Синдром гладиатора
– Это всё потому, что у кого-то слишком узкие двери, – с грустью в голосе прокомментировал я.
– Что здесь происходит? – ошалело взирая на разложенные в причудливом беспорядке тела павших экспроприаторов, выдавил из себя «синий костюм». Вопрос был дурацким по определению, уж ему ли не знать, что здесь происходит. Но когда годами отрабатываемая, привычная ситуация разрешается таким вот непривычным образом, поневоле начнёшь задавать дурацкие вопросы.
– Да вот, шли братки по коридору, плохо им стало. Зашли ко мне, я им таблеток дал. А они не помогают. Может, вы им доктора вызовете?
Отельный секьюрити смотрел на меня с плохо скрываемым ужасом.
– Какие таблетки? Ты что, мужик, рехнулся? Тебя же замочат!
– Серьёзно? Ай-ай, досадно-то как… Вы лучше братков из номера заберите, я к ним претензий не имею, а вот докторам, наверное, взглянуть будет интересно. Да, и, если их мамочку встретите, передайте, пусть зайдёт. Объясниться бы не мешало. Ладненько?
Вытащив стенающие останки в коридор и вызвав по рации подкрепление, старший «костюм» тихо сказал, усиленно глядя в противоположную от меня сторону:
– Ну смотри, мужик, ты знаешь, что делаешь. Если совсем туго будет, звони, номер там, у аппарата, написан. Ментов я вызову, обещаю. Нам тут жмурики не нужны. Больше помочь ничем не могу.
– Робкие вы тут все больно, – так же тихо заметил я.
– Я посмотрю, что от тебя останется, смелый! – немедленно окрысился он.
– Ладно, не напрягайся. Я обычно такие проблемы решаю, – успокоил я его и, подумав, уточнил: – Так или иначе.
В брошенном им на прощание взгляде явственно читалось: «Ну-ну…» Не похоже, что он мне поверил.
«Мамочка» появилась не так чтобы уж очень быстро. Но и ждал я не долго. В предусмотрительно незапертую дверь, без стука и глупых вопросов вошёл моложавый кавказец, одетый именно так, как и должны одеваться «новые кавказцы». Дорогой костюм, намного лучше, чем мой, белая рубашка, галстук. Лёгкий аромат «Trussardi Uomo» поплыл по комнате, сразу ставшей на порядок хуже и грязнее от такого соседства. Смуглое лицо, коротко подстриженные волосы. На меня он взглянул так, как я сам сегодня утром смотрел на тараканов, живущих в холодильнике, – с брезгливым любопытством. Аккуратно прикрыв за собой дверь, он прошёл в комнату и, внимательно оглядевшись, уселся в кресло. Без всякого приглашения, разумеется. То, как он двигался, выдавало в нём человека, не чуждого физической культуре и, в любом случае, гораздо более опасного, нежели мои первые визитёры. Такой вряд ли купится на предложение посмотреть фокус.
Я присел на кровати, которую до того усиленно плющил, и закурил, без особого интереса рассматривая гостя. Подумаешь, Шамиль. Лучше бы он бронежилет надел, пижон.
Тот, видимо, понял, что поразить безвестного «русского барана» своей красотой и крутизной не случилось, и, перед тем как сменить тактику, тоже позволил себе расслабиться. Зря, кстати. Вытащив из кармана чёрную пачку сигарет «Davidoff», он прикурил от золотой зажигалки «Ronson» и, выпустив очень изящную струйку дыма, воззрился на меня так, словно это я пришёл к нему в гости.
– Ты крутой? – спросил он с интонацией утвердительной.
– Очень крутой, – не желая спорить, согласился я.
«Мамочка» снисходительно улыбнулся.
– Ты моих людей обидел. Теперь врачам платить надо.
– А тебе что, на врачей денег не хватает?
Все развивалось как в плохом американском боевике. Сейчас он будет кричать, что я подорвал его авторитет, а потом начнёт меня убивать. Или бить, что у них там сейчас модно, я не знаю. Всё это было скучно и банально. Моё замечание задело его за живое, глаза стали злыми, а зубы оскалились в недоброй улыбке. Фарфоровые зубки у братка, дорогие.
– Ты, лох, жить не хочешь? – И полез, полез под пиджак. Какая-то стрелялка у него там была, это я сразу отметил. Но – разве в этом дело? Обзываться зачем-то начал. Грубый.
Зажигалка фирмы «Zippo» – это очень хорошая, надёжная вещь. Крепкая и увесистая. Если такая штука попадает в лоб человеку, сидящему на шатком гостиничном кресле, то он в большинстве случаев просто падает, вместе с креслом и со всеми своими горными понтами. Так всё и сложилось – я не промахнулся, а у него и выбора не было. Дальше пола не улетишь. Так-то, генацвале…
Я встал и, подойдя к нему, первым делом отыскал свою зажигалку. В принципе, свалить его я мог чем угодно, вплоть до зубочистки, просто зажигалка оказалась ближе всего. Потом обшарил карманы. В кобуре обнаружился «ТТ», чешский скорее всего. И, конечно же, без какого-либо разрешения на ношение. Был «мандат» помощника депутата, паспорт. Пара тысяч долларов в сотнях, немного рублей. На ноге, в специальной кобуре, нашёлся ещё один пистолетик, «Браунинг», которому я лично обрадовался гораздо больше, чем громоздкому «токареву». Я, в отличие от этого абрека, воевать пока ни с кем не собирался, а таскать с собой «на всякий случай» лучше что-нибудь миниатюрное.
Тем временем сознание стало потихоньку возвращаться в ушибленную голову моего гостя. Пока он силился понять, что привело его, такого красивого, на этот грязный гостиничный ковёр, я успел оттащить кресло на нейтральное расстояние и занял призовое место, держа пистолет на уровне его глаз. Постепенно пикантность ситуации дошла и до горца. Заворожённым, хотя и по-прежнему злым взглядом он уставился на меня, не упуская, впрочем, из вида и тёмный зрачок пистолета.
– Слушай меня, дорогой, слушай внимательно. Я с вами ссоры не искал, вы ко мне пришли. И сильно ошиблись. Ты влез в операцию Федеральной службы безопасности, а тебе нужны эти проблемы?
Говорил я тихо, но доходчиво, это явственно читалось по его лицу. Такого рода неприятности кавказскому господину были не нужны абсолютно.
– Ты можешь идти. Своим людям говори что хочешь, но чтобы ко мне больше ни одна тварь близко не подошла. Иначе весь ваш клоповник вычистим к едрене фене, одни зубы по коврам останутся. И молчи, я тебя прошу. Если завалится операция, я лично тебя найду и убью. Понял, кацо?
Откуда ему было знать, что я блефовал. В чьих руках ствол, тот и прав, а осложнять себе жизнь, и без того достаточно не простую, восточному господину совсем не хотелось. Здесь он был человеком уважаемым и влиятельным, а на порушенной войной родине стал бы одним из многих, голодных и злых соотечественников. Нет, такие проблемы ему были совершенно ни к чему. И хотя злость распирала его, подмывая броситься на наглеца и разорвать ему глотку, горец смог пересилить себя и согласно кивнул.
– Вот и чудненько, – мягко и дружелюбно сказал я, всё время держа его на прицеле. – Теперь медленно встань и спокойно, без резких движений ступай к дверям.
Уже стоя на пороге, гость, с трудом превозмогая рвущуюся злобу, кривя тонкие губы, спросил:
– А ствол? Вернёшь?
– А разрешение – покажешь? – в тон ему поинтересовался я. – Хочешь, приходи на Лубянку, оформим изъятие по всем правилам. А если нет, то сделай милость, иди отсюда. Быстро.
Зыркнув с бессильной ненавистью, «горный орёл» с силой захлопнул дверь.
Отчего-то я сильно сомневался в том, что судьба сведёт нас ещё раз. Разве что в Краю Вечной Охоты.
* * *Благодушно и одиноко сидел я за небольшим столиком. Вокруг стояла торжественная тишина, лишь изредка нарушаемая лёгким звоном столовых приборов. За спиной моей непоколебимо возвышалась мраморная колонна, надёжно прикрывая тылы, необъятных размеров зал был почти пуст, и я бы даже сказал – пустынен. Редкие столики терялись в его роскошном пространстве, обильно изукрашенном позолотой, скульптурами каких-то не узнанных мною божеств, фонарными столбами и целиком прикрытом от суетной Москвы огромным витражным потолком. Посередине зала тихо изливался фонтан, а в нём лениво плавали золотые рыбки. Удовольствие, которое я испытывал от этого заведения, было абсолютно законченным и комплексным по сути, ибо обед, приятным грузом лежавший на дне меня, был вполне достоин того шикарного интерьера, в котором я его поглощал. Ароматная, нежная донская солянка с речной рыбой, осетрина «броше» с соусом «Тартар», в сочетании с бокалом «Chateau les Hebras» 1991 года и кусочком торта «Черный лес» на десерт, привели меня в состояние совершенно непристойного умиления. Удобно раскинувшись в мягком кресле, я по очереди воздавал должное то малюсенькой чашечке с крепчайшим кофе, то изумительному «Martell L’Or de Martell», который местные умельцы наливали в хрупкий бокал, а затем специальный человек на моих глазах слегка нагревал его на специальной же горелке. Любовь к жизни переполняла меня, я просто лучился положительными эмоциями. Как совершенно верно подметил один английский писатель, количество прегрешений, которые человек готов простить миру после хорошего обеда, до обеда привело бы того же самого человека в ужас. Все мы рабы желудка в той или иной степени, и я отнюдь не являлся исключением. Сидя в грязной яме в Пешаваре, я часто вспоминал дом, отца, близких людей. Но то, с какой интенсивностью я вспоминал кухню тетушки Франсуазы, не шло ни в какое сравнение со всем остальным. И ничего поделать с этим я не мог. Да, честно говоря, и не пытался.