Заскар. Забытое княжество на окраине Гималаев

У одного из юных владельцев пони была небольшая собака, гонявшая невидимых зверьков, которые посвистывали, общаясь друг с другом. Резкие крики производили десятки сурков, которых спугивала собака. Сурков становилось всё больше. Иногда я успевал заметить одного из них — он сидел на задних лапках, следил за нами, не спуская глаз, и лишь в последнее мгновение нырял в нору. Мне так и не удалось приблизиться к ним, чтобы сфотографировать хоть одного зверька. Сурков, рыжих грызунов размером почти с лисицу, я видел в Гималаях впервые. Их норы заметны издалека по небольшому холмику земли, который образуется во время рытья. Тибетцы зовут их «фюи», что хорошо соответствует их посвистыванию. Эти крупные грызуны питаются высокогорными растениями и их корешками всё лето, когда территория освобождается от снега. Сурки, наверное, набивают свои норы запасами, иначе сомнительно, чтобы они могли выдержать десятимесячную зимовку без еды. Их свист провожал нас на всём пути к перевалу, который, казалось, возвышался над миром.
Вдоль тропы росли эдельвейсы, чуть-чуть крупнее по размерам, чем в наших горных краях.
Заскарцы, как и другие гималайцы, разжигают огонь, ударяя по куску кремня или горного хрусталя металлическим предметом так, чтобы искры падали на сухие лепестки эдельвейса или высушенные растёртые листья чертополоха. Меня всегда восхищала лёгкость, с которой можно добыть огонь при помощи куска кремня… Но результатом моих потуг были лишь сбитые кончики пальцев.
К середине дня мы остановились перекусить. Нордруп с двумя спутниками развели костёр из кизяка. Когда вода вскипела, они бросили в неё листья чая, соль и масло. Затем каждый из троицы насыпал в кипяток по горсти ячменной муки из собственных запасов. Они с большим удовольствием поели этого варева.
Мне не часто доводилось видеть, чтобы гималайцы пили холодную воду. Они считают, что это вредно для здоровья. Я же, утомлённый ходьбой, с удовольствием напился свежей и кристально чистой горной воды, съел несколько галет, банку говяжьей тушёнки и крепко заснул. Но вскоре Нордруп разбудил меня, мы оседлали пони, навьючили на них корзины с провизией и мешки. Охваченный жалостью к своему пони и к… болезненно ноющим ягодицам, я двинулся дальше на своих двоих. Всё сильнее ощущалось воздействие высоты; сердце колотилось часто, дыхание было тяжёлым, а голова гудела от усталости.
К югу тянулась громада Главного Гималайского хребта — десятки вершин, вздымающихся на головокружительную высоту и разделённых перевалами, самый низкий из которых лежал на высоте не менее шести тысяч метров над уровнем моря, иными словами, куда выше, чем мог подняться неподготовленный путешественник. Эти перевалы вели к долине реки Чинаб, которая отделялась хребтом пониже от реки Сатледж. Ещё дальше к югу тянулись низкогорные равнины Индии, жаркие земли, на которые периодически обрушиваются ливневые муссонные дожди; то был иной мир, мир тропиков, отделённый от нас невероятно высокой стеной гор. Глянув на восток, я различил перевал Пенси-Ла, к которому мы поднимались. Подъём был здесь пологий, если сравнивать с крутыми тропами, проходящими по изъеденным эрозией южным склонам Гималаев.
Полная обнажённость перевала поражала — то была унылая ледяная тундра, кое-где волнистая, и она мне казалась нескончаемой. Двое суток ходьбы и ни одной деревушки — этим можно было измерить степень изолированности Заскара. Эта дорога, хотя и представляет собой самый удобный путь в княжество, восемь месяцев в году завалена непроходимыми снегами.
Мы продолжали подниматься вверх, и вскоре я заметил большое стадо горных баранов и коз, которые щипали скудную траву на пропитанном талой водой пастбище. Мне с трудом верилось, что именно эти тощие козы дают всемирно известную шерсть — кашемир. На самом деле кашемир изготавливается не из грубой шерсти этих коз, а из тонкого слоя их шелковистого подшёрстка, который стригали тщательно отделяют от длинных жёстких шерстин.
Как ни странно, но название этой шерсти, которую получают от гималайских коз в Ладакхе, Заскаре и Тибете, происходит не от этих районов, а от страны, где её ткут. В долине Кашмира бараны и козы встречаются исключительно редко.
Пастух, охранявший стадо, был балти из долины Суру. В Европе профессия пастуха ассоциируется с неким мирным пасторальным романтизмом. А здесь пастух — воин и должен защищать своё стадо от голодных волков и снежных барсов.
Миновав пастбище, мы вышли к куче камней, в которой торчали жёлтые, голубые и белые молитвенные флажки с изображениями лошадей или с начертанными изречениями из священных тибетских книг. Эти флажки предназначались богам, у которых испрашивалась удача в путешествии. Мы достигли вершины Пенси-Ла, даже не заметив этого, поскольку оказались на некоем подобии плато, которое тянулось на многие километры.
Нордруп сказал мне, что перевал был границей, где начинались пастбища Заскара. Итак, я наконец ступил на земли края «белой меди». Моя радость казалась чрезмерной, и скупая красота окружающей местности могла согреть душу только мне. На несколько километров тянулась ровная поверхность, однако я заметил линию водораздела. Мы прошли мимо трёх разноцветных бессточных озёр. Солнце медленно опускалось к горизонту. Его лучи приобрели золотисто-жёлтый цвет, но они были ещё так жарки, что вполне могли обжечь обнажённую кожу!
Ночь почти уже наступила, когда я увидел вдали зелёную массу ледника, чьи растрескавшиеся волны плыли далеко под нами. Местность, по которой мы шли, находилась под прикрытием высокого хребта, в так называемой дождевой тени. Сюда не проникали влажные ветры, поэтому и не могли образовываться ледники.
Несколько километров мы шли по горному плато, а потом тропа резко пошла вниз вдоль обрыва и уткнулась в первые морены ледника, который мы видели сверху. Мы решили разбить здесь свой лагерь. Я продрог от холода и поспешил поставить палатку, пока Нордруп собирал топливо для костра — кизяк и ветки кустарника. Потом мои спутники улеглись спать на открытом воздухе, соорудив из сёдел и багажа полукруглое убежище от ветра.
Утром я разжёг примус и быстро сварил чашку шоколада, которую выпил с несколькими галетами. Из моей палатки были видны обожжённые солнцем лица людей, сидящих вокруг маленького костерка. Их голоса доносились сквозь рёв далёкого потока. С трудом улавливался смысл их разговора, поскольку я ещё не свыкся с заскарским диалектом, который был ближе к тибетскому, чем к ладакхскому, а кроме того, содержал множество архаических выражений, неизвестных в Тибете.
Кто-то затянул фальцетом мелодичный мотив, похожий на тибетские любовные песни. Молодой человек пел о небе, звёздах и красоте сказочных дев, живущих в далёких озёрах. Позади сидящих у костра людей светился ледник, а в небе мерцали необычно яркие звёзды.
Меня по-прежнему мучило ожидание неизвестности. По словам Нордрупа, если мы прибавим ходу, то через два дня будем в деревне Тхунри, где живёт его брат. А пока я запрещал себе строить более определённые планы. Правда, у меня возникло намерение оставить в деревне обоих спутников, а самому отправиться на встречу с князьями Заскара, о которых не раз упоминал Нордруп. Хотел познакомиться с ними поближе, а завоевав их доверие, расспросить поподробнее об истории страны.
Наутро я проснулся, клацая зубами, и приготовил чай, которым угостил Нордрупа и обоих владельцев пони. Мы с трудом отыскали животных, которые за ночь отошли далеко в сторону от лагеря. Их опять пришлось седлать и навьючивать — долгая и скучная работа, которую предстояло повторить в полдень. Вьючные лошади ходят медленнее, чем мулы, а мулы куда медлительнее верблюдов. Но самые неторопливые животные — яки. Человек — наиболее быстрое из животных на долгих переходах, за исключением, может быть, только слона. Повторяю, я говорю о больших расстояниях и ходьбе нормальным шагом. Самое главное при путешествии с лошадьми или мулами — необходимость давать им несколько часов отдыха на пастбище. Продвижение вперёд зависит от наличия пастбищ. Яки, будучи жвачными животными, могут за час наесться на целый день и идти, постоянно жуя. В Заскаре, к сожалению, нет мулов, которые и ходят быстрее, и чувствуют себя в горах куда увереннее, чем пони. Надо отметить, что заскарские ослы столь крохотны, что их невозможно скрестить даже с самым маленьким пони.