Скатерть на траве

– Ну сами понимаете, где гулянка – там женщины.
– Вы знали его знакомых?
– Кое-кого видела.
– Что это были за женщины?
– Молодые.
– Вы не пробовали его образумить?
– Это было бы бесполезно.
– У него, если мне не изменяет память, день рождения – двадцать пятое сентября?
– Да.
– Простите, нескромный вопрос: тогда, в семьдесят девятом, вы ведь этот день тоже отмечали?
Пушистые ресницы едва приметно дрогнули.
– Вы уже разговаривали с моей очаровательной тетей?
– Разговаривал.
– Да, отмечали. Не очень-то весело, правда.
– Слава Коротков тоже был?
– Да.
– Между прочим, вы не знаете, как он познакомился с вашим отцом?
– Понятия не имею.
– Отец никогда ничего об этом не говорил?
– С какой стати ему об этом говорить?
– А вы, если не секрет, как относитесь к Короткову?
– Нормально. По-моему, очень приличный человек. Самостоятельный.
– Еще более нескромный вопрос: он за вами не ухаживал?
– Кажется, на такие вопросы можно и не отвечать?
– Не только на такие.
– Ну хорошо. Он учил меня водить машину. И вообще, мы дружим на автомобильной почве… Но какое все это имеет значение? Отец мертв.
– Поверьте, мне самому неприятно ворошить прошлое, вторгаться в вашу личную жизнь. Но необходимо кое-что прояснить. Служба обязывает.
– Прояснить, чтобы бросить тень на отца?
– Вы вначале сказали, что о мертвых или – или… Но есть и другая поговорка: мертвые сраму не имут.
– Мне дорого доброе имя моих родителей.
– Понимаю ваши чувства… Ваш отец, кажется, не очень беспокоился о своем добром имени, но мне не хотелось бы на него покушаться. Вы постарайтесь войти в мое положение. Поверьте, я спрашиваю вас не из праздного любопытства. Существует некая истина, до которой я должен добраться.
– Ничего не имею против.
– Благодарю вас… Так вот, скажите, пожалуйста, кого отец считал своим лучшим другом?
– у него не было друзей отдельно от мамы.
– Мы говорим о последних трех годах. С кем он чаще всего встречался?
– Откуда мне знать? Гости у нас бывали редко.
– А в тот раз, на дне рождения, кто еще был, кроме Славы Короткова?
– Не помню.
– Но все-таки… Вы так молоды… Неужели память уже отказывает?
– Три года прошло… Были какие-то совершенно незнакомые мне люди.
– А Слава с кем?
– Можете записать – он был ради меня.
– Вы же видите – я ничего не записываю. Отец ваш, кажется, испытывал тогда материальные затруднения?
– Я всегда говорила, у моей тетушки язык как помело. Ничего не скажешь, героический подвиг – дать родному брату взаймы полтысячи.
– У меня не осталось впечатления, что она этим хотела похвалиться.
Пушистые ресницы широко распахнулись.
– А у вас, товарищ Синельников, нет такого впечатления, что вы копаетесь в старом, грязном белье?
– Признаюсь – есть. Но тем не менее… Раз уж мы начали, давайте пройдем до конца… Значит, затруднения были, а к декабрю все наладилось. Вы не интересовались у отца, откуда появились деньги?
– Во-первых, я его денег не считала. А во-вторых, к чему вы все это подводите?
– Я просто сопоставляю. А когда приблизительно Коротков познакомился с вашим отцом?
– Ну… кажется, в тот год, когда умерла мама, они уже были знакомы.
– Это понятно, он же был на дне рождения. А что их связывало? Общих интересов как будто никаких. Разница в двадцать два года.
– Об этом вам лучше спросить у Короткова. По-моему, отец никогда не придавал значения разнице в возрасте. Во всяком случае, в отношении женщин.
– Вы его осуждали?
– Ни капельки!
– Марию Лунькову знаете?
– Это Манюня? Еще бы! Последняя любовь…
– Что она собой представляет?
– Проходит под глупенькую, а по-моему, прикидывается. Доила его, наверно.
– Ну я вас утомил… Еще два-три момента, и пора закругляться…
– Ничего. Мне любопытно; меня еще ни разу не допрашивали.
– Но это не допрос. Формально допрашивают не совсем так.
– Тогда надеюсь, что до формального дело не дойдет.
– Я тоже… Скажите, тогда, в прошлую среду, когда случилось несчастье, вы с Коротковым виделись?
– Нет.
– Зачем же вы говорите неправду? Он был у вас. Могу даже назвать время. В половине первого ночи.
Пушистые ресницы сомкнулись, голова поникла, русый локон упал на чистый белый лоб.
– Был. Я ошиблась.
– Он не сказал вам, что произошло с отцом?
– Нет. Он же сам тогда не знал точно. Дал понять, что, возможно, с отцом случилось какое-то несчастье, сказал – он исчез непонятным образом.
– А для чего же он к вам приезжал так поздно? Только для намеков? О чем вы говорили?
– Наверно, хотел как-то смягчить, подготовить…
– Он добрый человек?
– Ко мне Слава всегда относился по-товарищески.
– Хорошо. Извините за назойливость. Вы ведь должны в четверг ехать со стройотрядом на БАМ?
– Должна была… Из-за отца мне разрешили приехать позже… Когда мне будет удобно…
– Ну и правильно. Если я вам не надоел, мы еще как-нибудь поговорим.
– Пожалуйста.
Рассказывает Мария Лунькова
Раньше я в судьбу не верила. Мистика – три листика… А тут поверила…
Это прошлым летом было, я уже у Славки работала. Раз вечером бабуся моя в аптеку попросила сходить, раунатин у нее кончился. Ну топаю в дежурную, на угол Комсомольской и Павловской. А там скверик есть, знаете? Лавочки стоят… Ветрено было, пыльно, в сквере ни собаки, а на одной лавочке под фонарем кто-то сидит.
В шляпе, голова запрокинута. Иду мимо, а он: «Девушка, можно вас на минутку?» Думаю, ханурик какой-то, алкаш, но остановилась. Гляжу – мне в папаши годится, говорю: «Вы, дядя, совесть в чужих очках покупали?» Но вижу: не пьяный. А он: «Если нетрудно – нитроглицерин». Он, видно, в аптеку и шел, да не дошел.
Ну я бегом, в кассе пробивать не стала, говорю в штучном: дайте нитроглицерину, человеку плохо, сейчас вернусь. Ну она поняла, сунула колбочку, я обратно к нему бегом – хорошо, на низком каблуке была. А он уже и «мама» сказать не может. Положила я ему в рот таблеточку, а он пальцами показывает – две надо. Я присела, подождала, пока в себя придет… Ну он быстренько оклемался. Спрашиваю: может, «неотложку» вызвать? Ничего, говорит, уже все в порядке, а как вас зовут? Ну если «как зовут?» – значит, правда все в порядке. Встала я, а он: «Ради бога, ради бога, мое имя Александр Антонович, не подумайте плохого, я вам так благодарен». И так далее. Сказала и я свое имя-отчество, а он в кармане роется – ну, думаю, если сейчас деньги предложит, плюну ему на сапоги, на туфли то есть. А он достает шариковую ручку, красивая такая, фээргэшная, возьмите на память. Я сдуру пошутила – короткая больно память, к ней же нового баллончика не найдешь, а он спрашивает: «Вы курите?» – «Курю, конечно». И он дал мне газовую зажигалку. «Ронсон», дорогая… Я отказывалась, но он за сердце начал хвататься, и пришлось взять. Хотела его проводить, а он говорит: мне тут недалеко. Ну до свидания – до свидания. Я в аптеку, взяла раунатин, расплатилась – и домой.
Зажигалка – люкс. Она какая-то электронная, что ли, камушки вставлять не надо, только заправляй газом. Но я этого дядечку скоро бы забыла, если бы не Славка.
Едем мы как-то из Снегиревки в город, он заводит толковище: то да се, не надоело ли тебе со всякой шантрапой валандаться? В смысле – с мальчишками. А я как раз со своим Витькой разбежалась. Зануда он порядочный. Все хорошим манерам учил – не так повернулась, не туда пошла. На мои мороженое ели, я ему пиво выставляла, а он на мотоцикл откладывает. Говорит, куплю – и махнем на Черное море. Я, значит, на заднем сиденье. И каску на меня наденешь, спрашиваю. «А как же? – говорит. – Так полагается по правилам». Ну и сказала я ему «ку-ку».
А Славка пристал: давай познакомлю с мужиком. Уже немолодой, но к молодым женщинам не ровно дышит. И не жлоб. И деньги есть. И вдовец. И все при нем.