Бали: шесть соток в раю

Зато Гилберт не делает из своей героини фигуры глубокой и загадочной. Она такая, какая есть, — болтливая, думающая и пишущая исключительно о себе американская журналистка, убежденная в том, что весь мир должен ее любить. Быть может, эта искренность и сделала «Есть, молиться, любить» бестселлером. Читательницы стали узнавать в героине самих себя: не ту романтическую фигуру, о которой они мечтают с двенадцати лет, а взрослую, ужасно боящуюся одиночества и старости женщину.
Увлечение этой книгой привело к тому, что Голливуд экранизировал ее, уговорив сыграть главные роли Джулию Робертс и Хавьера Бардема. На Бали «Есть, молиться, любить» можно обнаружить во всех книжных магазинах и туристических офисах. Она издана не только на английском, но и на немецком, французском, испанском, китайском и русском языках.
Поэтому я нисколько не удивился, когда заметил на столе сексапильной китаянки-секретарши моего юриста книгу Элизабет Гилберт. Судя по закладке, она уже приближалась к тому волнующему моменту, когда пятидесятилетний бразильский инженер предложит главной героине закрутить роман.
Когда Спартак привез меня в приемную Гунтура Харимурти, было ровно одиннадцать часов. Именно на это время мы назначили завершение последних формальностей и подписание контракта. В приемной юриста, помимо секретарши, находился Марат. При нашем появлении на его лбу выступил румянец, и Марат начал многословно извиняться за свою сестру:
— Господин Иванов, прошу вас, не сердитесь. Марта звонила, она очень извиняется. Она будет с минуты на минуту. Но мы подписываем такой большой контракт. Она должна была помолиться и еще… выглядеть достойно этого дня. Она вот-вот будет.
Опоздание заинтересованной стороны на подписание контракта — вещь на Бали невиданная. По крайней мере, так мне неоднократно говорилось: опоздать — следовательно, проявить крайнее неуважение.
К счастью, в этот момент вышел Молот. Он поздоровался, мрачно посмотрел на Марата и пригласил нас в свой кабинет.
Сегодня утром Спартак посвятил меня в некоторые дополнительные подробности происходящего. Марат и Марта разрешили ему это сделать, чтобы в будущем я не упрекал их в сокрытии существенной информации.
Настоящее имя Марты было Маде Десак Масан, а Марата — Неман Дева Масан. Имена Десак и Дева означали, что они происходят из касты кшатриев — княжеского сословия, которое когда-то правило на Бали. Масан — фамилия, которую когда-то носили министры нескольких балийских королевств. Еще при голландцах их семейство владело большими земельными угодьями в разных частях острова. После освобождения от голландцев семья потеряла многое, но осталась очень уважаемой на Бали. Самое главное, что ей удалось сохранить баньяр. Это было не простое соседство, как у крестьян, а содружество бывших аристократов и землевладельцев. К нему принадлежали, например, господин Самир, с которым мы общались во второй день моего пребывания на острове, госпожа Сама Удун, а также хозяин ресторана «Милонга». За несколько дней я побывал в самых разных частях Бали, но со мной общались люди, принадлежащие к одному соседству. И земли, которые я покупал, были в собственности людей из баньяра. Поскольку Марта оставалась номинальной владелицей участков, переходивших ко мне, они не уходили из совместно нажитого за века.
С точки зрения цены или качества земли я не страдал: мне подбирали реальные варианты — или подешевле, но поплоше, или подороже, но в хорошем районе. Да еще повезло, что экс-баскетболист решил заняться биржевой игрой. Но, купив землю, я оказывался связан с баньяром. Моя земля и мой бизнес отныне находились под присмотром, и теперь только от меня зависело, будут ли чиновники из «нашего» соседства помогать мне в решении неизбежных бумажных вопросов, станут ли «наши» рестораторы заказывать мой рис и так далее.
То, что на Востоке клановая система распространена повсеместно, я знал очень хорошо. Но впервые мне предстояло войти в один из таких кланов — если я, конечно, соглашусь.
В именах Марты и Марата скрывалась еще одна загадка. Маде и Неман означали Вторая и Третий. В балийских семействах, чтящих традиции своей родины, детей называют Первый, Второй, Третий, Четвертый. Не очень благозвучно, однако местные жители к этому привыкли. Но если Марта была Второй, а Марат Третьим, то… в их семье существовал и кто-то Первый!
Спартак сообщил, что у Марты и Марата есть старший брат, Вайян. Он живет в Джакарте и занят политикой. Но именно он присматривает за делами соседства. Он нашел Марте мужа. Он же изучал мое досье, прежде чем дать указание своей сестре подыскать мне землю вихбаньяре. Именно с его подачи оформлением бумаг занимается Гунтур. «А это сильный, очень дотошный юрист», — с воодушевлением убеждал меня Спартак.
Не скажу, чтобы слова моего спутника прозвучали грому подобно. Что-то похожее я ожидал уже после визита к господину Самиру. Но широта «соседского» заговора производила впечатление.
Когда мы уже подъезжали к обезьяньему лесу, я спросил у Спартака:
— А нужно ли было говорить мне это? Вы понимаете, что ставите сделку под угрозу?
— Разные люди живут на Бали, господин Иванов. Живут простодушные и хитрые. Те, кто помнит о слове, которое они дали, и те, кто тут же о нем забывает. Скажу честно, семья Масан не простодушная, но и не хитрая. Госпожа Марта звонила господину Вайяну, и тот разрешил ей рассказать правду. Он считает, что только поддержит этим вашу решимость. Ведь теперь мы — союзники.
Некоторое время мною владела злость. Кому понравится, когда вас водят за нос! Как сладко будет войти в кабинет юриста, наорать на него, пообещав рассказать о происшедшем «кому надо». Только «кому надо»? Подобная сделка на Бали была не первой и не последней. Чем плохи союзники на острове, который многие столетия рождал воинов?
Так или иначе, даже войдя в офис Гунтура, решения я еще не принял. Прежде чем говорить «нет» или «да», мне хотелось увидеть Марту.
Та появилась сразу после того, как Гунтур разложил на столе тексты договоров. И тут же заставила меня забыть об уязвленном деловом самолюбии. На ней были черные туфли на высоких каблуках и красная плиссированная юбка, кончавшаяся сантиметров на десять выше колен. Черная блузка с короткими рукавами и глубоким вырезом эффектно подчеркивала ее грудь. Шею украшало ожерелье из черного жемчуга, а мизинец на правой руке — изящное колечко с крошечным, но ярко переливающимся сапфиром. И никаких других колец — даже обручального!
Но более всего меня удивила ее прическа. Марта неожиданно подстриглась а-ля Гаврош, оставив лишь одну прядь, спадавшую у правого уха. Эту прядь она заплела в легкомысленную косичку. В сочетании с индонезийским разрезом глаз выглядело просто сногсшибательно.
Гунтур, поднявшийся, когда Марта зашла в его кабинет, крякнул и не произнес ни одного слова укоризны.
— Простите, господин Иванов, — обратилась она ко мне. — Сегодня я вела себя как европейка.
Я была у парикмахера… вы ведь знаете, сколько времени женщина может провести у парикмахера!
Я пожал ее прохладные пальчики, на мгновение залюбовавшись на красные ноготки.
— Две минуты в Европе — это не опоздание, — ответил я. — Мы даже не приступили к документам.
Ну вот я и сказал «да». Гунтур, Марта и Марат поняли это без слов и восприняли как должное. Мы занялись бумагами, и мысли о соседстве и таинственном господине Вайяне куда-то исчезли сами собой.
К двенадцати договор между господином мной — законным собственником — и госпожой Маде Десак Масан — номинальной собственницей — был согласован. Вскоре появилась Сама Удун в сопровождении огромного Джонсона, лишь с трудом поместившегося в одно из кресел Гунтура.
— Кофе лювак? — предложил Молот и заговорщически посмотрел на меня.
— Нет уж, увольте, — всплеснул руками экс-баскетболист. — Пейте сами эти зернышки, выкопанные в какашках. Принесите мне американо. Обычный, тупой жидкий американо.
Затем мы занялись пунктами договоров, просмотром форм банковских гарантий сделки, переводными векселями и тому подобным. На это ушло более четырех часов, и сил у присутствующих осталось немного, поэтому момент, когда мы — Марта, Сама Удун, Джонсон и я ставили подписи, а Гунтур Харимурти визировал документы, получился будничным. Его сопровождал лишь стук каблуков секретарши, принесшей в кабинет запотевшую бутылку бордо урожая 1994 года, ведерко со льдом и бокалы.