По следам рыжей обезьяны

Мало-помалу туман разошелся, запели птицы, и джунгли наполнились жизнью. Семьи гиббонов хором перекликались, ревниво охраняя границы своих владений. Стаи птиц-носорогов с криками гонялись друг за другом в лианах наверху, и стрекотание цикад становилось все громче по мере того, как воздух согревался. Сняв куртку и брюки, чтобы просушить их, я сидел на открытом месте под лучами утреннего солнца, так что от моей одежды поднимался легкий парок, и ждал, пока моя обезьянка подаст признаки жизни. Я только мельком видел ее в утренней дымке, но был уверен, что это Милли и что вся семья собралась вместе на ночевку. Так я просидел в ожидании два часа. А не почудилось ли мне, что она вскарабкалась именно на это дерево? Может быть, она все же незаметно улизнула? Меня мучили беспокойство и неуверенность. Я вскочил и поспешил туда, где видел в последний раз Маргарет и Миджа. Обшарил все кругом. Там оказалось несколько свежих зеленых гнезд, где оранги могли пронести ночь, но теперь они пустовали. Я вернулся к дереву Милли, но оттуда не доносилось ни звука. Может быть, она все еще пряталась там, а может, удрала, пока я уходил, я решил, что ждать бесполезно, и стал взбираться обратно на гребень, идя по направлению к дому. Косые лучи солнца, скользя и отражаясь от мокрой блестящей листвы, сливались в ослепительные узоры, и джунгли предстали передо мной в новом очаровании, которое я раньше не замечал. Но вскоре я вынужден был вернуться к более прозаическим мыслям — утренняя сырость пробудила целые полчища пиявок, и я чувствовал холодный шлепок каждый раз, когда пиявка, прятавшаяся в листве низкого подроста, прицеплялась к моим ногам.
Я очень радовался тому, как складывается моя жизнь. Я нашел своих рыжих обезьян и уже успел собрать за несколько часов сведения об их движении, но надеялся, что они скоро привыкнут к моему присутствию и я смогу наблюдать за их естественным поведением. Более того, я доказал, что могу ночевать рядом со своими подопечными и снова следить за ними, когда они покидают поутру свои гнезда. Если мне удастся найти в джунглях воду и пропитание, я смогу следовать за одной группой животных несколько дней подряд.
Я вторгся в расположение двух семейств обезьян-тонкотелов. Это было совершенно неописуемое зрелище — черные лица, над которыми ярко-огненные волосы дыбятся острым пучком на макушке, смахивая на шляпы крестьян, работающих на полях пади [5]. С громкими воплями тревоги обезьяны кинулись прочь. К полудню я снова был на слоновой тропе, которая вела вдоль Сегамы прямо к моему лагерю.
  
Глава 3
 
Оранг-отшельник
 
Наконец-то прибыли мои помощники с основными припасами и вместо палатки воздвигли небольшой домик на сваях. Они срубили в лесу длинные шесты и связали лианами длинные полосы коры, так что получился прочный помост футах в трех над землей. В хижину, покрытую большим полотнищем брезента, вела широкая лестница. С одной стороны к хижине примыкала пристройка из коры, крытая тростником, — кухня, где хранился наш весьма своеобразный набор закопченных котлов и сковородок. Кухонная утварь была уже пущена в ход, и над коптящим пламенем тушилась в котелке свежая рыба.
Товарищи обрадовались моему возвращению: они очень беспокоились, когда я прошлой ночью не вернулся. Я попытался принять участие в их веселой болтовне на своем ломаном малайском языке. Ликад, младший из них, с гордостью показал мне груду сомиков, которых они успели наловить. Тулонг, крепкий коренастый мужчина, старше Ликада лет на десять, показал мне на небольшое фиговое дерево на той стороне реки. Его ветки были густо усеяны круглыми красными плодами, и я видел, как вода под деревом плещется и кипит — это рыбы сражались за сладкие падающие плоды.
Мы отлично поужинали жирной рыбой с гарниром из молодых верхушек папоротников, растущих по берегам реки. Какое наслаждение — согреться и высушить одежду у костра! Болтали мы без умолку. Им хотелось узнать, где я побывал и отыскал ли я орангутанов. То и дело заглядывая в словарь в поисках нужного слова, я с запинками поведал им о своих приключениях. Они все понимали и подбадривали меня, утвердительно кивая головами. Ликад прервал меня, заметив, что маленькая речка, о которой я рассказывал, называется Тингги и что там много плодов дуриана [6] — тех самых колючих плодов, до которых так падки мои оранги. Те образцы, которые я принес, — это еще незрелые плоды, но спелые дурианы удивительно вкусны, и дусуны часто отправляются в джунгли собирать урожай. Ликад сказал, что местное население не больно-то любит орангов — они пожирают плоды недозрелыми и будущий урожай от этого страдает.
Вечером мы отправились на рыбную ловлю. Утлая лодчонка ходила ходуном при малейшем моем движении, пока я не приспособился и не научился расслабляться, тихонько покачиваясь вместе с ней. Мы пошли на веслах вверх по реке, миновали мелкие перекаты и вышли в прозрачную воду маленького, укрытого в джунглях притока — Малой Боле. Закинув длинные бамбуковые удочки с короткой леской и наживкой из фиг, мои помощники живо натаскали с десяток рыб. Тулонг одолжил мне свою удочку, и я тоже попытал удачи. Нельзя сказать, чтобы мне особенно повезло, но парочку мелких рыбешек я все же вытащил. Мы неторопливо сплавились по течению к нашему лагерю. Тулонг вытащил на берег лодку и крепко привязал ее.
Тулонг с энтузиазмом сопутствовал мне в моих разведочных походах по незнакомым местам и оказался истинным кладезем информации: он так и сыпал дусунскими названиями всех птиц, зверей и деревьев, которые нам попадались. Энергия в нем била через край, и он за несколько минут стащил вниз несколько колючих плетей пальм ротана, которые цеплялись за высокие деревья. Он тут же начисто ошкурил пружинистые лианы и свернул их в громадный клубок, чтобы удобнее было нести домой. Не отрываясь от дела, Тулонг весело болтал, курил одну за другой бесконечное множество самокруток из пальмовых листьев и сновал туда-сюда, делая зарубки и вырубая молодые деревца, чтобы отметить нашу тропу. Мы обошли большую площадь, включая и Гребень-Подкову, где я впервые встретился со своими орангами. На Тулонга произвел громадное впечатление мой компас, и его поразило то, что я могу ходить кругами по джунглям, которых никогда прежде не видывал. Дусун, если он не знает досконально дорогу, всегда старается отметить тропу, заламывая ветки, чтобы тем же путем выйти обратно из лесу. Я сделал попытку объяснить «колдовство» моего маленького циферблата, но из-за скудости наших знаний — я не знал малайского, а Тулонг — физики — эта задача оказалась нам не под силу.
Конечно, после устроенного нами треска и шума вряд ли стоило удивляться, что мы не нашли орангутанов, однако уже на обратном пути мы вдруг услышали неподалеку в чаще целую руладу басовитых стонов, которая перешла в хрипловатые вздохи и затихла. Я узнал этот звук, так как издали слышал его, когда ночевал в джунглях. Тулонг уверил меня, о это крик старого самца орангутана. Мне еще не приходилось слышать или читать о подобных голосах, и я, конечно, очень обрадовался этому сообщению. Я засек направление на голос по компасу, и мы попытались найти животное, но ничего не вышло. Мы больше не слышали ни звука и, проискав напрасно еще полчаса, отказались от своего намерения.
Каждый вечер Ликад и Тулонг отправлялись на поиски пищи, а я благодушествовал в лагере: писал свои заметки или трудился над малайским словарем. Однажды их не было даже час спустя после наступления темноты, и я уже собирался ужинать в одиночестве, как вдруг увидел внизу, у реки, движущийся факел. Через несколько минут появился Тулонг, запыхавшийся и очень взволнованный: они убили кабана. Он спал в глубокой луже, когда они набрели на него; Ликад держал в руках факел, а Тулонг всадил копье в ослепленное животное. В круге света от керосиновой лампы Тулонг весело трудился, потроша незадачливого кабанчика. Вскоре ломтики мяса шипели и румянились над огнем. Мы поджарили лучшие кусочки жирной кожи, насадив их на заостренные палочки, и съели, посыпая солью. Спору нет, мясо было отменное, да только оно оказалось мне малость не по зубам.