Опасное хобби
— Во-первых, насколько я вас поняла, она далеко уже не девочка. А во-вторых, я почти уверена, что не будет. Те просто не успеют.
— Это в каком же смысле, превосходнейшая? — Тревога уже явно слышалась в голосе коллекционера.
— Да в самом прямом. Понимаете, какая вещь, наши молодцы из регионального управления по борьбе с организованной преступностью особо церемониться не любят. У них имеются к тому и свои весьма веские причины. С закрытыми лицами парни ходят на операции, теперь понимаете, как их любят преступники? По идее— могут и насорить.
— Господи, а это еще что такое? — вовсе уже растерялся Константиниди.
— Да постреляют их, если похитители окажут им вооруженное сопротивление. Впрочем, если вас это обстоятельство пугает, то, исходя именно из вашей конкретной ситуации, могу предложить и другой вариант, который, возможно, покажется вам более безопасным. Выбор ваш, но только прошу не думать, что у меня имеется сильное желание переложить это дело со своих плеч на чьи-то чужие. Вы, вероятно, слышали или читали в газетах, что у нас организовано несколько частных сыскных бюро по типу западных. И работают в них не любители, а самые настоящие профессионалы. К сожалению, государство в лице власти предержащей далеко не всегда, если не сказать хуже, с уважением относится к труду своих сыщиков, да и оплачивает их труд, прямо скажем… Вот люди и уходят из органов, объединяются, организуют частные бюро, получают государственные лицензии, словом, все чин чином. Так вот эти мужики, большинство из которых я лично знаю по оперативно-следственной работе только с хорошей стороны, работают, конечно, более аккуратно. Да вы и сами посудите, у них — многолетний опыт и соответствующая мгновенная адаптация к резким изменениям ситуации, знание психологии преступника и масса других преимуществ, чего, увы, пока лишены смелые, даже отчаянные ребята из РУОПа, имеющие за плечами, как правило, лишь опыт Афгана, ну еще некоторых наших внутренних конфликтов да армейской службы. Соответствующее и отношение к делу. Но… тут есть еще одна большая разница: частные «сыскари» заключают договора со своими клиентами и работают за деньги. Но результаты своей работы они так же, как и наши официальные службы, передают в следственные органы — если этого желает клиент, и в обязательном порядке — когда дело связано с тяжкими и особо опасными преступлениями. Если это вас не смущает…
— А дорого берут, милейшая вы моя?
Все-таки торгашество глубоко сидит в человеке, подумала Романова, какими высокими идеями ни маскируйся, нет-нет, а обязательно вылезет наружу.
— Нет, сравнительно недорого, я полагаю.
— Ну к примеру, — настаивал*Константиниди.
— Сколько там ваш бакшиш, миллион долларов? А курс нынче какой, напомните.
— Что-то около четырех с половиной тысяч, милейшая.
— Ну, я полагаю, во столько раз и меньше.
— Всего-то миллион? — изумился Константиниди.
— Вот именно, наш родной, деревянненький, как говорится. Но вообще-то у них должен быть свой тариф, если пожелаете, вам покажут. Могу, кстати, порекомендовать одного своего хорошего знакомого, мой бывший подчиненный, классный оперативник, открывший свою бюро. Парень-орел! Зовут его Вячеслав Иванович Грязнов, подполковник милиции в отставке. И бюро его называется «Глория». Только не сочтите, Бога ради, что имею здесь какой-нибудь свой интерес. Мне-то как раз легче и проще подключить РУОП.
— Я хочу подумать, Александра Ивановна, — резонно заметил Константиниди.
— Естественно, думайте. У вас еще есть время.
— А как бы вы сами поступили на моем месте?
— Я?! — Романова рассмеялась, чем, вероятно, поставила старика в тупик. — Как баба, извините, я бы их всех лично перестреляла. Собственной рукой. Но это противозаконно. А по закону может случиться следующее. Мы их берем, передаем следствию, те проводят свою работу и наконец однажды передадут дело в суд. Тогда оставшиеся на свободе главари данной армянской или какой-то другой группировки, к слову, совсем не обязательно построенной по национальному признаку, предлагают судье взятку, может быть, даже равную вашему бакшишу. И ставят, а точнее, выдвигают альтернативу: либо тебе взятка, после чего все свободны, либо мерзавцы садятся-таки в тюрьму, а жена там или дочь судьи, если он мужик, или если женщина, то она сама, садятся, скажем, на черенок лопаты. Знаете, такой бандитский вариант турецкой казни, о которой вам должно быть известно из исторических источников. Поскольку наших судей никто защитить не может, не говоря уже об их родных и близких, сами понимаете, какое решение выберет судья. В лучшем случае отправит дело на доследование по причине недоказанности каких-нибудь не очень существенных эпизодов. Ну шо вы еще от меня Хотите, черт побери?!
— Да, — мрачно заключил ее речь Константиниди. — О Фемида!
— Ну она родом-то из ваших, если не ошибаюсь, краев. Так что претензии по поводу ее слепоты… Но вы на меня не обижайтесь, Георгий Георгиевич, просто настроение с утра паршивое. И совсем не вы тому причиной. А что касается совета, могу сказать следующее. Вы же сами почти уверены, что вся эта игра затеяна вашим зятем, так? Значит, если пойдем официальным путем, должно быть в конце концов долгое судебное разбирательство. Начнутся прения сторон, а адвокаты у этой шпаны приличные, можете быть уверены. Слово за слово, как говорится, но вашу дочь крепенько пополощут… Вам сильно нужна такая громкая слава на старости-то лет?
— Вы правы, расчудесная Александра Ивановна, — вдруг согласился Константиниди. — И может быть, вы возьмете на себя труд оповестить вашего знакомого о моем желании обсудить с ним ситуацию? Все-таки пачкать свое имя, знаете ли…
— Пожалуйста, это мне сделать как раз и нетрудно. Да, чуть не забыла, вам может быть это любопытно: ваш зять так до сих пор никуда не сообщал о ночном происшествии.
— И не сообщит, любезнейшая, будьте уверены. А не позволите ли мне на прощание еще один вопросец, Александра Ивановна?
— Валяйте, — засмеялась она.
— Вы мне об этих ваших бывших сотрудниках столько приятного рассказали, что я невольно о вас подумал. Сами-то вы отчего же в частное бюро не идете?
— Ах, милейший вы мой, — вздохнула Романова. — Зовут, представьте себе, в консультанты кличут. А я вот все тут сижу. И жду, когда же государство наше одумается наконец, сообразит, что без профессионалов ему хана. Но, кажется, не дождусь. Поэтому, как говорится, еще ничто не исключено. Вот так, уважаемый. Ответьте-ка лучше вы: когда примерно сумеете свои доллары собрать?..
— К концу дня. Максимум — завтра. Обзвоню кое-кого из коллег-собирателей, со счета сниму, что приготовил для аукциона. Что поделаешь, ради дочери… Впрочем, это уже действительно мои личные дела.
— Да-да, разумеется, ваши…
Георгию Георгиевичу показалось, что Романова усмехнулась, и он хотел было даже обидеться немного, но быстро передумал. Не стоит осложнять. Она ведь, в сущности, права, эта начальница. Ну у кого, скажите на милость, могут оказаться под рукой такие гигантские, с ее милицейской точки зрения, деньжищи!
— Хорошо, действуйте, — закончила разговор Романова. — В случае каких-либо осложнений звоните немедленно. Если меня не окажется случайно на месте, сообщите моему помощнику, что это вы звонили, и я вас тут же найду.
10
Свой второй звонок Георгий Георгиевич решил сделать Виталию Александровичу Баю, который, по сведениям Константиниди, вот уже более двух лет постоянно находился в Москве.
Бай еще в недавние годы был личностью весьма одиозной. Его коммерческий и, соответственно, профессиональный взлет в качестве галерейщика, широко ныне известного в стране, но особенно на Западе, начался со знаменитой выставки в Манеже, которая так рассердила в свое время Никиту Хрущева. Тогда Виталию удалось буквально за бесценок приобрести несколько небольших полотен, созданных кистью «чуждых советскому народу» молодых художников. И с тех пор, считаясь знатоком неофициального советского искусства, он развернул свою столь же неофициальную деятельность коллекционера. Помогла позже и пресловутая «бульдозерная выставка», после которой ему удалось также весьма недорого пополнить свою коллекцию произведениями непризнанных, а чаще преследуемых живописцев и графиков. Уезжая в начале восьмидесятых на Запад, Бай увез с собой «мазню», которая, по мнению представителей министерства культуры, не представляла для государства никакой художественной ценности. Иначе отнеслась к первым же выставкам, организованным Баем в Нью-Йорке, а затем и в Париже, западная публика. Успех российского художественного андеграунда был мгновенным и потрясающим. А картины таких художников, как Целков или Зверев, стали приобретаться крупнейшими западными музеями современного искусства. Предусмотрительный, далеко глядящий вперед Бай превратился в одного из богатейших среди сбежавших из тоталитарной России собирателей произведений изобразительного искусства.