Книга нечестивых дел
— Ох уж эта Венеция: ничего святого — одни коты и грешники. — Я представил, как он грозит кулаком в темноту. — Однако сегодня приятный ветерок с моря. — Он не стал закрывать дверь, и шаги его смолкли.
Мускулы рук стало сводить судорогой, я подтянулся, не обращая внимания на боль в ободранных ладонях, и, крепко стиснув губы, чтобы не застонать от напряжения, закинул ногу на сланцевый пол; раздался шорох, и синьора Ферреро проговорила:
— По-моему, этот кот добрался до нашего балкона.
Старший повар хлопнул в ладоши.
— Брысь!
Его жена рассмеялась, и звук заглушил шум, который я произвел, переваливаясь через балконное ограждение. Скрючившись за открытой створкой двери, я прижимался щекой к стене, пока не выровнялось дыхание и прохладный ночной воздух не остудил мое потное лицо.
Старший повар и его жена готовились ко сну. Как добрые католики, прежде чем раздеться до нижнего белья, они погасили свет и только потом целомудренно скользнули в постель. Но, оказавшись под простынями, принялись шептаться, послышались звуки поцелуев и ласк.
Я не мог поверить, что из всех ночей именно в эту синьор Ферреро вздумает заняться любовью с женой. Словно ничего не произошло! Шорох простыней, зевок, кто-то взбил подушку и… тишина. Что они там делают? Я едва справился с порывом удариться от отчаяния головой о стену. Хотя постойте — они еще не пожелали друг другу спокойной ночи! Я не сомневался, что супруги не уснут, не обменявшись этой привычно-шутливой фразой.
Старший повар что-то прошептал, но в тот момент, когда я напрягся, стараясь разобрать слова, с соседнего балкона на мой бесшумно перескочил ободранный, весь в струпьях кот, спрыгнул с перил и, прогулявшись по сланцевому полу, оказался у меня на коленях, мазнув хвостом по лицу. Я сморщился, стараясь не чихнуть, и скинул с себя нахальное животное.
Из двери донесся сонный голос синьоры Ферреро:
— …Так, значит, он отравил крестьянина. Достойно презрения, но вряд ли это его первое убийство. Почему ты придаешь ему такое большое значение?
— Дорогая, он попытался оживить мертвеца. — Старший повар с отвращением фыркнул. — Сначала он его убивает, затем что-то вливает в горло, чтобы вернуть к жизни. Безумие! Я не сомневаюсь — все это имеет какое-то отношение к книге. К сумасбродным толкам о формуле бессмертия и алхимии. Все сходят с ума. Не исключено, что какой-то ненормальный алхимик убедил дожа приобрести снадобье, способное победить смерть. Надеюсь, он был достаточно благоразумен, чтобы скрыться из Венеции до того, как дож опробовал его эликсир. Старик наверняка отвалил целое состояние за пузырек, в котором этой жидкости всего-то кот наплакал.
— Снадобье, способное победить смерть? Неужели он до такой степени глуп?
— У него сифилис, и ему не хочется умирать. Человек верит в то, во что хочет поверить. Но если дож открыл счет убийствам, чтобы найти книгу, люди ударятся в панику и слухи станут еще более дикими. Дож сам не подарок, но вообрази, какая начнется резня, если его примеру последуют Ландуччи или Борджа.
— Да уж! — Синьора Ферреро вложила в это восклицание все свое пренебрежение. — Ландуччи — подлый тип. А Борджа, хотя и называет себя папой, покрыт позором. Ты в курсе, что у него больше двадцати незаконнорожденных детей? Неудивительно, что его окрестили папашей всего Рима.
Кот выгнул дугой спину и зашипел, но не на меня, а на другого кота, тоже вскочившего на перила, и они, как принято у их породы, со злобным презрением сверлили друг друга глазами. Затем оба попятились и вздыбили на загривке шерсть. «Господи, — подумал я, — не хватало мне только кошачьей драки». Синьора Ферреро между тем, преодолевая зевоту, продолжала:
— Ландуччи и Борджа слишком умны, чтобы поверить слухам. Дож — другое дело. Ему осталось жить так мало, что не хватит времени отыскать утром ночной горшок, не то что книгу.
Старший повар что-то пробормотал, но я не расслышал, и жена принялась его утешать:
— Успокойся, Амато. Даже если дож найдет эту книгу, что изменится? Магических формул не существует. Пусть уж кто-нибудь обнаружит ее и положит конец слухам.
— Все не так просто.
— Не терзай себя. Нет ни алхимии, ни бессмертия. Что же до любовного зелья…
Я затаил дыхание.
Голос синьоры Ферреро стал шаловливым.
— Иди сюда, любимый… — Роза прошептала что-то еще, простыни зашелестели, и она по-девичьи рассмеялась. Сердце громко застучало в моей груди, пульс эхом отозвался в висках, кончики пальцев закололо иголками. Я понимал, что пора уходить. Уж не отведали ли они любовного напитка?
— Наше любовное зелье не поможет дожу, — продолжала женщина. — Оно годится только для нас. Иди ко мне… — Снова шелест простыней, шепот и смех. — Ведь девочки заснули?
— Мысли не дают мне покоя.
— До такой степени? — проворковала синьора Ферреро.
— В таком случае тебе не помешает глоток… — Опять зашелестели простыни, скрипнул открываемый ящик шкафа звякнули бокалы, и в них полилась жидкость. Вслед за этим по балкону распространился странный аромат: с примесью то ли дыма, то ли орехов. Он напомнил мне жареные каштаны. Необычный, неведомый, обволакивающий запах. Женщина что-то соблазнительно мурлыкала, словно наслаждаясь вкусом. — Ну так как, любовь моя?
Коты тем временем застыли с выгнутыми спинами, уставившись друг на друга.
— Не сегодня, Роза, — ответил старший повар.
Повисла пауза, затем в кровати заворочались.
— Амато! — Ее голос звучал удивленно. — Ты меня отталкиваешь? — Звякнуло стекло, бокал поставили на прикроватную тумбочку.
— Извини, — пробормотал синьор Ферреро, — не могу выбросить мысли из головы. С этой книгой связано больше, чем тебе известно.
— Что именно? — Секунда бежала за секундой, но старший повар молчал. — Амато, ответь!
Я с нетерпением ждал, что он скажет, и прижался спиной к стене, чтобы держаться подальше от котов. Шерсть на их загривках поднялась, и от этого они казались вдвое больше, чем на самом деле. Один ворчал, другой шипел, затем оба прыгнули. Я не знал, чего боялся сильнее: пострадать в этой битве от острых когтей или быть обнаруженным синьором Ферреро. Кошачьи крики пронзили ночь — дикие вопли пробирали до костей, точно рядом избивали детей. Я услышал, как в спальне сказали:
— Боже, это еще что такое? — Старший повар бросился к двери и распахнул ее настежь.
Он стоял и вглядывался в темноту. Я чувствовал его присутствие в нескольких дюймах от себя и еще сильнее вжался спиной в стену. При этом я крепко зажмурился, как ребенок, считающий, что если он не видит, то и его не заметят. Волосы стали влажными от пота.
— Брысь! — крикнул синьор Ферреро. Из спальни вылетела тапочка и угодила одному из котов прямо в голову.
Раздался визг, и я разлепил веки. Коты отступили в тень и продолжали зло и настороженно мерить друг друга взглядом, остерегаясь нового нападения.
— Наверное, следует завести собаку, — пробормотал старший повар.
На балконе показалась его голая нога, и у меня похолодело в животе. Но в этот момент из спальни раздался голос синьоры Ферреро:
— Амато, возвращайся! Расскажи мне о книге.
Он несколько секунд колебался, затем нога исчезла.
— Похоже, они успокоились. — Синьор Ферреро вернулся к жене, и в спальне наступила тишина. Вода плескалась о борта его гондолы, коты угрожающе ворчали друг на друга. — Роза, ты будешь моим пробным камнем, — наконец заговорил он.
— Что за драматизм? Объяснись.
— Это странное убийство символично. Думаю, настало время рассказать тебе о книге. Но никогда не повторяй моих слов — ни одной живой душе. А если почувствуешь опасность, если однажды я не вернусь с работы, немедленно переезжай к сестре. Но не надолго. Как только представится возможность, отправляйся к отцу в Аосту. Он сумеет спрятать тебя в горах.
— Ты меня пугаешь, Амато. Не томи, скажи, что происходит?
Кровать скрипнула: старший повар придвинулся к жене. Я еще приблизился к двери, приложил руку к уху и напряг слух.