Заговор Важных

Скорее всего.
Но при чем тут приказ святой инквизиции, которым Луи д'Астарак помахал перед носом настоятеля монастыря? Если приказ подлинный, значит, Фонтрай действовал не по своей инициативе. Тогда на кого он работал? На Испанию?
Очень возможно.
Нет, положительно, он не мог держать в тайне известные ему факты.
Луи решил изложить все, что знал, затушевав, как и обещал, неблаговидную роль монахов-минимитов. И он составил длинное послание, адресовав его единственному человеку, который, как он знал, поверит ему, — Джулио Мазарини.
* * *
После полудня Луи тепло оделся и, взяв лошадь из конюшни при отцовской конторе, поехал в особняк Рамбуйе. После недавних морозов и грозы с градом погода изменилась к лучшему, и парижане, высыпав на улицы, вернулись к своим обычным занятиям. Шустрые лавочники отлавливали зевак, стараясь всучить им свой товар, и на улицах снова образовались пробки. Разносчики заняли места на перекрестках, а прилавки торговцев загромоздили все уличное пространство, покрытое толстым слоем льда, а потому пока еще чистое. Как только лед растает, ему на смену придет черная вонючая грязь, которая быстро расползется во все стороны. Сперва Луи направился в Лувр, где, как ему было известно, он сможет передать письмо Мазарини.
Сначала он ехал по улице Сент-Авуа, затем по улице Веррери, свернул в улицу Ломбардцев и въехал в лабиринт улочек и переулков, выводящих на улицу Сент-Оноре.
Держа путь к Лувру, Луи, погруженный в свои мысли, не замечал нараставшего вокруг оживления. Он не слышал призывов торговок снедью, пытавшихся всучить ему свой товар. Не замечал, как субретки, в крестьянских юбках и башлыках, дерзко стреляли глазками в его сторону, давая понять, что он пришелся им по нраву. Столь же равнодушно взгляд его скользил и по очаровательным личикам богатых горожанок, чьи цветные плащи с пелеринками позволяли разглядеть манишку из тончайших кружев, прикрывавших приподнятую корсетом грудь. Как легко жилось ему раньше, когда он был простым нотариусом, не имел дворянского титула и точно знал, чем будет заниматься и как жить! Обрушившиеся на него королевские благодеяния пугали его. Конечно, сейчас он встретится с Жюли и, быть может, даже проведет вместе с ней два или три дня. Но что скажет она, увидев, в какое захолустье он ее привез? Жюли выросла в бедности, но последние несколько лет она жила если не в самой богатой, то в самой расточительной семье Франции. Что подумает она, когда обнаружит, что замок, где ей предлагают провести жизнь, сущие развалины, земли вокруг пребывают в запустении, а леса непригодны для прогулок? Не станут ли эти неприятные открытия роковыми для их любви?
Обуреваемый мрачными мыслями, он миновал улицу Сент-Оноре и выехал на улицу Пули, левая сторона которой была сплошь застроена особняками высшей аристократии. Самым красивым и самым длинным по праву считался фасад особняка Лонгвилей, торец которого смотрел на улицу Пти-Бурбон.
Перед церковью Сен-Жермен-л'Оксеруа он еще раз свернул налево в улицу Пти-Бурбон, которая тянулась вдоль Лувра и которую по ошибке нередко называли улицей Лувр. Эта дорога, узкая улочка, позволяла попасть в проулок, ведущий в квадратный двор Лувра. Этот проулок, собственно, и назывался улицей Лувр, иногда, впрочем, ее именовали улицей Отриш. Мрачная, плотно застроенная, со многими тупиковыми ответвлениями, улица Лувр слыла опасным местом, и в конце концов король приказал перегородить ее с обеих сторон. Она упиралась в мост, окруженный глубокими зловонными рвами: там в свое время по приказу молодого короля убили Кончини.
Пройдя по мосту, Луи через калитку, охраняемую не слишком бдительным гвардейцем, вошел во двор Лувра. В сущности, любой прилично одетый человек мог войти во дворец, и никто бы его не остановил. Впрочем, молодой нотариус не намеревался идти дальше, а, напротив, направился к караульному офицеру, стоявшему в компании мушкетеров в красных камзолах и голубых, обшитых галуном плащах с большим крестом посредине. Опираясь на мушкет, офицер откровенно скучал, с нетерпением ожидая, когда придет его черед смениться. Луи обратился к офицеру почтительно. Лишняя вежливость с людьми этого рода не повредит!
— Сударь, у меня важное послание для его высокопреосвященства кардинала Мазарини. Не скажете ли вы, к кому я мог бы обратиться?
Офицер окинул Луи взором одновременно утомленным и признательным. Просьба молодого человека предоставляла ему право под благовидным предлогом покинуть пост. Выпрямившись во весь свой высокий рост, офицер прислонил к стене мушкет и, гордо водрузив левую руку на эфес длинной испанской рапиры с витой гардой из медных полос, торжественно, словно матамор [21] на сцене, произнес:
— Я сам доставлю его! — И, повернувшись к мушкетерам, обратился к тому, кто стоял ближе к нему: — Господин де Ла Фер, прошу вас, подмените меня ненадолго. У меня важное поручение к его высокопреосвященству.
Раскатистое «р» свидетельствовало о гасконском происхождении офицера.
Луи удивился, что все решилось так быстро.
— Благодарю вас, сударь, признаться, я не надеялся найти посланца столь скоро, — произнес он, протягивая конверт, и с любопытством спросил: — Не могли бы вы назвать свое имя, сударь?
— Я Шарль де Баац, гасконец, и офицер гвардии, — ответил матамор, одной рукой небрежно подкручивая усы, а другую протягивая за письмом.
Откланявшись, Луи повернул обратно и поехал во дворец Рамбуйе. Особняк располагался на улице Сен-Тома-дю-Лувр, улочке, начинавшейся возле дворца Пале-Кардиналь и упиравшейся в Сену. Самая короткая дорога проходила вдоль реки, и Луи направил туда своего коня. Путь на набережную Лувра лежал мимо старого дворца Бурбон.
Сады Лувра тянулись справа, пока Луи ехал вдоль реки.
В этот час на реке было особенно оживленно: к берегу постоянно причаливали лодки, грузчики разгружали товары, складывали на телеги и тачки и развозили по городским лавкам. Поездка вдоль берега позволяла избежать многолюдной улицы Сент-Оноре, и те, кто спешил, выбирали обходной путь.
Но Луи не спешил. Он направился к башне Буа, примыкавшей к Новым воротам, оставшимся от древней стены времен Филиппа Августа, разрушенной по приказу короля. Там как раз заканчивалась галерея, построенная по приказу Генриха IV и соединившая дворец Тюильри с Лувром, дабы король, не боясь дождя, мог переходить из одного дворца в другой. Со стороны галереи фасад Лувра, украшенный резными фронтонами работы Гужона, [22] смотрелся поистине великолепно.
Решив сократить путь на улицу Сен-Тома, Луи воспользовался одной из калиток, каковых в ограде Лувра было несколько, и выехал прямо к дворцу Рамбуйе, рядом с которым высился дворец Шеврез, в настоящее время пустовавший, ибо герцогиня находилась в изгнании, а супруг ее, будучи офицером на службе у короля, проживал в Лувре.
* * *
Дочь французского посланника в Риме и итальянской принцессы, Катрин де Вивон, маркиза де Рамбуйе, прибыв во Францию в ранней юности и с ужасом обнаружив, что при дворе Генриха IV царят грубые нравы и нечистоплотность, немедленно решила удалиться от двора и принимать у себя. Для этого она построила дворец, постепенно снискавший славу Двор Двора.
В здании из красного кирпича и белого известняка, названного Дворцом Чародейки, были созданы все возможные удобства, и в частности, с помощью проложенных под землей труб подвели воду и устроили ванные комнаты. И вот уже тридцать лет, как в послеполуденный час маркиза ежедневно принимала в своей Голубой комнате всех знаменитых людей Франции, прославившихся своим происхождением, талантами или добродетелями.
Въехав в широкие ворота, Луи увидел Шавароша, управляющего маркизы, окруженного внимавшими ему слугами. Соскочив с коня и бросив поводья подбежавшему конюху, Луи направился к управляющему и после приветствия сообщил: