Книга нечестивых дел

— Что это за коды?
Старший повар откинулся на спинку стула и сплел пальцы на груди.
— Обсудим это в следующий раз. А пока скажи мне, что ты вынес из нашего разговора?
— Что жечь книги — это ужасно.
— Превосходно. Теперь иди. Не сомневаюсь, что Данте не терпится, чтобы ты почистил ему свеклу. — Он замолчал и вернулся к своим бумагам.
В тот день больше не случилось ничего примечательного, но назавтра нашими гостями стали лингвист из Генуи, библиотекарь из Ватикана, венецианский каллиграф и священник, о котором говорили, будто он связан с монахом-еретиком Савонаролой. [10] Потом появился печатник с испачканными краской пальцами и принес одну из так называемых «типографских» книг — только что со станка. Старший повар сказал, что это последняя кулинарная книга из Флоренции, и поместил ее на свою и без того переполненную полку.
Но мне из всех визитов больше всего запомнился приход не очередного ученого, а брата синьора Ферреро. Его звали Паоло, и он нагрянул неожиданно с их семейной фермы в Виченце. Пришел через несколько дней после моей неудачной попытки подслушать разговор синьора Ферреро с женой. Я только недавно стал учеником старшего повара, и мое положение на кухне оставалось шатким. Я работал молча, опустив голову, и старался не высовываться. Может, поэтому они говорили в моем присутствии будто меня не видели.
Паоло появился с черного хода, вертя крестьянскую шапку в мозолистых, огрубевших руках. Остановился в дверном проеме, вытянул шею, огляделся, стараясь определить, где находится его брат, и только потом шагнул в гудящую кухню и обвел глазами высокие окна и людей в белых куртках. Он неуклюже перемещал в пространстве свое крупное тело крестьянина, а за спиной шушукались любопытные, и от этого изменения привычного рабочего шума синьор Ферреро обернулся. Он как раз подносил к губам палец с каплей соуса на кончике и, оценивая приготовленный поваром «бернэз», [11] критически хмурился. При виде Паоло недовольное выражение исчезло с его лица. Он улыбнулся и закричал:
— Кого я вижу! Братец!
Паоло просветлел. Братья раскрыли друг другу объятия, и старший повар объявил:
— Представляю всем своего брата Паоло!
Тот, продолжая вертеть в руках шапку, застенчиво ухмыльнулся. Повара покивали, вежливо улыбаясь, и вернулись к работе.
Чтобы никто не мешал говорить, братья отправились в дальний конец кухни. Старший повар налил два бокала красного вина, и они устроились за столом неподалеку от резервуара с водой, почти на моем пути, когда я, незанятый ученик, выходил с ведрами на задний двор, а затем возвращайся обратно. Поскольку синьор Ферреро терпеть не мог застоявшуюся воду, я целый день опустошал наполовину использованные бочки и вновь наполнял их.
После обычных любезностей братья обсудили семью Паоло, ферму, его только что родившегося сына, его только что родившегося теленка, несварение желудка его жены и партию необыкновенно мягкого домашнего вина. Когда все темы были, казалось, исчерпаны, Паоло положил ладонь на плечо брата и сказал:
— Амато, я пришел не для того, чтобы говорить о ферме. Должен сказать тебе, что умерла наша мать.
Губы старшего повара слегка приоткрылись, то ли от неожиданности, то ли слова замирали на его устах. Затем наставник уронил голову на руки, и некоторое время братья сидели молча. Паоло потупился и смотрел в пол.
— Да упокоится она с миром, — наконец произнес синьор Ферреро, перекрестился и поцеловал ноготь большого пальца. — Спасибо, что пришел сообщить мне, брат.
— Как же иначе?
— Постараюсь навестить ее могилу.
— Хорошо. — Паоло вновь начал крутить в руках свою шапку. Он уже обсудил дела на ферме и рассказал все новости, и у меня сложилось впечатление, что у него не осталось тем. Он безжалостно мял шапку и нервно облизывал губы.
Видя волнение брата, старший повар сказал:
— Тебе наверняка не терпится вернуться на свои поля. Ничего удивительного. Но у меня есть прекрасная телятина. Возьми немного домой. Такая белая, что не поверишь глазам.
Старший повар начал подниматься, однако Паоло надавил ему на плечо, и тот снова сел.
— Есть кое-что еще, — проговорил фермер, и кончик его языка прошелся по пересохшим губам.
Синьор Ферреро посмотрел на брата, и на лице его появилась озадаченность, смешанная с нетерпением, словно он догадывался, о чем пойдет речь.
— Дело касается Джульетты?
— Да, и твоего сына, — опустил голову Паоло.
Я навострил уши. У старшего повара Ферреро было четыре дочери, но никакого сына.
— Так… — Мой благодетель кивнул.
Паоло, не глядя на него, продолжил:
— Джульетта умерла, ребенок остался жить.
— Таким образом, у меня есть сын.
— Извини, Амато. — Брат беспомощно развел руками. — Ты помнишь, какой была наша мать. После смерти отца она поступала так, как хотела.
— Мой сын жив. — Синьор Ферреро пристально посмотрел на Паоло. — Расскажи мне все остальное.
Брат пожал плечами.
— Рассказывать не так много. Однажды я вернулся с поля и обнаружил, что мать и ребенок исчезли. Позже я пытался заставить ее заговорить. Пытался. Сделал все, что в моих силах. Она сказала, будто ребенок умер и она его похоронила, но я не поверил. Он был здоровым мальчуганом — крепким. Я не понимал, что произошло, и не представлял, как сообщить тебе.
— Я верю, Паоло. Помню, что ты не мог поднять на меня глаз, когда мать сказала, что оба они умерли. В тот день ты не смел встретиться со мной взглядом, — покачал головой синьор Ферреро. — А она лгала мне в лицо. Зная, как она обращалась с Джульеттой, я не мог больше с ней общаться. Ты же понимаешь, почему я перестал ее навещать.
— Понимаю. Но не суди ее слишком строго. Она питала по поводу тебя слишком большие надежды. — Паоло понизил голос. — И считала, что над ребенком довлеет проклятие. Ты помнишь почему?
— Да. Из-за родимого пятна.
Родимого пятна? Я схватился за лоб. Такого же, как у меня? Что, если… Но нет, глупо так думать. Как легко я поддаюсь несбыточным надеждам! Родимые пятна встречаются очень часто.
— Я сам не верю в подобную чушь, но она… — продолжал фермер.
— Ах, Паоло, — покачал головой старший повар. — Наша мать причинила гораздо больше вреда, чем ты подозреваешь.
Фермер стиснул плечо брата.
— Я тебя понимаю. У мужчины есть право знать своего сына, в котором заключается его бессмертие.
Синьор Ферреро невесело рассмеялся.
— Дело не в тщеславии. Все бы существенно изменилось, будь у меня наследник мужского пола. На карту поставлено слишком много. Ты даже не догадываешься.
Паоло убрал руку с плеча брата и откинулся на спинку стула. Его кустистые брови от удивления поползли вверх.
— Ты о чем? У тебя четыре дочери. Возьми себя в руки, Амато. Ты же, в конце концов, не монарх.
— Да-да, конечно, ты прав. Извини. Я не соображаю, что говорю.
Брови фермера опустились на прежнее место. И он, словно желая стереть все прежде сказанное, махнул рукой.
— Я понимаю. Это для тебя большой удар.
Они еще немного посидели, сознавая, что исчерпали все общие темы, затем поднялись и обнялись.
— Что сделано, то сделано, — проговорил старший повар. — Спасибо, что приехал, брат.
— Не за что.
— Так как насчет телятины?
— Я спешу. — Паоло снова начал мять в руках шапку.
— Хорошо. Ступай с Богом.
— До свидания, Амато. Мне очень жаль.
Сначала я испытал потрясение. У моего благодетеля была другая женщина, кроме синьоры Ферреро. И она родила ему сына. Я не мог представить маэстро с кем-то другим, кроме его обожаемой Розы и любимых дочерей. Но слышал все своими ушами.
После того как Паоло покинул кухню, старший повар, понурившись, обессиленно опустился за стол, и мое сердце сжалось, когда я подумал о его утрате. Потерять сына по милости солгавшей ему матери — это похуже многого другого: не так естественно, как смерть, и воспринимается человеком больнее, чем враждебные повороты безликой судьбы. Я вылил свежую воду в резервуар, и на меня нахлынули размягчающие душу воспоминания: как синьор Ферреро великодушно подобрал меня на улице, как терпеливо втолковывал мне мои обязанности, как явно и безоговорочно любил свою семью. Он заслужил право знать своего сына, и я многое бы дал, чтобы утешить его. Заменить сына. Ведь у меня такое же родимое пятно. Может, я напомнил ему потерянного ребенка. Может, он решил…