Значит, ты жила

— То есть?
Я произнес это слишком громко, как человек, готовый взорваться. Я закрыл глаза. «Держи себя в руках, Бернар… Все это — лишь неприятные мгновения настоящего, память о котором со временем исчезнет. Ты уничтожишь все сорняки в своем саду для того, чтобы удобрить почву… И однажды…»
— То есть, вы не слишком-то стараетесь, мой милый дружище! Вы — поэт.
Я — поэт. И я — «его милый дружище».
Избегая молчания, Стефан продолжал:
— Вы вечно витаете в облаках. Вот, скажем, сейчас мы разговариваем о серьезных вещах, а вы, я чувствую, целиком погружены в какие-то свои мысли.
Я решил сразу сдаться, опасаясь, что иначе заупрямлюсь и стану на дыбы.
— Да, вы правы, Стефан, я попросту жалкий субъект!
Такая уступчивость его слегка удивила. Он повернул ко мне свое красивое покрытое горным загаром лицо. Взгляд его синих глаз был подобен чистой воде: его мысли растворялись прежде, чем всплыть на поверхность, и невозможно было угадать, что у него на уме.
— Не жалкий субъект, а мечтатель. Вместо того, чтобы строить школы, вы бы лучше писали для школьников поэмы александрийским стихом. Вы выбрали не ту профессию, мой милый Бернар…
— Ну, хорошо, мне сорок лет, и я должен вам более восьми миллионов — что бы вы сделали на моем месте?
— Что бы я сделал на вашем месте? Сейчас скажу…
Он подвинулся на самый край кресла и сел, не облокачиваясь, в неудобной позе.
— На вашем месте, Бернар, я бы пришел ко мне…
— Это я сделал!
Он кивнул.
— … и сказал бы следующее: я попал в затруднительное положение, мне необходимо найти из него выход. Поскольку я задолжал вам много денег, вы один можете мне помочь, ибо вы один заинтересованы в том, чтобы мне помочь…
Я насторожился, такое рассуждение меня удивило. Куда он, черт побери, клонит?
— Предположим, я произнес все эти милые слова, что же дальше, Стефан?
— Предположим, вы именно так повели разговор, тогда я бы сделал следующее предложение: «Мой дорогой Бернар, я вложил большие деньги в марганцевые рудники в Африке. Разработки только начались, и там нужно строить дороги, жилища… Уезжайте из Франции и отправляйтесь зарабатывать деньги! Я помогу вам там устроиться. Сумма вашего долга будет включена во вложенный мной капитал. Для вас — это способ погасить долг… а также выбраться из дерьмового положения…
Это было для меня неожиданностью. Вот только я знал историю марганцевых рудников. Они находились в жутком месте, европейцы там дохли как мухи. Поначалу человек потихоньку прикладывался к рюмке, потом вовсю глотал хинин, а в один прекрасный день оказывался в какой-нибудь захолустной больнице, которую покидал лишь ногами вперед. Недавно в прессе красноречиво писали об этой проблеме.
— Разумеется, Стефан, вы заставите меня застраховать жизнь на сумму, равную вложенным деньгам?
Он чуть нахмурился.
— Разумеется, Бернар! Как полагается!
Тут уж я не сдержался. Этот негодяй нашел поистине радикальный способ, позволяющий ему вернуть назад свои деньги.
— Послушайте, Стефан, мне наплевать на марганцевые рудники в Африке, на дороги, которые там надо строить, и на ваши восемь миллионов! Я полностью рассчитаюсь с вами в этом году. Каким образом? Пока не имею понятия, но вы сами сказали: у меня богатая фантазия… Придумаю что-нибудь! Прощайте…
Итак, я сделал то, чего опасался с самого начала — встал и устремился к выходу. План сорвался! Я не сдержался и вспылил… Все пошло насмарку.
Но он окликнул меня, поддавшись порыву, и это дорого ему обойдется.
— Эй, Берни!
Он называл меня Берни лишь в минуты особого расположения духа: когда выигрывал у меня в покер или на охоте, подстрелив фазана раньше, чем я.
Я резко обернулся. Стефан стоял возле проволочной сетки, огораживающей корт. Он прикуривал сигарету, желая избежать моего взгляда.
— Не уходите так, старина, вы не допили свое пиво.
Он хотел придать своему голосу любезную интонацию, но фраза прозвучала резко.
Я воспользовался предоставленной мне возможностью, чтобы повернуть назад.
— Вам следовало бы лучше владеть собой, Берни…
— Но…
Он в раздражении повысил голос.
— Когда вас знаешь, еще ладно — этому не придаешь значения, однако я ставлю себя на место ваших клиентов… Если вы посылаете их подальше, стоит им не согласиться с вами, то нет ничего удивительного в том, что ваше дело прогорает.
Я рискнул изобразить жалкую улыбку. Я чувствовал, что если сумею правильно себя повести, все еще можно исправить.
К тому же Стефан на мое счастье спросил:
— Кстати, если вы не хотели денег, какого же черта вы пришли?
Сам того не подозревая, он бросал мне спасательный круг.
  
Глава II
 
Теперь, когда по прошествии времени у меня сложилось четкое представление о происходивших событиях, я говорю самому себе, что именно из-за этого невинного вопроса все и случилось. Не будь его, многого удалось бы избежать…
Я вернулся назад. Солнце играло на ассиметричной поверхности бассейна, выделявшегося на светлой зелени лужайки темнозеленым пятном.
С каким-то сомнительным наслаждением, придававшим мне храбрости, я повторял про себя: «Ты — сад, в котором все гниет… Ты удобришь свое будущее тем, что отравляет тебя сейчас».
На протяжении долгих месяцев я испытывал желание покончить с жизнью, в которой было совершено столько ошибок и приходилось от многого отрекаться. На протяжении долгих месяцев мне хотелось выпрыгнуть за жалкие рамки, ограничивающие мое существование, подобно дрессированной собаке, которая впервые прорывает бумажный круг.
Я решил идти до конца, каковы бы ни были последствия.
Стефан наслаждался, глядя на меня, полагая, что мой вид выражает смущение.
— Садитесь, скандалист, и выкладывайте, в чем дело!
Я сел и помахал перевязанной рукой, резко вертя ею, словно она неживая.
— Вот из-за чего я пришел, Стефан!
— Не понимаю; я не доктор, хотя моя бедная мать мечтала увидеть меня врачом.
— Если я объясню причину своего визита, вы будете надо мной смеяться. А на сегодня это было бы уж слишком!
Он был заинтригован.
— Я не стану смеяться над вами, что бы вы ни сказали.
— Честное слово?
Я убрал запеленутую в марлю руку.
— Из-за паршивой ранки я не могу писать…
— Насколько мне известно, у вас есть секретарша?
— Да, но не пристало же мне диктовать секретарше э-э… любовное письмо!
Он нахмурил брови, затем его лицо прояснилось.
— Ох, кажется, я понимаю…
Я изобразил смущение.
— Вот что будет лить воду на вашу мельницу, Стефан, и позволит вам осудить, как и положено, мое поведение: у меня есть любовница…
— Поздравляю; хорошенькая?
— По-моему, да.
— Еще раз поздравляю! Это что — большая любовь?
— Просто любовь!
— Вот почему вы послали меня подальше с моим марганцем?
— Да, действительно. Все только началось, и по крайней мере сейчас я слишком дорожу нашими отношениями, чтобы думать о разлуке.
— Что она из себя представляет, эта ваша любовница: из мещан, подручная швеи или блестящая кокотка?
— Пугливая мещаночка.
— О, эти лучше всех! Они являются на свидание, скрывая лицо за вуалькой, до последней минуты говорят «нет», а потом учат вас таким штучкам, о которых вы даже не слыхали.
Стефана, этого бабника, страшно развеселило мое признание.
— Я вижу, вы неплохо знаете подобных женщин.
— Не только знаю, я от них без ума!
Наступило молчание. Слышно было, как жужжат пчелы, вяло, словно пошатываясь, кружащие в жарком, наполненном солнечным светом, воздухе.
— Итак, вы бы хотели, чтобы я от вашего имени написал письмо этой особе?
— Да. Я сразу же подумал о вас…
— Но она ведь увидит, что почерк другой.
— Нет, потому что я ей еще ни разу не писал.
— Знаете, о чем я думаю, глядя на вас, Берни?
Я испугался. Однако он называл меня «Верни», а это означало, что все в порядке.