По следам рыжей обезьяны

  
Часть II
 
Калимантан, 1969–1970
 
  
Глава 4
 
«Полумавас»
 
Дома, в Оксфорде, мне оставалось получить ученую степень по зоологии, но, как только я сдам последние экзамены, можно будет начинать подготовку к следующей экспедиции. Мне даже повезло — я получил or Королевского общества стипендию Леверхюльма, которая обеспечила мне еще год наблюдений за орангами в Улу-Сегама.
Целый год в джунглях — это вовсе не то, что временный выезд на три месяца, и в связи с этим возникали совсем другие проблемы. Я решил, что лагерь должен больше походить на дом, чем на обитель отшельника, закаляющего себя лишениями. Это было особенно важно потому, что я должен был прибыть туда незадолго до начала сезона зимних муссонных дождей, когда ливни и холод могут сделать работу в джунглях и тяжелой, и неприятной. Мой лагерь будет прочным и недоступным для тропических дождей, и я решил позволить себе еще и такие предметы роскоши, как походная кровать, противомоскитная сетка и радио, которое донесет до меня вести из внешнего мира. Я также настаивал на выделении средств на подвесной мотор — это значительно облегчит и ускорит наши поездки, особенно по рекам, вздувшимся от зимних ливней.
Ровно через год с того дня, когда я покинул Сегаму после первой своей экспедиции, я снова плыл вверх по реке. Новый сампан резво бежал вперед, подгоняемый небольшим мотором, и, так как Ликад и Тулонг не могли меня сопровождать, у меня были новые спутники: Пингас, молодой холостяк, и Бахат, опытный «речной волк» и отец семерых детей. Мое пребывание в Англии, как полузабытый сон, уже отходило на задний план, и мне стало казаться, что я отсюда и не уезжал.
Галечная отмель в устье реки Боле осталась точь-в-точь такой же, какой она мне запомнилась, но наш первый лагерь уже зарос высокой травой и густым кустарником. Несколько ночей мы провели на берегу, пока мои помощники расчищали участок для постоянного лагеря. Так как я собирался провести здесь долгое время, нужно было устроиться значительно выше уровня паводков. Бахат и Пингас принялись вырубать деревья на опушке леса, расчищая небольшой участок для трех жилых домиков. Бахат собирался привезти сюда жену с семейством, и это была неплохая мысль — наш лагерь станет больше похож на нормальный семейный дом. У нас тогда будет собственный «мини-кампонг» в дебрях Улу. Жена Бахата будет стирать одежду, готовить пищу и следить за порядком в лагере, когда мужчины отправятся на рыбалку или на охоту, а я уйду в лес к своим орангам. Новые палатки, которые я привез с собой, оказались не такими водонепроницаемыми, как мне хотелось бы, а у меня было довольно много дорогих и хрупких приборов, нуждавшихся в защите, так что пришлось послать Бахата обратно в город за листами рифленого железа. Через несколько дней он вернулся вместе со своей женой Шереван и пятью детьми. Он захватил и свою лодку, и обе лодки были нагружены листами железа.
Старший его сын, Дейнал, был слепой, но оказался могучим гребцом и мастером на все руки. Он работал очень охотно, собирал топливо, разводил костер, стирал, плел корзины и вырезал из дерева ручки для ножей. Его младшие братья, Шингит и Латиг, помогли Бахату соорудить крышу, охотно бегая за гвоздями, когда они были нужны. Двое малышей, совсем недавно научившиеся ходить, помогали матери на кухне или плескались и резвились в реке.
Как я в общем-то и ожидал, в первый месяц орангов было маловато. Я обнаружил только трех на северном берегу Сегамы и вторую тройку — на другом берегу. Не говоря уж о бурной радости, которая охватила меня, когда я вновь встретился с орангами после столь долгого отсутствия, в этой новой встрече самым захватывающим был момент, когда я вдруг понял, что вторая из встреченных мной групп не кто иные, как мои старые друзья Маргарет и Мидж! Мидж сильно подрос, но оставался тем же клоуном с пуговичными глазками, каким он мне запомнился, и Маргарет тоже выдали бы ее блестящие, пронзительные глаза, но в этом не было нужды — она встретила меня своими руладами «лорков», которых никто, кроме нее, не издавал.
К моему удивлению, сезон созревания плодов был совсем с похож на прошлогодний. Многие деревья, плодоносившие тогда, в этом году остались пустыми, а другие, совершенно бесплодные, теперь буквально ломились от плодов, так что вся земля под ними была усеяна кожурой. И не только отдельные деревья неожиданно начали плодоносить — я нашел новые и неизвестные мне виды. Поразительно, но плодов мангустанов, рамбутанов, лансиума и мата кучинга не было и в помине, а ведь они были излюбленной пищей орангов в прошлом году. Но если лес в каких-то отношениях и изменился, то в других оставался на удивление неизменным. Тропы, проложенные мной, отлично сохранились. Они совсем не заросли, и надломленные мной молодые деревца так и болтались с совершенно зелеными листьями. Те же упавшие деревья лежали среди лиственной лесной подстилки. От нашего лагеря не осталось никаких следов, но я разглядел почерневшие, еще покрытые листьями остатки гнезд орангов, которые они делали на моих глазах год назад. Но больше всего меня поразил толстый ствол сваленного железного дерева, на котором сохранились шрамы в тех местах, откуда кто-то вырубил широкие лопасти для весел. Щепки валялись на земле в том же порядке, как я их запомнил. Не веря своим глазам, я рассказал о находке Бахагу, а он ответил, что эти щепки пролежали там не один год, а больше двадцати лет. Бахат был одним из тех дусунов, которые бежали от японцев во время оккупации и скрывались в джунглях как раз в этих местах. Из этого самого дерева они вырубили себе весла. Щепки железного дерева были слишком тяжелы, поэтому их не смыли тропические ливни, и так плотны, что не поддались гниению в насыщенной влагой атмосфере. Дусуны умели выбрать отличную древесину для прочных и долговечных весел.
Словно повинуясь внезапному сигналу, орангутаны разом возвратились в низины. Несколько дней о них не было ни слуху ни духу, а в начале ноября сразу несколько небольших групп пришли в наши места с запада. Предводителем первого отряда был великолепный мощный самец, которого я назвал Королем Людовиком. Я шел следом за Людовиком четыре дня, и оба мы большую часть времени провели, укрываясь от дождя: он — под нагроможденными сучьями, а я — под своим брезентовым плащом. Как только дождь немного стихал, Людовик выбирался наружу и подкреплялся крупными желудями литокарпуса, которые он разгрызал с таким оглушительным хрустом, что я слышал его за сотню метров. Людовик проводил много времени в тех местах, которые принадлежали в прошлом году Гарольду, но у него были раздутые щечные валики и более длинная борода, так что я не сомневался, что это другое животное.
Людовик меня невзлюбил и не собирался это скрывать. В первый день он еще немного стеснялся, но на второй с шумом и треском направился прямо ко мне, спускаясь вниз по мере того, как подходил ближе. Я позорно отступил, и это настолько придало ему смелости, что он тут же слез на землю и пустился за мной в погоню. Все последующие встречи были довольно неприятными: он уже знал, что его боятся, и бросался на меня, не раздумывая, а мне не хотелось вызывать его на открытую стычку и приходилось поспешно ретироваться. Такие отношения с объектом наблюдений никуда не годились, и пора было что-то предпринимать.
Я выбрал момент, когда Людовик устроился отдохнуть на удобной, низко расположенной ветке. Самым устрашающим из подручных средств мне показался мой солидный телефотообъектив, и я, размахивая им, как стволом ружья, и напустив на себя самый свирепый и решительный вид, с максимальным шумом и треском устремился прямо на Людовика. Добежав до дерева, я нацелил сверкающий объектив прямо ему в лицо. Напуганный моей невесть откуда взявшейся отвагой, Людовик с достоинством вскарабкался повыше, подозрительно озираясь на мой громадный «глаз». Чтобы закрепить полученное преимущество, я сделал вид, что лезу вслед за ним, и Людовик, уже не на шутку встревоженный, вскарабкался на самый верхний сук. Примерно час после этого Людовик дулся, как напроказивший школьник, получивший нахлобучку. А я тем временем оглядывался с пренебрежительным видом, притворяясь, что мне совершенно неинтересно знаться с таким ничтожеством, как струсивший оранг. Мы каким-то образом пришли к соглашению, что если он не будет слезать на землю и пугать меня, то я со своей стороны перестану докучать ему, карабкаясь на деревья. Когда Людовик отправился в свой вечерний поход на поиски пищи, он больше не обращал на меня никакого внимания, хотя я шел за ним по пятам, и впоследствии всегда держался в моем присутствии с полной непринужденностью. После установления таких мирных отношений было особенно обидно узнать, что он только временный гость в этих местах: на следующий день оранг отправился странствовать дальше — и мне не пришлось больше встретиться с Королем Людовиком.