Царство небесное
Дальше был ужасный переход через горы и через соленые пустыни, где земля от жара вся в трещинах, и на теле от любой царапины появляются язвы – соль разъедает кожу... Сколько в этих горах и в пустыне пало лошадей, считать не берусь. Людей погибло тоже немало, хотя, надо сказать, германцы умеют выносить и очень тяжкий путь. К тому же, шли с верой и с молитвами!.. Право, тошнит, когда слышишь речи умников, рассуждающих о том, что крестоносцы идут в поход лишь ради золота и богатств!
– Да кто так рассуждает? – возмутился Эдгар. – Разве что евреи, с которых наш король Филипп содрал пять тысяч серебряных марок в пользу крестового похода! Но что тут удивляться? Если по их мнению Господь Бог стоит не дороже тридцати монет...
– Увы! – Луи выплюнул ореховую скорлупу и кинул в рот еще горсть орехов. – Слыхал я такие речи и от добрых христиан. Правда, видывал и храбрых рыцарей, которые теряли голову при виде сарацинских тряпок и драгоценностей. Но добра-то можно награбить и не за тридевять земель, если уж так... Ладно, я говорил не о том. Как ни был тяжел путь, мы одолевали его, хотя многие во время этого пути гибли. И при всех лишениях армия продолжала слушаться императора. Помню, как уже в мусульманских землях, вблизи озера с горькой и солоноватой водой мы встретили большое стадо овец. Пастухи, увидав войско, разбежались кто куда, и мы могли бы вволю поесть баранины. Однако Фридрих запретил трогать стадо – он считал, что не стоит ссориться с местными жителями. И ему подчинились, хотя армия голодала! А магометане и не думали платить нам благодарностью. Один из них добровольно нанялся к нам проводником и завел армию на совершенно безводную равнину. Мы с трудом из нее выбрались, потеряв половину лошадей: пришлось жертвовать ими – рыцари резали горло бедным тварям и пили их кровь!
– Не позавидуешь! – Эдгар отложил готовый шлем на стол и взял из рук подмастерья кольчугу. – И после всего этого вы могли сражаться?
Темные глаза рыцаря блеснули под изгибом густых тонких бровей:
– И еще как сражаться! Еще как, Эдгар, дружище! На равнине, вблизи города Икония наше войско, в котором оставалось меньше ста тысяч воинов, разбило в пух и прах армию магометан, в которой было триста тысяч клинков. А как был взят город Иконий!.. Ты бы видел его – по величине он больше Лиона, а укреплен как! И мы им овладели! Мы добрались бы до Иерусалима всей армией, если бы не смерть старого императора.
– Я слыхал об этом, – кузнец продолжал рассматривать кольчугу, звено за звеном проверяя ее плотность. – До нас дошли слухи о походе и о том, как он завершился. Но что приключилось с Фридрихом? Не от старости же он помер, если сумел выдержать такой поход?
Луи покачал головой:
– Мы шли к Киликийскому морю[2], шли вдоль берега реки, которую местные жители называют Салеф. Небольшая такая река, правда, быстрая, но без всяких воронок, водопадов... Сделали привал, и старому императору вздумалось переплыть реку – вскоре ведь должны были переправляться все. Фридрих вошел в воду, поплыл, и вдруг все увидали, как он замахал руками, будто стал тонуть... Кинулись к нему, вытащили. И увидали, что он не дышит! Так вот бывает, Эдгар: выиграл человек сорок с лишним сражений, победил такую кучу врагов, что другие воины умирали от зависти. И вот тебе: утонул в простой канаве!
После этого молодой человек некоторое время молчал, яростно щелкая орехи. Затем уже без прежнего воодушевления рассказал другу о том, как растерялась и рассеялась без великого полководца мощная германская армия, как болезни и бесчисленные нападения врагов уничтожили большую ее часть, и как он сам, счастливо пережив в Антиохии чумную эпидемию, сопроводил в Тир архиепископа Вильгельма, благополучно пережившего страшный поход, а затем по просьбе достойного священнослужителя сопроводил в Германию группу рыцарей, которых жителям Тира удалось выкупить из сарацинского плена. Многие из этих рыцарей были ранены, иные заболели, не вынеся тяжелой неволи, и Луи почти не надеялся довезти их живыми. Однако ему пришлось вновь убедиться в выносливости и мужестве тевтонцев – они безропотно сносили нелегкий путь и постепенно приходили в себя, так что когда в Греции на их караван вновь напала шайка разбойников (трудно сказать, что они намеревались взять с совершенно нищих путников), многие из бывших пленников вместе с франкским рыцарем встретили их с оружием в руках и обратили в бегство.
– Что до меня, – закончил рассказ Луи, – то я получил в дар от сына императора герцога Швабского прекрасного чистокровного коня, того, что стоит сейчас возле твоей кузницы, вместе с богатым седлом и сбруей. А еще большой кошель сарацинского золота. Но почти все это золото я либо растратил по пути, либо роздал германцам, у которых не осталось ни гроша, и которых на родине не ждала богатая родня. Не все же имеют добрых родственников, верно, друг? А я надеюсь еще заработать под знаменами нашего славного короля Филиппа, который наконец-то выступает в свой поход и, может быть, с Божьей помощью добьется того, чего не сумели сделать германцы – вернет Иерусалим христианам.
– После всего, что тебе пришлось испытать, ты хочешь снова отправиться в поход? – Эдгар спросил это без удивления, чуть насмешливо – он слишком хорошо знал своего друга.
– Как ты знаешь, я не сворачиваю с полдороги! – усмехнулся в ответ Луи.
И, помолчав немного, вдруг испытующе посмотрел на друга:
– Ну а ты? Тебе не хотелось бы попытать счастье и удачу в крестовом походе?
– Мне?! – Эдгар изумленно посмотрел на рыцаря. – Мне пойти в боевой поход? Да разве я воин?
– А разве нет? Разве мы с тобой не упражнялись с мечами в руках, и ты не показывал в этом настоящего искусства? Разве ты не ездишь верхом лучше моего? Разве не сможешь на всем скаку всадить копье в сарацинскую тушу? Видит Бог, ты как раз можешь быть очень хорошим воином, Эдгар!
Кузнец добродушно рассмеялся и взял в руки продолговатый щит с заостренным нижним концом, на котором его подмастерье наметил контуры герба и знамени.
– Какую надпись тебе сделать на этот раз? – спросил он, словно пропустив мимо ушей горячую речь Луи.
Тот пожал плечами:
– Все ту же: «Сражаюсь во славу Креста!» Впрочем, тебе ведь ничего не стоит написать все, что ты сам захочешь: я кое-как разбираю буквы и немного умею читать, но ту замысловатую вязь, которой ты делаешь насечку, нипочем не прочитаю. Единственное, что тебя отличает от большей части славных рыцарей, это твоя грамотность, дружище Эдгар!
– Да, – вздохнул кузнец, – старый барон научил меня еще кое-чему, кроме воинских приемов. Но он же говорил не раз, что можно сколько угодно размахивать мечом во время всяких там упражнений, однако тот, кто не был в настоящем бою, все равно никакой не воин. Ты в битвах с пятнадцати лет, Луи. А я? Молот в моих руках куда надежнее меча. И у меня отличное ремесло. Так для чего мечтать о битвах и куда-то ехать?
Рыцарь поднялся и в задумчивости прошелся по кузнице, вернее, сделал три шага вперед и столько же назад – больше не позволяло место. При второй попытке пройтись он налетел на одного из мальчиков, качавших меха, и парень от толчка едва не ткнулся коленями в полыхающий жаром горн.
– Аккуратней, Луи! – воскликнул смеясь, Эдгар. – У меня здесь не дворец. И не спихивай в огонь моих учеников: они мне еще пригодятся. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь... Ты думаешь – неужто этот здоровяк, мой молочный братец, и впрямь совсем-совсем не хочет выбраться из дымной кузницы и отправиться в далекие земли, чтоб там повоевать, разбогатеть, добиться славы? Неужто он, то есть я, не мучаюсь от мысли, что мой предок – знаменитый рыцарь, а мне вот по воле рока выпало махать тяжелым молотом и ходить с закопченной физиономией? Ты ведь об этом думаешь, да?
– Вовсе нет, – Луи вернулся на свое прежнее место и, усевшись на скамью, попытался оттереть полоску гари с рукава своего камзола – на дорогом сукне жирная сажа была особенно заметна. – Вовсе нет, друг. Сейчас я думаю, что здорово измазался об твоего мальчишку... А если быть честным, то ты, верно, считаешь меня лучше, чем я есть. Я соблазняю тебя мыслями о крестовом походе с самой корыстной целью.