Золото Удерея
Семен вытащил откуда - то и, вывесив на ладони на шнурке, показал тонкую ребристую пластинку из матово блестевшего желтоватого металла. Федор протянул руку, что бы взять и рассмотреть на свету.
– Э погодь парень!- остановил его Семен. – В руки не дам, так смотри.-
- Дядь Семен, чо ты? Куда я дену, дай у огня рассмотрю-
- Не в том дело, Федор. Эта штучка столько мне несчастий принесла, боюсь, как бы на тебя не перекинулись, так смотри, если хошь - твердо сказал, как отрезал, Семен.
- Так не видно ничего-
- Ладно, днем рассмотришь – Семен убрал пластинку, не обращая никакого внимания на недовольную физиономию Федора.
- Слушай дальше. Так вот, закрыл я глаза Лексею и вышел на улицу, так на душе тягостно было. Сунул эту ладанку в карман и стою цыгарку сворачиваю, а табачек то на снег сыпется. Руки дрожат. Тут Игнат подошел- чо да как? Сказал ему, что Лексей помер. Присели мы на завалинку, задумались, хоронить же надо. Где эта бабка запропастилась? Хоть у нее вызнать, как тут все устроить можно. Ждали - ждали, нету ее. Дело уж к вечеру. Решили к попу пойти. Только отошли, а тут к избе бабкиной розвальни подлетают, а в них мужики, да конными еще человек пять. Мы за плетень и присели. Видим дело не ладно, мужики по избе пометались, на улицу высыпали.
Слышим, командует один из них, криком орет – Сыскать и притащить мне их!-
В ответ – Найдем, куды они денутся, не куды!-
- Мы прикинули – а ведь о нас это, больше не о ком – и закопались в сугроб, благо снега намело. Сидим в сугробе, слушаем.
- Прошлый раз не углядели, упустили! Не дай бог уйдут, шкуру со всех спущу! – крикнул из отъезжавших розвальней тот, кто командовал всеми.
Оставшиеся столпились у коновязи - Так, все слышали, двое – ты и ты, здеся будьте, если объявятся, хоть одного живым вяжите, Никифоров не простит, если маху дадим. Все дороги перекрыть!- Люди молча садились на коней, разъезжались.
- В заезжей их смотрели - нету, а мешки - то там. Куды они без жратвы?! Значит вернутся … - услышали мы от удалявшихся верхами.
Дождались темноты, благо одежка таежная, сильно не померзли и ходу от той избы. А куда идти? Заскочили к деду Карасю, рассказали все. Я тебе говорил, с давних пор с этим человеком в доверии мы были. Запер нас дед в избе и ушел. Только отогрелись и уснули, он вернулся. Разбудил. Хмурым было его настроение. От верного человека узнал он - в чем дело. Лексей в бреду горячечном про все дела наши попу исповедался, бабка Ваганиха все слышала, ну и дура - баба, видно языком по деревне. До женки Косых дошло, тот к Никифорову – смекнули, что к чему, ну и кинулись. Еще сказал - что попа, что у Лексея был, тоже у Никифорова видели опосля. С большой корзиной его к дому подвезли служки Никифоровские пьяненького. Видно не устоял батюшка, тоже язык развязал. Так что давние ваши подвиги Никифорову известны, особливо Косых мечется. Лексея уж облачили для погребения, а все для того, что б обыскать. Что - то важное у него было, шибко ценное. Что искали не знает никто, только не нашли ничего. Дед Карась, рассказывая, хмуро посматривал на нас и закончил примерно так. – Давно знаю вас мужики, потому верю вам и помогу чем могу. Супротив Никифорова ни чего не имею, но давно чувствую - темны его дела, ох темны. Ну да не мне судить. А вам помогу.-
Трое суток просидели мы у Карася в подполе, трое суток по селу рыскали Никифоровские подручные. У деда тоже побывали, в гости как бы зашли, а он хворым прикинулся, попросил молодчиков воды с колодца принесть, да дровишек поколоть. Те, воды то принесли, а до дров дело не дошло, сказались что торопятся, и ушли восвояси. У нас то выхода не было, зиму в подполе не высидишь. А дорога одна, на ней в каждом селе глаза да уши. Пришлось нам в тайгу вертаться. Дед вывез под сеном до Мотыгина деревни, а там ушли. До Рождества просидели впроголодь в землянке своей, не готовы были, да и вдвоем тяжко. Дед Карась, правда, сколько мог муки, да солонины дал, за что спасибо ему большое. Потом спохватились. Что про нас Степан с Силантием подумали. Плохо будет, если они искать в Рыбном нас станут. Схватят их, головы потеряют, они ж не знают ничего. Тут брат дело такое, сам помирай, а товарища выручай. У них семьи, ребятишки малые. Как упредить, как беду отвести?! Жратвы, все одно, на двоих до весны не хватит, зверь с мест старательских дале ушел, да и охотники мы с Игнатом никудышные. Посидели, покумекали что к чему и решили. Казну артельную надежно припрятать и выходить мне, кровь из носу добраться до Казачинского. А Игнату зимовать и ждать нас. Аккурат к Рождеству Христову вышел я к селу вашему, думал, по веселью то легче незаметно проскочить будет. Народ гуляет, весело, с размахом. Через Ангару тройки с бубенцами наперегонки. Тут у меня промашка вышла, я в таежной одежонке - то средь люда разряженного, как белая ворона. Залег в овражке, мерзну, снег жую, а на душе так тоскливо, хоть плач. Как вор от народа прячусь, а куды деться? До ночи пролежал и по темну рванул на ту сторону. Благо ни на кого не нарвался. Иду по дороге, а мороз крепчает, надо где - то обогреться иначе замерзну. Шаг ускорил, чуть не бегу! Не могу согреться и все. Прихватывает лицо, дышать не дает, борода куржаком взялась. Была не была, помирать что - ль! Постучал в последнюю избу в Денисовой деревне, открыла мне двери женщина, глянула и впустила без слов. Я уж ни рук, ни ног не чувствовал. Повезло мне, добрая казачка оказалась, отогрела меня, отмыла, одежонку мужа своего покойного мне отдала. Я отблагодарил, как мог.-
Как - то светло улыбнувшись, Семен продолжил – И песком золотым и по - мужски конечно –
- Как той вдовы имя, дядь Семен?-
- Зачем тебе?-
- Да так, тетка у меня в той деревне, вдовая и на краю живет, Татьяна Демьяновна-
После некоторой паузы, Семен, ударив себя по колену пятерней, и сморщившись от боли, расхохотался. Успокоившись, сел и, как - то озорно и лукаво глянув на Федора, сказал
- Во как? Врать не буду, она это была, выходит, породнились мы с тобой Федор, надо же а! Я ведь Федька не женат, грешным делом думал к ней посвататься, да не пришло время видно еще-
- Что дальше то было, добрался ты до товарищей своих?-
-Добрался, слава Богу ко времени, они уж собирались вертаться, нас искать. Поведал им о том, что случилось. Лексея помянули. Стали думать – решать, как дальше быть. Вижу в сомнениях больших други мои. Это и понятно. Одно дело от государевых доглядчиков песок тайком мыть, тут при беде какой откупиться можно. Другое – когда кровники мести жаждут. Тут откупиться только головой можно. Кому охота голым задом в муравейник, после того как сами его и разворошили. В другие края уходить на промысел без Лексея, надежи на фарт никакой. Силантий родственника жены своей привел, тот уж три лета на бугры с ватагой ходит. Копают старые бугры - курганы в степях, золото, серебро вынимают. Он и предложил ватагу сбить да в степи хакасские податься. В Красноярске бугровое золотишко сам губернатор скупает, хорошие деньги дает. Не в обиду, а из здравого рассуждения понял и принял я их выбор. Сам в обрат ближе к весне снарядился, народец гулящий прибился ко мне, сколотил свою ватагу и айда. Ямщиной почти до Рыбного долетели, вот тут то и начались злоключения. Нос к носу столкнулся с Никифоровым. На постоялом дворе в Сменаниной деревне это было. Только за стол уселись, в кабак еще путники завалили, как ясно стало Никифорова люди. Уселись в другом конце, посматривают в нашу сторону, разговоры меж собой тихо ведут. Мы тоже сидим, ушицу стерляжью уминаем. Поднимается один из них и к нам. Крепкий такой мужик, коренастый, один глаз тесемкой закрыт. Я сразу сообразил кто он. – Откель мужики в наши края?-
- Издалека – отвечаю.
- По какой такой надобности?-
- Посмотреть - как люди живут, чем земля богата, а пошто спрос?-
- А про то и спрос, что рожа твоя нам знакомая. Ну - кось выйди на свет, убедиться хочу-
- Ты дядя никак попутал чего, я не холоп твой, чтоб твою волю сполнять, надо будет выйду, а пока не замай. Мы тебя не трогаем и ты нас не трож!-