Тайная история Леонардо да Винчи

Тут Верроккьо, в свою очередь, был прерван Лоренцо Медичи. Хотя многие гости засмеялись при словах о летающей машине, Лоренцо не смеялся. Он оставил свой кружок и стоял в центре комнаты, неподалеку от Андреа дель Верроккьо и Леонардо.
— Мой любезный друг Андреа часто рассказывал мне о твоих исследованиях, Леонардо, — с легким сарказмом сказал Лоренцо. — Но как же ты намерен устроить это чудо с полетом? Ведь не с помощью же рычагов и блоков. Уж не призовешь ли ты чарами летающего зверя Гериона, чтобы спуститься на нем в адские круги, как сделал Данте, если верить книгам? Или просто нарисуешь себя на небе?
Все засмеялись, а Леонардо, который не осмелился перебить Лоренцо, объяснил:
— Вне всякого сомнения, ваше великолепие, вы видели, как биение крыльями о воздух поднимает тяжелого орла в высокие разреженные слои, почти к сфере изначального пламени. Воздух в движении можно видеть на море, когда он наполняет паруса и тянет тяжело груженные суда. Точно так же может человек с крыльями, достаточно большими и точно устроенными, преодолеть сопротивление воздуха и, используя его, подчинить его себе и подняться ввысь. В конце концов, — продолжал Леонардо, — и птица не более чем инструмент, работающий по законам математики, и человек может повторить все ее движения.
— Но человек — не птица, — сказал Лоренцо. — У птицы есть сухожилия и мускулы несравненно более сильные, чем у человека. Если бы мы были устроены так, чтобы иметь крылья, Всемогущий дал бы их нам.
— Вы считаете, что мы слишком слабы, чтобы летать?
— Я думаю, очевидность приведет разумного наблюдателя к такому выводу.
— Вы наверняка видели, — сказал Леонардо, — как соколы несут уток, а орлы зайцев, и бывают случаи, когда этим крылатым охотникам приходится удваивать скорость, чтобы нагнать дичь. Но им нужно очень немного сил, чтобы поддерживать себя в воздухе и балансировать на крыльях, простирая их на пути ветра и так направляя полет. Довольно легкого движения крыл, и чем больше птица, тем медленнее движение. С человеком то же самое, ибо в ногах у нас больше силы, чем требуется нам, чтобы поддержать себя. Чтобы убедиться в этом, взгляните на следы человека в песке на морском берегу. После прикажите второму человеку взобраться первому на плечи — и увидите, насколько глубже станут следы. Но снимите второго человека со спины первого, прикажите первому подпрыгнуть как можно выше — и вы увидите, что от прыжка остался более глубокий след, чем тот, что оставлен человеком с двойным весом. Таково двойное доказательство того, что в ногах у людей вдвое больше сил, чем надо им для поддержки себя… более чем достаточно, чтобы летать, как птицы.
Лоренцо засмеялся.
— Прекрасно, Леонардо! Однако мне хотелось бы своими глазами увидеть твою машину, которая превращает человека в птицу. Это на нее ты тратил свое драгоценное время вместо того, чтобы уделять его моим драгоценным статуям?
Леонардо опустил глаза.
— Нет-нет, — запротестовал Верроккьо, — Леонардо был со мной в ваших садах, используя свой талант для восстановления…
— Покажи мне свою машину, художник, — сказал Лоренцо. — Я смогу использовать такое творение, чтобы устрашить врагов, в особенности тех, кто носит цвета юга. — Он намекал на Папу Сикста Четвертого и флорентийское семейство Пацци. — Она готова к действию?
— Еще нет, ваше великолепие, — сказал Леонардо. — Я экспериментирую.
Все снова засмеялись, и Лоренцо вместе со всеми.
— Ах, экспериментируешь? Тогда будь любезен, сообщи мне, когда закончишь. Но, судя по твоему выступлению, никому из нас не стоит волноваться.
Униженный, Леонардо отвел взгляд.
— Скажи, как ты считаешь, долго ли продлятся твои эксперименты? — не унимался Лоренцо.
— Думаю, я могу с уверенностью сказать, что мое творение будет готово к полету через две недели, — ко всеобщему удивлению, заявил осмелевший Леонардо. — Мою Большую Птицу я собираюсь отправить в полет с Лебединой горы во Фьезоле.
По студии пробежал изумленный говор.
У Леонардо не было иного выхода, как только принять вызов Лоренцо; не сделай он этого, Лоренцо мог бы разрушить его карьеру. До сих пор, очевидно, Великолепный считал Леонардо дилетантом, разносторонним гением, не способным довести свои идеи до реального воплощения. Но было в выходке Леонардо и нечто большее, ибо сейчас Леонардо чувствовал, что потерял все; он мог позволить себе быть безрассудным. Возможно, безрассудство поможет ему отвоевать Джиневру де Бенчи… и, возможно, оно же поможет ему показать Лоренцо летающую машину.
— Прости мне едкие речи, Леонардо, ибо все в этой комнате уважают твои труды, — сказал Лоренцо, — но я ловлю тебя на слове: через две недели мы отправимся во Фьезоле. Ну а теперь, увидим мы сегодня вечером чудо или нет?
— Конечно, увидите, ваше великолепие, — сказал Леонардо и, поклонясь, отступил. — Если вы минутку подождете, я проясню для вас теологический спор, в котором мне удалось одолеть нашего новообрученного мессера Николини. — Он заговорил громче, чтобы слышали все: — Мессер Николини, если б вы были так любезны и вышли сюда, я бы показал вам… душу!
Толпа выпихнула Николини вперед, явно против его желания, и на миг Леонардо овладел вниманием всех. Никто теперь не уйдет на праздник, как бы громок ни становился шум, что сочился с улицы сквозь стены и окна. Леонардо обшарил взглядом комнату, отыскивая Зороастро да Перетолу, нашел, тот кивнул ему и выскользнул в другую дверь.
Ему понадобится помощь Зороастро.
— Можно мне с тобой? — спросил Никколо Макиавелли.
— Пошли, — сказал Леонардо, и они вышли из студии в одну из литейных.
Комнату использовали под склад. Инструменты, отливки, коробки для упаковки были сложены вдоль стен, на полу валялись мешки с песком, а чтобы войти, нужно было пробраться через грубо обработанные куски камня и мрамора, что лежали у самой двери, так как ученикам было лень тащить их дальше. У дальней стены стоял бронзовый Давид с отрубленной головой Голиафа у ног; он поражал и притягивал взгляд. Это была, наверное, лучшая из работ Верроккьо.
— Это ты? — спросил Макиавелли, совершенно потрясенный.
Статуя и в самом деле походила на Леонардо.
— Мастер никак не мог найти подходящую фигуру для модели, вот и использовал Леонардо, — пояснил, входя, Зороастро.
— У нас нет времени, — нетерпеливо бросил да Винчи, роясь в вещах, но тут же заметил: — А ты как будто пришел в себя.
— Ты о чем? — настороженно спросил Зороастро.
— Когда ты появился перед Великолепным, то нервничал, словно нашкодивший кот. Что ты натворил? Украл его перстень?
Зороастро помахал рукой, словно пытаясь волшебством сотворить перстень Первого Гражданина.
— Что там насчет души? — спросил он, резко меняя тему.
— Где эта надувная штука, которую мы сделали? Я помню, мы прятали ее здесь.
— А, так ты собрался показать фокус со свиньей!
— Ты раскрасил и сшил свиные пузыри, как я просил? — осведомился Леонардо.
Зороастро расхохотался.
— Так это и будет душа? Не выйдет ли это слегка кощунственно? — Он снова засмеялся, потом сказал: — Ну да, мой друг, я сделал, как ты просил, хотя и подумать не мог, что ты захочешь показать подобный трюк в такой важной компании.
— Просто помоги мне найти все нужное! — выдохнул Леонардо.
— Все здесь, милый Леонардо, — сказал Зороастро. — Я сложил все вместе. — Велев юному Макиавелли вытащить насос, он поднял ярко раскрашенный короб. — Надеюсь, у тебя сильные руки, юноша. — И повернулся к Леонардо. — Какой сигнал?
— Я хлопну в ладоши.
Леонардо вышел из литейной и возвратился в студию. Общество горело нетерпением, а Николини стоял чуть впереди остальных, и на лице его отражался ужас, унизительный для мужчины.
— А сейчас, — сказал ему Леонардо, — следует демонстрация того, что неизбежно случается с духом, если его не защищает смертная плоть.
— Богохульство! — воскликнул Николини.
Леонардо хлопнул в ладоши и распахнул дверь. И тут лее в комнату вдавилась, распухая, молочного цвета мембрана. За шумом голосов шелеста насоса было не расслышать, потому что пузырь заполнил собой уже весь проем, угрожая разрастись еще больше, пока не поглотит всю комнату.