Немое кино (СИ)
— Неплохо, — кивает блондинка, хотя ей немного стыдно за то, что она смотрела очень мало фильмов и совсем не знает имена актеров, хотя главный герой, играющий сыщика, показался ей знакомым.
— Тогда через пару дней вторую часть посмотрим, — обещает Яр, прикуривая, а затем передавая пачку с зажигалкой Аве.
Девушка какое-то время смотрит на золотые «Мальборо», ловя себя на мысли, что с ее появлением он начал покупать более легкие сигареты. Но помимо этого понимает, что сама начала довольно часто пить — они ведь пили пиво дважды, а потом еще ходили в бар, но Аврора думает, что в этом нет ничего страшного. И Ава закуривает, раздумывая, рассказать ли Ярославу, что утром она обнаружила сообщения от Дениса и Кристины. Она какое-то время смотрит на Яра, наблюдающего за людьми, а затем переводит взгляд на фасад соседнего здания.
— Мне Кристина написала, — говорит она тихо. — Та самая подруга. Просит прощения, говорит, что не знает, как так получилось.
Аве неприятно об этом говорить, но ей кажется, что замалчивать такое не стоит — будет намного хуже, если держать эту боль в себе. А ей все еще больно. Боль от предательства подруги немного отличается от боли предательства любимого человека.
Любимого? Правда?
Аврора морщится от собственных мыслей. Любимый он был или нет, это уже не играет никакой роли… Но больше всего Аврора конечно же расстроена из-за Кристины. Так слепо доверять и так легко напороться.
— Ты простишь ее?
Ава поворачивается на Ярослава, встречаясь со взглядом серых глаз. На мгновение она задумывается, что не замечала раньше их цвета, а они ведь серые, как сталь, и тягучие. Кажется, загляни в них и утонешь, захлебнешься.
— Знаешь, что самое жалкое? — она вдруг грустно улыбается. — Я ведь их уже простила. Обоих. Это не значит, что я забыла… Просто люди они… часто оступаются, понимаешь? — Ава смотрит ему в глаза, но не видит в них понимания. — Я не думаю, что смогу когда-либо доверять ей снова, но у меня нет никакого права осуждать ее. Она сделала то, что сделала, таков был ее выбор. Ей с этим жить, а не мне.
Какая же ты дурочка, Ава, Господи… Ты же не бережешь ни себя, ни свои чувства, ни свое глупое маленькое сердце, прощающее всех подряд. Неужели они правда заслуживали прощения? Неужели вся эта боль, которую ты пережила, ничегошеньки не стоила? Глупо, Ава, очень глупо… Нельзя быть такой доброй, это же погубит тебя. По-крайне мере, это уже губит меня.
— Ты спрашивала, почему я сюда переехал, — Ярослав сам не знает, зачем это говорит. — Я учился в институте в Москве и несколько лет жил с девушкой… Катей… — ее имя дается ему с большим трудом, хотя он отмечает, что зажившие раны больше не кровоточат. Ему больше не больно, его всего лишь окутывает печаль, словно одеяло, сотканное из счастливых воспоминаний. — Мы собирались расписаться после того, как она сама закончит институт. Она была младше меня на два года.
Не надо, пожалуйста, Яр… Я знаю, что ты хочешь сказать. Этот взгляд! Как взгляд того фотографа, погибшего в Башнях Близнецах. Я не хочу этого слышать.
Но уже слишком поздно. Ярослав понимает, что спустя несколько секунд глаза Авы будут смотреть на него совсем по-другому — он будет видеть в них ту самую жалость, от которой тогда сбежал из Москвы в Санкт-Петербург. Здесь он начал с чистого листа и обрел покой. Он похоронил свою боль, закрыв ее в сундук и выбросив в Фонтанку. И сейчас она где-то на дне реки. Там она и должна оставаться.
— Она ехала с папой в машине зимой по трассе, и он не справился с управлением. Машина несколько раз перевернулась, у нее не сработали подушки безопасности. В общем, я закончил институт через пару месяцев, получил диплом и уехал.
Ярослав даже не поворачивается в сторону Авроры, потому что знает, что там увидит.
Давай, да. Жалей меня, Ава. Погладь меня по голове, сочувственно поцокай языком, скажи, как тебе жаль. Давай, уничтожь меня к чертовой матери своей жалостью. Я и так перед тобой последнее время словно оголенный нерв — только прикоснись, и разряд по всему телу пойдет.
— Вот они, — вдруг подает она голос, показывая рукой на маленьких мальчика и девочку, что смело топают в нескольких метрах от родителей по набережной. Ярослав хмурится, глядя на Аву, но она лишь взглядом приказывает следить за рукой. — Видишь? Смотри, как она важно топает!
Девочка и правда задирает колени, будто марширует на плацу. У нее в руках маленький цветочек, похожий то ли на ромашку, то ли на одуванчик.
— Они не брат и сестра, — подхватывает Яр, глядя на их родителей. — Может быть соседи или просто друзья.
— Уверена, они пойдут в одну школу, — кивает блондинка, наблюдая за ними с прищуром. Солнце постепенно заходит за горизонт. — А потом в один институт.
— Она будет хорошей и домашней девочкой, а он будет грозой района, — утвердительно заявляет Ярослав, будто так будет на самом деле.
— А может быть наоборот! — восклицает Ава, улыбаясь и приподнимая бровь. — Может он будет домашним мальчиком, а она грозой района. Всех в узде держать будет.
— Ага, он пойдет учиться в институт на учителя, а она пойдет учиться на учителя физкультуры. И работать в одной школе будут!
Аврора заходится звонким смехом, отмахиваясь, а Яр смотрит на нее, кусая внутреннюю сторону щеки.
Что же ты такое, Ава? Ты же даже не человек. Откуда ты тут появилась? Свалилась мне как снег на голову в апреле, всю мою жизни перевернула. А теперь сидишь тут на моей мансарде, крошишь в руках курабье и таким звонких хохотом заливаешься, что у меня мурашки по коже бегут.
И Ярослав не замечает в ее взгляде ожидаемой жалости, а затем облегченно вздыхает и берет в руки гитару. Аврора задерживает дыхание, потому что от голоса Яра у нее волоски на руках встают дыбом.
Пой мне еще.
Тихо, в обратную сторону крутится магнитофон.
В доме темно, шорохи, скрипы сводят с ума.
Кончился день. Не имеют значения цифры. На лепестки рассыпался мак.
Пой мне еще.
Рано заветную карту вытаскивать из рукава.
Чайник кипит, капля из крана медленно-медленно-медленно падает вниз.
Голос дрожит хлопнула дверь — это ветер.
Держась за края, до размеров Вселенной сужая зрачки.
На рубеже этих сумрачных тысячелетий
По горло в воде на дрейфующей льдине ждут рыбаки.
Ну так и пой мне еще.
Что я могу изменить, направляемый собственной тенью,
Давным-давно предупрежденный о том, что, начиная обратный отсчет,
Любой, имеющий в доме ружье, приравнивается к Курту Кобейну,
Любой, умеющий читать между строк, обречен иметь в доме ружье
Пой мне еще.
Я просто знаю, что в последний момент, когда тебе никто не поверит,
Прохожий на остановке возьмет и укроет тебя под плащом,
Дома задрожат при появлении трамвая, и когда откроются двери —
Пой мне еще. Пой мне еще. Пой мне еще.
Пой мне еще. Пой мне еще. Пой мне еще.
Они уходят с крыши, когда часы показывают почти одиннадцать вечера, и то только потому, что становится прохладно. Ярослав какое-то время сидит на кухне, пытаясь обуздать мысли, а Аврора тем временем стоит под теплыми струями воды. Сердце заходится сумасшедшим стуком, а воздуха практически не хватает. Она опирается ладонями о кафель, нагибаясь.
Не думай, не думай о нем… Не смотри на него так, прекрати. Это ничем хорошим не закончится, ты же знаешь. Но ведь это так приятно, верно? Господи…
Ярослав вздрагивает, когда в коридоре хлопает дверь ванной комнаты. Он слышит, как босые ноги Авроры ступают по паркету и представляет, как остаются небольшие следы от ее маленьких ножек. Топ-топ. Он думает, что вот сейчас, вот сейчас хлопнет дверь в ее комнату, но шаги продолжаются. И через мгновение она застывает в дверях кухни, кусая губы и немного неуверенно улыбаясь. На ней только белое махровое полотенце. С волос падают небольшие капельки и скатываются по серебристой коже, впитываясь в материю. Кажется, проходит целая вечность прежде, чем она что-то говорит.