна снова накрывает его с головой, течение подхватывает хрупкое тело и несет его в темные глубины беспамятства.
— Не знаю… — слова получались с трудом. — Это та женщина.
— Женщина?
— С темными глазами. Она обожгла меня.
— Он, скорее всего, бредит, — вмешался врач. Барон повернулся к Мито. Тот, запинаясь, пересказал утреннее происшествие. Барон слушал, не перебивая и смотрел на неподвижно лежащего сына, потом резко сказал:
— Привезите сюда старуху, — обернулся к своему охраннику и повторил: — Привезите старую Машу.
Тот кивнул и пошел к двери, на ходу доставая телефон.
* * *Старая Маша была похожа на цыганку больше, чем любая цыганка. Она словно только что сошла с экрана телевизора, по которому показывали «Табор уходит в небо». Была она морщиниста, но не худа, имела крепкие желтые зубы (не хватало всего шести штук), седые косы под платком с люрексом; и вился за ней устойчивый запах табака, потому что Маша курила трубку. Впрочем, сигары она тоже уважала. Старая Маша жила во вполне комфортабельном кирпичном доме в одном из пригородов Москвы, но почему-то любому, кто с ней встречался, чудился запах костра и слышался чуть ли не цокот копыт, запряженных в цыганскую кибитку.
В клане Маша занимала весьма важное место: она совмещала обязанности врача, колдуньи, предсказательницы и хранительницы традиций. Цыгане с удовольствием пользуются благами цивилизации: антибиотики, мобильники и «мерседесы» для них такие же предметы быта, как для всех остальных людей. Но никому из древнего народа и в голову не приходит отказаться от вековых устоев, традиций и опыта, которые передаются от одного поколения к другому именно через таких мудрых старух, как Маша.
Маша вошла в палату, подошла к кровати и, покачивая головой, долго смотрела на Ромиля. То ли лекарства сделали свое дело, то ли просто организм немного восстановился, но тот уже пришел в себя. Ему было больно и как-то мучительно неловко за случившееся. Старуха все молчала, и ее морщинистое коричневое лицо не выражало ровным счетом ничего. Наконец Ромиль не выдержал и спросил:
— Плохи мои дела, Маша?
Старуха взяла поврежденную руку и смотала бинты. Оглядела красную, облезающую лохмотьями кожу. Ромиль сжал зубы. Ему кололи обезболивающее, но прикосновение все равно причиняло сильную боль и страдание.
— Расскажи, что это было, — велела старуха, усаживаясь на стул.
Ромиль рассказал про женщину, с которой столкнулся на раскаленной площади Киевского вокзала.
— Ах, мальчик, мальчик, — Маша покачала головой. — Ведь сказано было, нельзя перечить ашрайе.
— Кому?
— Это ашрайа — демон с темными глазами.
Они помолчали. Ромиль думал, как это глупо — слушать о демонах, лежа в палате с суперсовременным оборудованием, когда все кругом на электронике… Да и у самой Маши в кармане длинной цветастой юбки наверняка имеется мобильный.