Рождество по-новорусски

– А у вас есть новые отношения? – спросила Нина.
– Да. Теперь есть. Теперь я буду с ним говорить почти ласково, потому, что воевать я с ним из-за тебя не хочу.
– Слишком мелкий повод?
– Я не стал его убивать, когда повод был куда больше, – Гринчук оборвал себя, чтобы не наговорить лишнего.
– Ты о том взрыве, возле клуба? – спросила Нина.
– Тебе Гиря сказал?
– Мне Браток сказал. И про гранату, которую вы поставили Гире в бар. Как предупреждение.
– Болтает Браток много, – махнул рукой Гринчук.
– Нет, это я из него по старой дружбе вытащила. Вы ведь тогда его могли и взорвать…
– И тебе было бы легче?
– Легче. Но ты не мог этого сделать.
– Мог, – Гринчук снова сел в кресло. – Меня тот же Браток отговорил. Не стоит оно того, сказал тогда Браток.
– Не стоит, – подтвердила Нина. – Браток вообще очень умный.
– Умный… Этот умный не захотел сюда ехать, и весь вечер только и ныл. То ему не так, это не так.
– Только этот вечер? – спросила Нина.
– Нет, и целый день. И вчера. И… – Гринчук замолчал.
С Братком творилось что-то странное. И уже давно. И Гринчук не обратил на это внимания. Прозевал.
– А что с ним? – спросил Гринчук.
– А это вы, гражданин подполковник, у него сами спросите, – сказала Нина. – Вызовите его к себе в кабинет, поставьте по стойке смирно. И прикажите рассказать все, как на духу. И гражданин прапорщик вам все расскажет. А вообще… Зачем вам его рассказы? Мы ведь все топчемся по одним и тем же улицам и знаем друг о друге все. Ты вон даже знаешь, что самое большее через час сюда приедет Гиря. А кто еще сюда приедет?
– А еще сюда приедет кто-нибудь от Мехтиева.
– Тоже поговорить обо мне?
– С подарком, – ответил Гринчук.
– С подарком… – понимающе протянула Нина. – А почему именно от него и обязательно с подарком?
– А ему очень хочется быть со мной в хороших отношениях. Он считает, что я ему очень помог, и он мой должник. А такие как Саня Мехтиев, не любят чувствовать себя должником. Об одолжении я его не попрошу, так что он пришлет подарок.
– И ты его примешь?
– Попробую не принять, хотя…
– Ты не уверен в своих силах? – удивилась Нина. – Неподкупный подполковник Зеленый, не уверен, что сможет отказаться от подарка.
– Неподкупный, – повторил за ней Гринчук. – Неподкупный.
– Да, неподкупный. А что?
– Ничего. Совсем ничего. – Руки Гринчука сжались в кулаки. – Я неподкупный. А еще я неустрашимый? Да?
– Да.
– И уверенный.
– Конечно.
– И счастливый?
– А почему бы и нет?
– А почему бы и да? Почему я должен быть счастливым от того, что делаю? Почему мне должно нравиться то, что я сделал сегодня?
– А что ты сделал сегодня?
– А сегодня я ломал людей. Снова. Как обычно. Только на этот раз я их ломал вроде бы из благих намерений. Чтобы они могли получить мою защиту. Чтобы они ее попросили, или не отказались от нее. И я их сломал. Я чувствовал, как трещат они все, как начинают бояться те, кто уже даже забыл, где у них страх растет. А еще я сломал одного засранца, который был уверен, что… Которому казалось, будто он все может. Я его превратил в кучу дерьма. Сейчас он, наверное, носится в поисках денег. Я был прав. Прав, – Гринчук ударил кулаком по столу, – и завтра я снова сделаю тоже самое. И послезавтра. И если понадобится, я по уши влезу в дерьмо, чтобы защитить кого-то, кто мне потом и спасибо не скажет. Но почему я должен быть этим счастлив? Объясни.
– Не знаю… – Нина потянулась к бутылке, потом махнула рукой. – Наверное, в этом твоя работа. Ты ее умеешь делать, и ты ее делаешь. И счастлив должен быть от того, что работа твоя приносит людям…
– Радость? Хрен там, а не радость приносит моя работа.
– Тебе разве не нравится, что ты можешь поставить на место какого-нибудь урода?
– А для этого обязательно быть ментом? Для этого обязательно иметь ксиву и ствол? Я умею это делать, я это делаю, но…
– Ты слишком все усложняешь, – сказала Нина.
– Усложняю? – переспросил Гринчук. – Давай по другому. Мне ты нравишься. Мне нравится быть с тобой. И я бы не хотел, чтобы мы перестали…
– Трахаться, – подсказала Нина.
– Нет. Чтобы мы перестали быть вместе.
– Но…
– Но почему я должен быть счастлив оттого, что первый раз ты легла со мной в постель по приказу Гири? – Гринчук понимал, что касается болезненной для Нины темы, но ничего с собой поделать уже не мог. – Ты ведь тогда меня кадрила, чтобы тебя Гиря не выпер с работы. И клуб этот получила в награду… Так?
Нина открыла сумочку, достала пачку сигарет, щелкнула зажигалкой, прикуривая. Пальцы ее дрожали.
– Ведь так? – еще раз спросил Гринчук.
– Так, – сказала, наконец, Нина. – И это что-то меняет?
– Да. Нет. Не знаю… – Гринчук снова налил коньяка и выпил.
– Тебе лучше остановиться, подполковник Гринчук, – произнесла ровным голосом Нина, скомкав сигарету в пепельнице.
– Иначе что? – зло спросил Гринчук.
– Иначе мы больше никогда не встретимся.
– Ты меня выгонишь?
– Дурак. Просто ты никогда ко мне не придешь. Ты мне никогда не простишь, что я слышала все это. И что я видела тебя таким, – Нина встала с кресла, обошла стол и подошла к Гринчуку. – Юра…
Гричук мотнул головой, отворачиваясь.
Нина провела рукой по его щеке.
– Знаешь, что женщины ценят в сильных мужчинах?
Гринчук не ответил.
– В сильных мужчинах женщины ценят уверенность. А знаешь, чего они никогда не прощают таким вот уверенным мужчинам? Они не прощают им когда… – Нина замешкалась, подбирая нужные слова. – Когда мужик не сомневается в своей уверенности. Понимаешь? Когда мужик железный, ни на минуту не задумывается, а идет напролом, не сомневается, это хорошо, за ним, как за ледоколом можно идти. Только если его зажмет льдами – ты вместе с ним погибнешь. А ты…
– Что я?
– А ты помнишь, тогда, в первую ночь… ты знал, что меня подкладывает к тебе Гиря… что я за это бабки получу от него… а тебе было нужно, чтобы он поверил в твою… чтобы… но ты ведь тогда попытался меня оттолкнуть… – Нина повернула к себе лицо Гринчука и наклонилась, заглядывая ему в глаза. – И я могла тогда уйти. И когда я осталась у тебя, то это уже не по приказу Гири. Это я сама решила. И я…
В дверь кабинета постучали.
– Что там? – Нина выпрямилась, опустила руки и обернулась к двери.
На пороге появился один из Кошкиных:
– Там…
Кошкин пришел один, без брата, и некому было заканчивать фразы.
– Пришел кто-то? – спросила Нина.
– Гиря, – сказал Гринчук.
– Здравствуйте, Геннадий Федорович, – сказала Нина, выйдя в холл.
Ночь, и без того не слишком веселая, была испорчена окончательно.
Вряд ли это успокоило бы Нину, но новогодняя ночь была испорчена не у нее одной.
Липский–старший переживал свой позор тяжко.
Он не привык, чтобы его тыкали, как провинившегося котенка, мордой в лужу. Причем, в лужу, к появлению которой он имел не самое прямое отношение. Олег Анатольевич Липский был человеком занятым, дела свои старался вести лично, не передоверяя их помощникам, дел было много, а это значило, что на все остальное времени не хватало.
Не хватало его и на наблюдение за жизнью Леонида, сына от первого брака. С его матерью Липский не жил уже семь лет, но все еще продолжал чувствовать себя виноватым. За тот развод, за новую, молодую жену, даже за двух детей от второго брака… За то, что не смог хотя бы примирить свою новую жену с Леонидом.
И теперь вот, после выходки странного и неприятного подполковника милиции, чувствовал себя еще и опозоренным. Если бы этот Гринчук просто подошел к нему, и посоветовал…
Липский считал себя человеком справедливым, поэтому, подумав, честно сказал себе, что просто так подойти к нему этот милиционер не смог бы.
За охрану Липский платил много, и среди охранников у него не было случайных людей. Это идиот Студеникин мог пользоваться услугами перекачанных дебилов, способных только опозориться и опозорить хозяина. Липский отбирал охранников так, чтобы они могли защитить и семью, и ее репутацию.