По следам рыжей обезьяны

Одно из самых редких животных в тропическом лесу — двурогий носорог, который очень высоко ценится за свои пресловутые рога: они якобы обладают великими целительными свойствами и являются могучим средством для поддержания мужской силы. В начале века в районе реки Сегамы водилось довольно много носорогов, и дусуны часто охотились на них с духовыми трубками и копьями, но с появлением; огнестрельного оружия численность носорогов резко пошла на убыль. Их осталось так мало, что даже дусунов, видевших в наши дни хотя бы следы животных, не говоря уж о самих носорогах, насчитываются единицы. Ибаны из Саравака до сих пор живут за счет браконьерской охоты на носорогов, которых они иногда выслеживают неделями. И хотя свежие следы носорога попались мне на третий день пребывания в джунглях, за все шестнадцать месяцев моей работы в Улу-Сегама я видел еще не больше дюжины таких следов. Обычно они попадались на глаза возле грязевых ванн с дождевой водой, приютившихся среди холмов на севере моего исследовательского участка. Я ни разу толком не видел самого носорога, хотя один раз спугнул большое животное, которое с треском бросилось от меня вниз по склону. Несмотря на все усилия, ближе, чем тогда, мне не пришлось подходить к этому редкому существу. В другой раз я больше часа шел по следу двух носорогов в надежде их наконец увидеть. На пути все еще держался резкий запах животных, а так что было ясно, что они ушли недалеко. Я замечал вытоптанный невысокий кустарник, где они щипали листья, и мазки грязи на древесных стволах там, где они проходили. Было очень обидно, когда следы вывели меня к твердому галечнику, и, как я ни старался прочесать местность далеко в обе стороны, след затерялся, и преследование пришлось прекратить.
Носорог, конечно, редчайшее животное, но оно по крайней мере всем известно и занесено в научные книги, а вот о батутуте этого не скажешь. Я шел вдоль цепи холмов на противоположном берегу реки, куда ранее не решался выбираться. Тропа была отличная, хотя и грязноватая, и я беззаботно топал по ней. Вдруг меня словно молнией поразило. Опустившись на колени, я увидел отпечаток стопы, похожий на след человека и в то же время настолько нечеловеческий, что мурашки поползли по коже, я едва поборол сильнейшее желание спастись бегством. След по форме вписывался в треугольник, длина его была шесть дюймов (пятнадцать сантиметров), а ширина — четыре дюйма (десять сантиметров). Пальцы были точь-в-точь как у человека, пятка тоже ясно отпечаталась, но сама стопа была слишком короткой и широкой, а большой палец оказался не с той стороны, где следовало.
Следы вели все дальше, и я пошел по ним, всматриваясь в отпечатки. Различались и правая, и левая нога, только отпечатки их оказались так странно разбросаны, что трудно было сообразить, где же правая, а где левая. Многие следы были уже затоптаны недавно пробежавшими свиньями, но несколько отпечатков прекрасно сохранились, и я их зарисовал, отметив их положение относительно друг друга. В общем и целом я нашел две дюжины следов на расстоянии примерно десяти ярдов. После этого открытия всю мою беззаботность как рукой сняло, и я пошел дальше по гребню, пока не добрался до хорошо знакомых мест.
Должно быть, я слишком задумался о посторонних вещах, потому что никак не мог отыскать следы орангутанов. Я даже обрадовался, когда пришлось прервать это занятие и спрятаться под наклонным стволом, пережидая невесть откуда налетевшую грозу. Все еще в глубокой задумчивости, я пробрался через мокрый после грозы лес к реке, где ждал меня в лодке Бахат.
Когда мы вернулись в лагерь, я показал ему свои наброски и спросил, какое животное оставило эти следы. Он уверенно выпалил: «Батутут!» Но, когда я попросил описать это животное, он ответил, что это вовсе не животное, а такой дух. Бахат очень похоже изобразил его крик — протяжное «туу-туу-туу», за который он и получил свое прозвище, и рассказал мне кучу разных историй про это загадочное ночное существо, которое обитает в лесной глуши и питается улитками, разбивая раковины камнем. Как он мне рассказал, батутут ростом около четырех футов (один метр двадцать сантиметров), ходит на двух ногах, как человек, и у него длинная черная грива. Говорят, что он очень любит детей и заманивает их в лес, но вреда им не причиняет. Однако взрослым он никогда не показывается, но иногда находят людей, которых батутут убил и разорвал, чтобы полакомиться их печенью (у малайцев печень считается средоточием всех чувств, как у европейцев — сердце). Подобно всем остальным духам джунглей, это существо очень боится света и огня. Бахат сказал, что в молодости он тоже видел следы батутута, да и другие односельчане время от времени на них набредают.
Когда я высказал предположение, что это следы медведя, самолюбивый Бахат был уязвлен.
— Они слишком велики для медведя, да и когтей у него нет. Кроме того, медведь совсем по-другому ступает! — взглянув на свою левую ногу, он добавил: — Я-то знаю, мне приходилось иметь дело с медведями, туан.
Когда я порасспросил жителей кампонга, оказалось, что они прекрасно знают батутута, и их рассказы подтвердили все, что мне говорил Бахат. Я достал фотографии стоп малайского медведя, и они действительно оказались слишком маленькими и отличными по форме от тех следов, которые я видел. Впоследствии я видел гипсовые слепки следов более крупного существа из Малайи, которое там зовут «орангпендек», то есть «коротышка». И там тоже рассказывают о небольшом существе с длинными волосами, которое ходит на двух ногах, как человек. Рисунки и даже фотографии подобных отпечатков на Суматре считают следами «седаны», или «уманга», небольшого, боязливого, длинноволосого и двуногого существа, живущего в самой недоступной глубине джунглей. Во всех этих рассказах есть интересная подробность: говорят, что стопы этого уманга перевернуты задом наперед; я думаю, эта мысль возникла из-за расположения большого пальца на месте мизинца. У медведей самый большой палец, как правило, находится с внешней стороны, и широкая стопа имеет треугольную форму. Однако только значительно более крупный медведь, чем малайский, мог бы оставить подобные следы. Может быть, в джунглях Юго-Восточной Азии до сих пор скрывается неописанный вид медведя или нам всерьез придется поверить сказкам о маленьком народе, поедающем улиток?
  
Глава 7
 
Урожай плодов
 
В течение марта и апреля кабаны понемногу стали возвращаться, но в таком виде, что их едва можно было узнать: от гладких, здоровых животных, которые всего несколько месяцев назад стремились на север, почти ничего не осталось. Они настолько отощали, что множество пало от голода, и стали такими злобными, что приходилось все время быть начеку, чтобы они на меня не напали. Пингас заколол копьем свинью неподалеку от лагеря, но на этом живом скелете оказалось так мало мяса, что ее не стоило и тащить в лагерь. Назавтра от туши не осталось и следа. Изголодавшиеся соплеменники разорвали ее на куски, растащив даже кости и зубы. Кабаны были в таком неистовстве от голода, что научились даже караулить под плодовыми деревьями и с жадностью пожирали все мелкие объедки, которые роняли кормящиеся обезьяны или белки. Голодные свиньи устраивали бешеные сражения, но лакомки наверху не обращали на них внимания. Орангутаны относились к этим шумным сотрапезникам совершенно хладнокровно, и я даже обиделся, что они так терпеливо сносят этих нахальных нарушителей спокойствия, а когда я совершенно тихо приближался к ним, это им не нравилось, и они начинали беспокоиться. Уж не вмешаться ли и мне в свару из-за упавших объедков?
В июне вся популяция внезапно стала очень активной. Самцы начали яростно перекликаться, и с запада прибыло множество незнакомых мне орангов. Первой с этими чужаками встретилась Сара, одинокая самка. Она завизжала и стала изо всех сил трясти ветки, увидев чужую самку с подростком-детенышем. Через полчаса появилась еще одна самка с двумя детенышами, а за ней проследовали два крупных самца, которые возвещали о своем прибытии обычными демонстрациями и тоже трясли сучья. Рыжий полувзрослый оранг, которому, как видно, надоели злобные нападки старшего самца, решил выместить свое недовольство на Саре, которая удрала с громкими криками протеста против подобной несправедливости. А громадный черный самец решил, что я более доступная жертва. Поблизости собралось восемь орангов, и это был бесподобный случай для наблюдения, но, когда грозная обезьяна спустилась с дерева, чтобы свести со мной счеты, я решил, что пора убираться подобру-поздорову.