Царство небесное
Юный сокольничий не заставил себя уговаривать. При всем своем кротком облике, он был вовсе не стеснителен и не робок. Мальчик охотно взял протянутый хозяином нож и с его помощью отломил кусок кроличьего бока, а Эдгар, улыбаясь, протянул ему свой кубок, долив вина до краев:
– Пей и прочти мои мысли, Ксавье! – воскликнул он. – Если ты, как говорят, знаешь, о чем думают собаки и лошади, то, может, узнаешь и о чем думаю я?
Мальчик состроил самую серьезную мину, хотя при этом уголки его озорных губ подрагивали от сдерживаемого смеха. Ксавье закрыл глаза, отпил большой глоток вина и проговорил, проведя левой рукой в воздухе, как настоящая гадалка:
– Вы думаете о прекрасной даме. Даже о двух! Вам предстоит встреча с ними, и вы желаете этой встречи. Но при этом, – тут сокольничий уже не смог сдержать улыбки, – красота этих дам вас не волнует и сейчас вы больше мечтаете о лошади, чем о женщине!
В первый момент Эдгар разинул рот от изумления. То же произошло и с его отцом. Но тут же барон нахмурился:
– Вот нахальный мальчишка! Ты что же, подслушивал наш разговор? Да как ты посмел?!
– Как бы я мог его подслушать, – обиделся мальчик, – если вы беседуете в большом зале, далеко от окон и дверей? Если же вы, сеньор, говорили с Эдгаром в своей комнате, то оттуда и подавно ничего не слышно – даже с крыши не услышишь. Просто пока вы охотились, Эдгар ждал вас. И сперва, перед тем, как пойти в зал, он сидел во внутреннем дворе, неподалеку от загона для лошадей. А я был наверху, на стене – разговаривал со своим соколом, с Пего – он у нас самый умный. И видел, как Эдгар рисует палочкой на земле, – когда он задумается, он всегда так делает, – и у него здорово хорошо выходит. И нарисовал он две женские фигуры, в таких высоких уборах на голове – такие только знатные дамы носят. А еще нарисовал рыцаря в доспехах перед ними, но у него в руке почему-то был не меч, а молот, и я подумал, что он себя представил...
– Правда? – рассмеялся Эдгар. – А я и не замечал, что рисую. Да, у меня есть такая привычка. Ну а лошадь? Уж ее я не рисовал, лошади у меня выходят куда хуже людей!
– Да зачем вам было рисовать, когда загон был перед вами! – воскликнул Ксавье. – Вы еще, прежде чем идти в замок, подошли и долго разглядывали лошадей, а раньше они вас совсем не интересовали. Я и подумал, что вам надо, наверное, куда-то ехать, что вы думаете в этой поездке встретиться с двумя дамами, но они вам не очень нужны, иначе бы вы не подшутили, нарисовав молот – рыцарь ведь не пойдет к любимой даме с молотом! Зато лошадь вам нужна обязательно, у вас ведь ее нет. Вот и все, и ничего я не подслушивал! И никогда не подслушиваю!
Последние слова прозвучали уже с такой обидой, что старый барон, усмехнувшись, потрепал мальчишку по щеке.
– Ладно, ладно, Ксавье, нечего надувать губы. Просто ты так ловко все подмечаешь и обо всем догадываешься, что тебя скоро начнут подозревать в колдовстве. Ешь мясо, пей вино и не думай худого. А пока жуешь, подумай вот о чем... Эдгару и правда предстоит долгий путь и одно важное поручение. Лошадь я ему дам, скорее всего, даже дам Брандиса, я становлюсь стар, и чует мое сердце – этот норовистый наглец скоро меня сбросит. Но моему сыну придется, видишь ли, изобразить рыцаря... Да не таращи так глаза – у него есть на это право, в конце концов я же рыцарь! А коли так, то парню в дорогу нужен надежный оруженосец. Не подскажешь ли, кого из слуг, либо, может быть, кого из наших крестьян стоило бы послать с Эдгаром?
По выразительному лицу мальчика проскользнула какая-то тень, глаза раскрылись на миг так широко, что их блеск не смогли погасить даже пушистые ресницы. Потом он опустил взгляд.
– А куда вы едете, господин Эдгар?
– В Англию, – ответил молодой человек. – А потом куда дальше, в Сицилию. И, Бог весть, быть может, приму участие в крестовом походе.
Последние слова вырвались у него случайно, он вовсе не думал до этого момента, что собирается, выполнив просьбу Луи, остаться с крестоносцами, а не возвратиться во Францию. Старый барон чуть вздрогнул, но ничего не сказал – должно быть, еще во время чтения старой рукописи он понял всю непоправимость своей ошибки: не надо было давать сыну читать ее!
Что до Ксавье, то он вновь посмотрел в лицо барону и сказал с необычайной для четырнадцатилетнего мальчика рассудительностью:
– Что вы, сеньор – кого же у нас можно послать оруженосцем при вашем сыне, если из ваших слуг никто толком и из лука-то не стреляет! Да и верхом хорошо ездят только ваши охотники – в деревнях наших толковых наездников нет, в моей, по крайней мере, посади любого на лошадь, он с нее как куль соломы свалится... Да и зачем вам кому-то чужому говорить, что господин Эдгар будет выдавать себя за рыцаря? А ну как вы навлечете на него беду? Наши мужики как выпьют – слова во рту не удержат!
Это до сих пор не приходило в голову барону Раймунду. Однако мальчик с его крестьянской рассудительностью был прав, и старый рыцарь совсем помрачнел.
– Ну вот, Эдгар, сынок... Видишь, сколько препятствий? Похоже, что мне некого отправить с тобой.
И тут Ксавье неожиданно вспыхнул и воскликнул с детской наивной горячностью:
– Отправьте меня!
В первое мгновение барон и его сын опешили, но потом так дружно и весело расхохотались, что мальчик даже отшатнулся, едва не подавившись куском мяса, которое в это время надкусил. Обоим было весело – они искренне приняли слова подростка за шутку. В самом деле – этот заморыш куда как годился в оруженосцы!
У Ксавье хватило духа не расплакаться и не выбежать из зала. Наоборот, он одним духом допил все, что оставалось в кубке и, подождав, пока мужчины перестанут смеяться, проговорил, заливаясь пунцовым румянцем:
– А что я такого сказал смешного? Да, я маленький. И хромой. Но больше мне ничто не мешает быть хорошим оруженосцем. Верхом я езжу лучше господина Эдгара, и если Брандис вдруг не станет его слушаться, мигом управлюсь и научу жеребца повиноваться. Я умею стрелять, и лук натягиваю чуть хуже взрослых, зато стреляю метко. Оружие чищу и точу так, что довольны даже ваши, сеньор, привередливые охотники. Умею читать и писать, хотя кто-то мне говорил, что рыцарям и их оруженосцам это вовсе и не нужно... И уж я никому ничего не разболтаю! А еще я мало ем – это ведь тоже важно. Почему же меня нельзя послать с господином Эдгаром в Англию и в эту... как там ее?
– Сицилию… – Эдгар смотрел на мальчика, и его лицо становилось все серьезнее. – Слушай, отец, а ведь правда – отчего бы и нет? Если я, не умея толком драться на мечах и держась в седле чуть лучше деревенского увальня, отправляюсь в поход, да еще собираюсь сойти за рыцаря, то почему этот зайчонок не может стать моим оруженосцем? В любом случае он надежнее всех, кого мы с тобой можем припомнить. А уж до чего сметлив и прыток… Так что, подумай, отец, – по крайней мере, я ручаюсь, что малыш не струсит.
Барон Раймунд сперва посмотрел на сына словно на тронувшегося умом, потом почесал ребром ладони затылок, окинул взглядом мешковатую фигурку Ксавье и усмехнулся:
– Ты сам выбрал, Эдгар. А тебе, малыш, я завтра дам пару монет – ступай в город и изволь купить себе одежду, в которой ты хотя бы не будешь похож на пугало с пшеничного поля. И все – иди отсюда. Мне нужно еще поговорить с сыном.
Мальчик вскочил и кинулся к дверям, почти не хромая, страшась только одного – что его догонит сердитый окрик хозяина, который ведь может спохватиться и передумать... И ни отец, ни сын не заметили, какой сумасшедшей, переполнившей душу радостью вспыхнули глаза подростка.
Глава шестая
Сокол и дичь
В то время, как Эдгар стремился отправиться в путь как можно скорее, Луи, впутавший молочного брата в это отчаянное предприятие, вовсе не спешил. Он понимал, что лучше всего им, Эдгару и ему, было бы появиться в Мессине одновременно, чтобы грозный король Ричард, получив разом обеих невест, имел полное право сделать окончательный выбор и не винить своего посланца (вернее посланцев, но этого он не знал!) в постыдной нерасторопности. Однако подгадать одновременное прибытие на Сицилию было невозможно, поэтому нужно было по крайней мере сделать разрыв во времени совсем небольшим. А коль скоро от Лиона до Парижа было куда ближе, чем от Лиона до Винчестера, то молодой рыцарь решил выехать на неделю позже своего друга.