Вторжение в рай
«В твоих жилах течет кровь Тимура».
Он еще раз повторил про себя слова, которые отец произносил так часто и с такой гордостью, и, когда они отдались эхом в его сознании, перед мысленным взором возникли образы великих сражений давнего прошлого и еще более великих завоеваний грядущего. Кровь его вскипела, душа преисполнилась решимостью, вкупе с праведным гневом: как смеет кто-то даже помышлять о том, чтобы лишить его принадлежащего ему по праву наследия?
Бабур нащупал украшенный драгоценными камнями кинжал, который мать перед началом церемонии, засунула за его пурпурный кушак, и, когда пальцы сомкнулись на рукояти, дыхание юного наследника выровнялось. Он испытующе огляделся по сторонам и убедился, что люди Вазир-хана находятся здесь, в крипте. Конечно же, они не подпустят убийцу к будущему правителю… или подпустят? Всматриваясь в их лица, он вдруг понял, как мало ему известно о людях, которые его охраняют. До вчерашнего дня он считал верность всех сановников и придворных его семье чем-то само собой разумеющимся. Но сегодня все изменилось.
Его пальцы крепко сжали рукоятку кинжала. Он снова сосредоточил свое внимание на мулле, звучным, глубоким голосом, нараспев, возглашавшим:
— И да пребудет милость Аллаха с нашим владыкой Умар-Шарифом, ныне вкушающим отраду в райских садах. Мы же, оставшиеся в сей земной юдоли, уроним жемчужные слезы скорби, вызванные разлукой. Но в то же время возрадуемся, ибо ведомо нам, что владыка припадает к чистейшему источнику несказанного блаженства.
Закончив погребальное песнопение, мулла сложил руки и попятился от саркофага к проходу. Как ни было тесно в усыпальнице, присутствующие расступались, давая дорогу священнослужителю.
Прикрыв на миг глаза, Бабур молча попрощался с отцом, которого по-настоящему любил, и, сдерживая слезы, молча последовал за муллой в проход и далее, к солнечному свету. И тут вдруг что-то просвистело у самого его левого уха, словно пролетела птица. От испуга и неожиданности он отшатнулся — неужели снаружи кто-то в такой час затеял ястребиную охоту? Юноша огляделся, желая увидеть, кто смеет предаваться забавам над телом владыки Ферганы, но никакой охотничьей птицы, с горящими глазами, в усыпанном каменьями ошейнике, с шелковыми кисточками на когтях и зажатым в кривом клюве куском кровоточащей плоти поблизости не было. А что было, так это дрожавшая, вонзившись в землю у ног Бабура, стрела с черно-синим оперением. Еще несколько дюймов, и она пронзила бы его тело.
Толпа разразилась испуганными криками. Люди начали разбегаться, ища укрытия за деревьями и кустами, со страхом глядя в вечернее небо, словно ожидая, что оно вот-вот потемнеет от тучи стрел. Вожди кланов пронзительно кричали, призывая подать им коней, их воины схватились за собственные луки и стрелы. Вазир-хан почти мгновенно оказался рядом с Бабуром, прикрывая мальчика своим телом и оглядывая окрестности. На равнине у реки возможных укрытий было не так уж много, но большого валуна или кучки кустов вполне хватило бы, чтобы укрыть одинокого лучника, умелый, направляемый злобой выстрел которого мог оказаться смертельным. Резким взмахом руки в латной перчатке Вазир-хан послал группу конных стражей прочесать окрестности в поисках возможных убийц.
— А тебе, повелитель, нужно немедленно вернуться во дворец.
Бабур все еще не мог оторвать глаз от стрелы.
— Смотри! — Он наклонился и выдернул ее из земли. — Тут что-то накручено на древко.
Бабур разорвал красный шнур, крепивший к стреле лист пергамента, развернул его и всмотрелся в письмена. Турецкая вязь была ему знакома, но буквы плясали и прыгали перед его глазами, никак не желая складываться в слова.
Вазир-хан забрал у него письмо и прочел вслух:
— «Могущественный Шейбани-хан, владыка мира, с подобающей учтивостью сообщает, что, прежде чем луна успеет трижды родиться и умереть, он завладеет выгребной ямой, именуемой Ферганой, и прилюдно помочится на ее трон». Поганый узбек!
Воин презрительно сплюнул, однако Бабур приметил на его лице тень тревоги.
— Что это?
Подбежавший астролог выхватил послание из пальцев Вазир-хана, пробежал глазами текст, и Бабур услышал, как тот резко втянул в себя воздух. Сцепив руки и раскачиваясь на пятках взад-вперед, коротышка заголосил:
— Шейбани идет на нас, этот алакчи, этот убийца… Вижу, вижу это! Он едет на черном скакуне, копыта коего сокрушают в пыль черепа людей… — Его голос сорвался на визг: — Шейбани-хан идет! Смерть и разорение идут за ним по пятам!
Тут рядом с Бабуром образовался и Квамбар-Али, следом за которым поспешали казначей с управляющим. Вся троица сокрушенно качала головами.
— Совет соберется сегодня же вечером, сразу по завершении церемонии. Шейбани-хан не рассылает пустых угроз, — заявил визирь.
Юсуф и Баба-Кваша поддержали его энергичными кивками, Баки-бек — тоже. А вот со стороны Вазир-хана никаких знаков согласия не последовало. Напротив, он смотрел на визиря так, что Квамбару-Али это явно не понравилось.
— Визирь, мне кажется, тебе стоило бы попытаться успокоить людей. Если тебе понадобится навести порядок, мои воины в твоем распоряжении.
— Ты прав, Вазир-хан, благодарю тебя.
Квамбар-Али склонил увенчанную тюрбаном голову и поспешил прочь: остальные советники последовали за ним. Слыша, как Баки-бек на ходу бормочет что-то насчет надвигающегося конца, Бабур ощутил прилив раздражения. Взойдя на трон, он подберет себе астролога получше, чем этот бесхребетный червяк. Непонятно, как только отец его терпел — и почему вообще приблизил к себе? Возможно, семья Баки-бека в кои-то времена сослужила добрую службу и заслужила награду.
Поскольку стало ясно, что немедленной атаки, скорее всего, не последует, люди начали понемногу выбираться из своих укрытий, отряхивая пыль с одежды. Однако из уст в уста стало передаваться имя Шейбани-хана, а следом послышались сетования и плач, как будто люди решили, что участь их уже предрешена — и будет плачевна. Подняв глаза к небу, Бабур увидел, что его, нежданно-негаданно, затянуло пригнанными ветром с равнины, закрывшими солнце темными тучами. На лицо упали капли дождя.
— Повелитель!
Вазир-хан снова встряхнул его, на сей раз так сильно, что плечо мальчика чуть не выскочило из сустава.
— Это послание, — понизив голос до настоятельного шепота, произнес воин, — вовсе не от Шейбани-хана. Ну, как такое могло бы быть? Шейбани со своими ордами кочует по ту сторону гор, он никак не мог так быстро прознать о кончине твоего отца. Нет, все это разыграно, и не иначе как Квамбаром-Али. Возможно, он надеялся убить тебя, но в любом случае планировал нагнать на людей страху, поселить в их сердцах панику, чтобы они думали будто нуждаются в защите, которую им не сможет обеспечить малолетний правитель. У него свой план, а у нас свой — и мы не должны от него отклоняться. Поезжай в крепость, только нигде, ни с кем не останавливайся. Я последую за тобой, как только смогу.
Проникнувшись звучавшей в голосе Вазир-хана тревогой, Бабур кликнул коня и вскочил в седло. На секунду Вазир-хан придержал его повод и сказал:
— Еще немного, повелитель, всего несколько часов, и все будет в порядке.
С этими словами он хлопнул коня по лоснящемуся крупу и подал своим стражникам знак следовать за Бабуром.
Уже скача галопом по пучковатой траве, под усилившимся дождем, Бабур оглянулся через плечо. Ему удалось разглядеть Квамбара-Али, стоявшего, воздев руки, перед возбужденной толпой. Интересно, что он там делает, успокаивает их или, наоборот, подливает масла в огонь паники? Мальчик нутром чуял, что Вазир-хан прав: злодейская рука, направлявшая стрелу с посланием, принадлежала вовсе не узбеку.
Порывшись в глубоком кармане стеганой попоны, куда он сунул стрелу, Бабур нашарил ее, перехватив на миг поводья зубами, вытащил, разломал пополам и бросил на землю. Обломки приземлились на темные кучки овечьего помета.
— Как прошла церемония, сын мой?