Под чужим именем
Что касается Трофима Фаддеевича Ступина, то он был коллекционер совершенно особого рода. Собирал рыболовные снасти. За свою жизнь он поймал сотни две пресноводных, да и то это были пескари и прожорливая уклейка, но снасти собирал с таким упорством и любовью, что казалось, всей рыбе всех водоемов приходит последний час.
У него были спиннинги десятка фасонов, целые бухты капроновых шнуров, плетеных лесок, крючки всех конструкций и размеров, даже для акулы двойной якорек, грузила, поплавки, колокольчики, словом коллекция — «мечта рыболова».
В воскресенье в Москве, на улице Герцена, в комиссионном магазине Ступин видел большой ящик полированного красного дерева с набором блесен для спиннинга. Боже мой, чего там только не было! Блесны «Спинер», «Оттер», «Норвега», «Девона», свыше сотни блесен больших и малых, сверкающих, точно никелевые солнца. И стоила вся эта штука тысячу рублей.
Касса закончила работу. Все группы отдела операций сдали сведения по движению сумм за день, и Трофим Фаддеевич хотел приступить к подводке кассы, но замечтался… Эта шкатулка с блеснами не выходила из головы, не давала ему покоя, как вдруг неожиданно перед окошком кассы появился инкассатор ОСУ Гуляев.
— Прошу прощенья, Трофим Фаддеевич, — сказал он, — вы еще не сверяли остатки?
— Только собираюсь, — ответил Ступин.
— Фу! Хорошо, что я успел, — с облегчением сказал Гуляев. — Вы бы расстроились и по-пустому. Вот ваши деньги. Одна пачка десятирублевок. Вы ошибочно передали мне тысячу рублей.
— Не может быть!! — воскликнул Ступин. Такой просчет действительно был у него впервые за сорок лет работы в банке.
— Вы мне должны были выплатить семьдесят шесть тысяч пятьсот двадцать рублей, помните?
— Помню…
— А выплатили семьдесят семь. Получите. Я просил нашего начфо не сообщать об этом факте управляющему банком, зачем причинять вам неприятности. Я заготовил расписку, вот, — сказал он, передавая кассиру документ, — подпишите.
Ступин подписал расписку, и Гуляев ушел.
Взяв похолодевшими от волнения руками деньги, Ступин вынул погашенные чеки, сверил их с отчетами оперативных групп, пересчитал наличность, но… недостачи у него не было.
Старик вновь пересчитал чеки, сведения, наличность — недостачи не было!
В третий раз он пересчитал все сначала — недостачи не было!
Тысяча рублей все время оказывалась лишней.
— Как же так… Как же так… — беззвучно шептал он побледневшими от волнения губами. — Как же так?! А может быть, ошибся старший кассир? — подумал старик. — Я здесь, сижу и ломаю голову над тем, чьи это деньги, а там в кассе кладовой идет ревизия, люди волнуются…
Наконец решившись, он завернул деньги в бумагу, — запер кассу и пошел к старшему кассиру.
Но в главной кассе остатки были сверены и старший кассир в ответ на тревожный вопрос Ступина ответил:
— Как всегда — в ажуре! — Это значило, что и в главной кассе все было благополучно.
Старший инспектор по контролю за фондами зарплаты Дмитрий Александрович Астахов, давнишний приятель Ступина, имел отдельный кабинет, выгороженный ему в оперативном отделе.
Астахов, так же как и Ступин, работал в банке с самого его основания, их связывала старая дружба. Когда-то Вадик, сын Ступина, любил Нину Астахову, и Трофим Фаддеевич, ждал, что вот в его маленькой квартире на Зеленой Горке появится молодая хозяйка, жена Вадика, и женские ласковые руки окружат его старость теплой заботой, но… пришла война и в сорок третьем году погиб Вадик под Вязьмой… Смерть сына еще больше сблизила его с Астаховым, только у него отогревал старик свое застывшее от горя сердце.
И сейчас, когда случилось такое необычайное происшествие, всколыхнувшее спокойное течение его жизни, пошел Ступин в кабинет к Астахову — посоветоваться с Дмитрием Александровичем, решить, что же делать дальше.
Когда кассир отворил дверь в маленький кабинет инспектора, Астахов оказался не один, у него сидел начальник финансового отдела и главный бухгалтер большого номерного завода.
Ступин сел рядом с дверью в кресло для посетителей и решил терпеливо ждать. До слуха его доносился спор Астахова с представителями завода: на заводе был перерасход по фонду зарплаты и банк грозил задержать выплату зарплаты рабочим и служащим завода, если расход не будет приведен в равновесие с утвержденными фондами.
Сначала Ступин прислушивался к этому спору, потом мысленно вернулся к тысяче рублей, которая была вот здесь, у него в руках, завернутая в серую оберточную бумагу.
Сутолока и шум, царившие в оперативном отделе, мешали Ступину сосредоточиться. Он посидел, подумал и ушел в свою кассу, заперся там на ключ.
Что делать с этой тысячей рублей? Инкассатор ОСУ вернул эти деньги, они были лишние в его кассе. В кассе самого Ступина не было недостачи. В кладовой кассе — ажур. Кому же принадлежат эти деньгу?! Тысяча рублей жгли ему руки, не давали покоя.
И тут он вспомнил о шкатулке красного дерева, — чудо, которым будут любоваться, которому будут завидовать, которого нет ни у кого, «Пун-Яуб»… «Гейнц-Блинкер»… «Орено»… тысячу рублей?!
А что, если… Нет, нет, он не притронется к этим деньгам. Быть может, другие клиенты, получавшие крупные суммы в этот день, недополучили тысячу рублей? А? Завтра они придут к Ступину и скажут… Нет, он подождет до завтра… Это не долго, только до завтра…
14. ГИПОТЕЗА
В этот день Никитину так и не удалось повидать Каширина: он срочно выехал в Горький. Капитан Гаев, передав Никитину извинение, назначил встречу на завтра на двадцать часов.
На следующий день, приехав в Москву, Никитин побывал в Военно-строительном управлении округа и, выполнив просьбу полковника Шаброва, захватил расчет перекрытий на «В-5».
До встречи с Кашириным было еще около часа, поэтому оставшееся расстояние от Никитских ворот майор решил пройти пешком. Он шел по левой стороне улицы Герцена и неожиданно столкнулся нос к носу с запыхавшимся маленьким старичком, который, наскоро извинившись, юркнул в комиссионный магазин.
Никитин зашел в магазин и остановился у прилавка фотоотдела. Рассматривая фотоаппаратуру, он слышал, как за его спиной встретившийся с ним старичок горячо спорил с продавцом спортивного отдела. Никитин прислушался:
— На часик бы раньше — и блесны ваши!
— Как же так?! Как же так?! Я живу за городом… я специально приехал…
— Только что заходил спиннингист Болдырев, может, слыхали о таком? Чуть не плакал, что упустил блесны.
— Как же так? Что же я теперь? Как же я буду?! — говорил старичок, и в голосе его было столько неподдельного страданья, что Никитин мысленно пожалел старика.
Однако время шло, а надо было еще зайти в следственный отдел. Поэтому, выйдя из магазина, Никитин перешел дорогу и сел на пятый троллейбус.
Никитин успел зайти к Зубову, взял у него подробную опись всех предметов, обнаруженных у Рубцова-Клюева, и вечером, точно без одной минуты восемь, был у дверей кабинета Каширина.
Полковник его ждал, на столике стояла запотевшая, холодная бутылка боржома, два бокала, коробка сигарет и пепельница. Окно было открыто, маленький вентилятор гнал горячий воздух, не давая прохлады. Два глубоких кресла стояли по бокам столика.
Каширин встал, искренне радуясь приходу Степана, и, усадив его в кресло, опустился в другое.
— У охотников Уссурийского края есть добрая примета: если охотника в тайге застигает ночь, если охотник страдает от одиночества, он разжигает костер и готовит ужин на двух человек и второй всегда приходит, — сказал полковник, указывая на второй бокал.
Выпив маленькими глотками бокал искрящейся холодной воды и закурив сигарету, Степан сказал:
