Скатерть на траве

– Купаться, черт вас побрал! – И нежно добавил для своей яркой темноволосой соседки: – Пойдем, Танюша?
Слава, закурив сигарету, молвил:
– Землянички поискать, что ли? – И медленно побрел в глубь орешника, огибая стоявшие на поляне автомобили.
Все встали. Манюня взяла безразличного Александра Антоновича под руку и повела его по тропинке вправо – тропинка эта, как и остальные, выводила к реке, но чуть дальше, метров за сто.
Виль рядом с Ниной и Володя в обнимку с Танюшей пошли прямо.
Они спустились– на узкий песчаный пляж. Володя поболтал ногой в воде и закричал:
– 0-го-го-го-го!
– Ты что, дурной? – возмутилась Танюша.
– А ты сама попробуй.
Она окунула в воду руку.
– Правда, как лед.
Они не удивились, что вода холодная, хотя жара стояла, пожалуй, градусов под тридцать. Все в городе знали, что Маленькая река рождается из ключей и вода в ней всегда намного холоднее, чем в Большой. Весна этим годом выдалась поздняя, и понятно, что Маленькая еще не успела прогреться. Четверо вернулись к скатерти-самобранке и продолжили застолье. Никто не заметил, сколько прошло времени – может, минут двадцать, – но вдруг с той стороны, куда удалились Александр Антонович и Манюня, донесся громкий вскрик. Они прислушались, но всё было тихо.
А еще минуты через две на тропинке появилась Манюня. Она была растеряна и дышала тяжело.
– Скорей, там Саша… – охрипшим голосом сказала она, подходя. – Ему плохо.
Вскочивший Виль потряс ее за плечи.
– Что с ним?
– Не знаю. Упал и не дышит, – ответила Манюня.
– Где он?
– Там, на пляже, у воды! – Ноги у Манюни неожиданно подкосились, и она мягко шлепнулась на траву.
– Черт, нажрется всегда как свинья, – в сердцах сказал Виль и с раздражением обернулся к Нине и Танюше: – Да помогите же вы ей!
Нина виновато развела руками:
– А что мы должны делать?
Но Танюша оказалась находчивее. Взяв из-под куста бутылку «Боржоми» и умело открыв ее, она прямо из горлышка облила лицо Манюни. Та села. на траве и долго терла глаза, тихо постанывая.
– Идти можешь? – спросил у нее Володя.
– Могу-у-у, – простонала Манюня.
– А где Славка? – не обращаясь ни к кому в отдельности, спросил Виль.
И, словно услышав его вопрос, на поляне, где стояли автомобили, появился Слава. Последние метры он преодолел бегом.
– Что случилось? – Он сразу оценил ситуацию. – Где этот. старый алкоголик?
– Она говорит, – Виль кивнул на Манюню, – на пляже.
– А ну вставай, – приказал Слава.
Он взял ее под одну руку, Виль под другую, и вся компания поспешила к реке. Манюня привела их на пляж, на то место, где Маленькая делала крутой изгиб. На песке были отпечатки босых ног – их, впрочем, сразу затоптали так, что похоже стало, будто пляж перекопали лопатой. Но Александра Антоновича на этом пляже не оказалось.
– Ты уверена, что здесь? – спросил Слава.
Манюня покааала пальцем в угол, где в пляж упиралась отвесная глиняная стена обрыва.
– Он тут лежал.
Долго они молчали, шестеро в купальных одеяниях, молчали, не глядя друг на друга, и за время этого молчания совершенно протрезвели.
Наконец Слава спросил у Манюни:
– Он плавать умеет?
– Откуда я знаю?! – визжащим голосом ответила она.
– Может, в лесу гуляет? – предположил Виль. – А может, она путает, может, он в другом месте лежит?
Они обшарили все пляжи, потом ходили по лесу и громко звали Александра Антоновича. Но он не откликался.
На этом кончилась сладкая сказка для взрослых. Начиналась горькая строгая проза.
Вернувшись к машинам, все быстро оделись. Виль, заткнув пробкой недопитую черную бутылку, отдал ее Нине. Из остальных бутылок вылил остатки на траву, побросал пустую посуду на скатерть, завязал скатерть углами крест-накрест со всем, что на ней было, и положил разноцветно промокший узел в багажник своего «Жигуленка», сказав Нине мимоходом: «Выбросим по пути».
Потом Слава велел женщинам садиться в машины, а Виля и Володю отозвал в сторону и спросил:
– Что будем делать?
– Надо заявлять в милицию, – сказал Виль.
– Это ясно. Кто будет заявлять?
– По-моему, женщин нечего мешать, – сказал Володя. – Пойдем втроем.
Слава сказал:
– Мне не с руки. Я же нездешний. Начнутся вопросы…
– Брось трепаться! – неожиданно взорвался Виль, и Слава сразу утерял вид законодателя.
– В чем я треплюсь?
– Тебя у нас каждая собака знает. Ты этому Перфильеву лучший друг… Ты его и сюда сам привез… Чего ж юлишь?
Слава посмотрел на Виля в упор.
– Ладно. Тогда едем все.
Теперь настала очередь юлить Вилю.
– Не могу же я Нинку в милицию тащить…
– Верно, – поддержал его Володя.
– Что же предлагаете? – спросил Слава. – Как объясним? Мол, вчетвером мальчишник устроили? Кто поверит?
– Зачем? – возразил Виль. – Есть Манюня. А у нее никого, одна бабка.
– Значит, всё на одну Манюню валим?
– Она с ним была. И она же его последняя видела. Это важно, – со значением уточнил Виль.
Слава немного подумал, опустив голову.
– Ну что ж, пусть будет так.
Виль сел за баранку в синий автомобиль, Володя – в гороховый, Слава – в белый, на котором был московский номер. В таком порядке они и тронулись.
Слава посмотрел на притихшую Манюню-Машу, сидевшую рядом.
– Проверь, есть там деньги? Все равно пропадут.
Он имел в виду одежду Александра Антоновича – синий пиджак и серые брюки, лежавшие под рубахой на заднем сиденье. Манюня перегнулась, взяла пиджак.
В левом внутреннем кармане она нашла служебное удостоверение, расческу в чехольчике из тисненой кожи и блокнот в переплете из зеленого сафьяна. В блокноте между страницами лежала пачка новеньких пятидесятирублевок. Слава взял блокнот.
– Про это молчок.
Манюня прокричала ему в ухо:
– Сволочь!
Слава выдернул из блокнота деньги, правой рукой, держа левую на руле, открыл сумочку Манюни, сунул в нее пачку, защелкнул и, не глядя на Манюню, ударил ее костяшками кисти по губам, ударил больно, не шутя. Машина вильнула на узкой и ухабистой лесной дороге, послышался какой-то хрустальный хруст, и Слава резко затормозил. Выйдя и осмотрев капот и радиатор, он чертыхнулся: его угораздило въехать левой фарой в сук, торчавший из ствола высокой ели. Фара вдребезги, лампа тоже. Но в целом пустяки. Этот сук мог бы торчать и на уровне ветрового стекла…
Слава сел за руль, сунул в карман лежавший на сиденье блокнот, и они поехали дальше. Перед выездом на шоссе он сказал задумчиво и как будто с догадкой, только что пришедшей на ум:
– Слушай, милая, а ты его не купнула?
Манюня плакала и потому не сразу поняла вопрос, а когда поняла, судорожно всхлипнула и попыталась открыть дверцу, но Слава сжал ее руку, дернул на себя так, что Манюня оказалась к дверце спиной.
– Ты и правда дура. Шуток не понимаешь.
– Останови, я выйду, – уже совсем трезвым голосом устало попросила она.
– Нет, милая, едем в милицию. Ты его последняя видела. Ты.
Манюня не уловила в его словах ничего особенного и, кажется, успокоилась, но через минуту снова заплакала, уткнув лицо в ладони.