Поиск в темноте

А тут как раз закончились танцы, вестибюль заполнила шумная толпа, и вести какой-либо розыск уже не представлялось возможным.
«Скорая» приехала, как и положено «скорой», – через какие-то семь минут, но все равно поздно. Все эти семь минут Миша Севин был мертв. «Проникающее ранение грудной клетки, вероятно, задето сердце, болевой шок… умер, не приходя в сознание».
Проверять всех посетителей, покидающих кафе, смысла уже не было. Правда, работники милиции внимательно приглядывались к уходящим, обратили внимание на одного паренька, который уж очень старательно вытирал платком ладони, но оказалось, что он просто стирал с рук следы апельсинового сока.
– Я не собираюсь ни обвинять, ни оправдывать лейтенанта Сазонова, – продолжал Борис Борисович, – хотя можно было поставить ему в вину, что он отпустил Севина одного, но кто из нас, профессионалов, мог бы бросить в него камень – случилось непредвиденное. Так или иначе, свидетель погиб, собираясь нам помочь, и тот, кто обязан был быть с ним рядом, не успел его защитить.
Борис Борисович помолчал, смахнул со стола видимые ему одному пылинки.
– Трудно, конечно, заключить, как все произошло. Несомненно, Севин нашел тех, кого искал. Чем-то он себя разоблачил, а те догадались, чем грозит им эта встреча, и его как единственного свидетеля решили убрать. И убрали решительно и умело. Орудие убийства нашли на другой день, специально разобрали сливную трубу туалета и в изгибе ее нашли нож, обыкновенный складной нож, типа монтерских ножей, которые продаются в каждом хозяйственном магазине города. Конечно, все отпечатки были смыты с ножа начисто. Ни швейцар, ни гардеробщик ничего подозрительного не заметили. Когда в вестибюль спустился лейтенант Сазонов, там никого посторонних не было, швейцар выяснял отношения с группой ребят, желающих попасть в кафе, а гардеробщик присел за своим барьерчиком, решил перекусить и тоже ничего не видел и не слышал. Правда, он сказал, что минут за десять до поднявшейся суматохи ему предъявил номерок молодой человек, сказав, что забыл в кармане куртки сигареты. Гардеробщик подал ему куртку, и молодой человек тут же вернул ее обратно. Что, можно подумать?
– Можно подумать, – согласилась я. – Танцевать, пусть даже со складным ножом в кармане, неудобно, да и незачем. Поэтому нож могли взять из куртки, когда он понадобился.
– К сожалению, личность молодого человека гардеробщик не запомнил, а куртка была как куртка, темная, поролоновая. Вот только вешалка на его куртке была привинчена маленькими болтиками, для крепости, – эту особенность одежды гардеробщик, профессионально, что ли, заметил. Ребят, которые подняли Севина, расспрашивали уже в милиции и порознь, и вместе, и в правдивости их показаний сомнений не возникало. Студенты, неделю тому назад вернулись с практики из села. В вестибюле они тоже никого не видели, но одну существенную деталь все же сообщили. Когда они спускались вниз, на лестнице их остановила девушка. Или она спускалась тоже, или поднималась – этого они не могли решить, но она остановила их и попросила закурить. Показалась им чуточку пьяной, долго и неловко разминала сигарету, порвала ее, извинилась, попросила вторую, долго прикуривала. И вот, после того что они увидели в туалете и услышали в милиции, у них появилось подозрение, что она просто старалась их на лестнице задержать. А если так, то она знала, что происходит в туалетной комнате, дала возможность кому-то свести счеты с Севиным, а потом спрятаться в углу за шторой и, когда Сазонов вошел в туалет, подняться наверх. К сожалению, про девушку они вспомнили уже после расспросов в милиции, просто до этого не могли связать эту встречу с тем, что произошло. Одета девушка, по их словам, была не то в голубое, не то в зеленое платье – здесь у них единого мнения не было, но лицо ее они запомнили хорошо. Когда работники милиции вместе с ними вернулись в кафе, то было уже поздно. Среди немногих одевающихся посетителей девушки не нашли… Этим пока все и закончилось… Вот такая неприятная история. Конечно, и парня жалко, это само собой, да и на нашей репутации пятно – не сумели свидетеля уберечь. – Борис Борисович глянул на часы. – Что-то задерживается наше начальство, это на него не похоже… Ага, вот и он звонит.
И Борис Борисович пошел открывать дверь.
3
Полковник Приходько хмуро кивнул мне, устроился за столом. Извинился за опоздание.
– Машина подвела. Выехали из Ордынки и встали прямо на шоссе. Я своему шоферу выговор закатил – у милиции машина на полпути останавливаться никак не должна, понятно, кажется. Спасибо автоинспекторам – подвезли… А вам от Максима Крылова привет. Точно не помню, но думаю, что передавал.
– Спасибо! – только и оставалось ответить мне.
Спросить, зачем мое начальство каталось за сто километров в Ордынку и встречалось там с Максимом, не позволяла субординация, и, хотя полковник держался со мной просто, я старалась ее соблюдать. Но я подумала, что мне и так это расскажут. И даже подумала, что это может иметь какое-то отношение ко мне.
Как обычно, Борис Борисович принес нам по стакану крепкого, со вкусом заваренного, чаю. Полковник выпил один стакан, отказался от второго, что, как я уже знала, было признаком его плохого настроения.
– Про девушку, конечно, рассказал? – спросил он Бориса Борисовича.
– Рассказал.
– И про мальчика?
– И про мальчика рассказал. А что, не нужно было?
– Почему не нужно – мне меньше говорить придется. До сих пор не пойму, как это ты догадываешься, что тебе нужно рассказать, а что нет?
Полковник отодвинул стакан, положил локти на стол.
– Вот так! – насупился он. – Прохлопали мальчика, детективы!
Он произнес это таким тоном, что даже я, не имеющая к этой истории никакого отношения, почувствовала какую-то долю вины. Корпоративное мышление, сказал бы Максим.
– Всего не учтешь, согласен, – продолжал полковник, – и рисковать нам зачастую приходится. Так это нам, наш риск – он по уставу положен. А если случилось, что мы человека, который нам помочь хотел, от ножа уберечь не могли – тут уж никакие оправдания в зачет не идут. Никонову попало, конечно, а Сазонова вообще от дела отстранили. И правильно. Даже не потому, что с него главный спрос, а потому, что он уже себя в кафе засветил, и пользы от него не будет.
Я слушала полковника и жалела лейтенанта Сазонова. Понимала, что у него сейчас на душе, хотя, честно говоря, не могла бы его в чем-то обвинить. Случилось непредвиденное, как сказал Борис Борисович.
– И не осталось ни одной зацепочки, – продолжал полковник. – Так, один мираж зелено-голубой. Официанток расспросить, может, и упомнят, кто где сидел, Только, по-моему, пустое это дело. Официантки – народ болтливый, разговоры пойдут, конечно, и мы виновников вообще от кафе отпугнем, а тогда нам их нипочем не найти. Можно, правда, насильников и поискать – Никонов говорит, что девушку, похоже, на машине привезли. Так ведь еще не зима, все машины на ходу, это мы сколько там шариться будем, все впотьмах. И подумал я к этому делу с другого боку подойти.
Полковник Приходько как-то вопросительно посмотрел на меня. И вот тут-то я начала соображать, зачем, он меня пригласил. Я постаралась спокойно и согласно встретить его взгляд, и чуть заметная тень одобрения появилась в его обычно холодных серых глазах.
– Да, Евгения Сергеевна, вижу – догадываетесь. В надежде на вас я и попросил передать это мутное дело в наш отдел. Должны мы с вами разыскать преступников. Любой ценой должны отыскать. Найдем и об этом в газетах напишем, чтобы люди нашу уверенность почувствовали, что никому мы не позволим безнаказанно покушаться ни на чью-то жизнь, ни на девичью честь. Доверил нам народ такие обязанности, и должны мы их выполнять.
Я не сразу нашлась, что сказать, а мне не хотелось, чтобы полковник расценил мое молчание, как некую неуверенность или еще что.
– Буду стараться, – просто ответила я.
– Я это знаю, – кивнул полковник. – Другого ответа и не ждал, но всё равно приятно услышать.