Тайная история Леонардо да Винчи

Нери засмеялся, но Леонардо вспыхнул от унижения, потому что не понимал латыни, когда на ней говорили так быстро. Леонардо мог неплохо читать по-латыни, но «образованные» цитировали древних поэтов и говорили на мертвом языке так, как некогда Лукиан, Квинтилиан или Клавдий; а ему это было недоступно.
— Леонардо, я же пошутил! Я только сказал: «Создал памятник я, бронзы литой прочней», и все! Прости, если…
Но Леонардо извинился и вышел. Он шагал по темным залам, ориентируясь на проблески огня в дверных щелях, и скоро заблудился. Он вытянул руку и коснулся стены, познавая дом на ощупь, как слепой, идущий незнакомым путем. Воспоминания прихлынули к нему, сделанные из того же вещества, что и тьма: Джиневра, Николини, растерзанный мальчик. Он потерял Джиневру навеки, но этого не могло быть… этого просто не могло случиться… и не мог он только что быть в постели с прекрасной и желанной Симонеттой. Она не могла быть Гаддиано… а Нери не мог быть Леонардо. Однако сегодня казалось возможным все жуткое и необычайное; и он мог думать только, что это знамение, что его ведет судьба.
Добравшись наконец до лестницы, он увидел, что в канделябрах по стенам горят свечи, а потом услышал аплодисменты и крики: «Брависсимо! Виват! Valete et plaudite!»  [26]Леонардо бросился вперед: пред ним был все тот же большой сводчатый зал, где он оставил Сандро и Никколо. Из мерцающей тенями мглы коридора зал казался окутанным самой сущностью света, погруженной в самое его средоточие; и Леонардо почувствовал себя так, будто от закопченных лабиринтов преисподней воспарил к сияющей сфере рая. Когда он вошел, Симонетта отделилась от группы гостей, явно зачарованных творящимся действом: китаец в шелковой одежде цвета сливы стоял за длинным столом, драматически держа руки перед глазами. Когда Симонетта направилась к Леонардо, несколько ее возможных поклонников обернулись ей вслед. Она выглядела королевой — пышнотелая, с мягкими манерами и прямой спиной; казалось, она скользит над полом, не касаясь жалкого дерева. Когда Леонардо поцеловал ей руку, она сплела его пальцы со своими и сказала:
— А теперь, Леонардо, я представлю тебя гостю, о котором говорила до того, как мы… — Она улыбнулась, как бы напоминая, что он ее любовник. — Уверена, вы найдете друг в друге много общего.
Леонардо стало неловко, но тут к нему подбежал Никколо.
— Я не заметил, как ты вошел, — проговорил он, беря Леонардо за руку. Он был сильно возбужден, щеки у него горели.
За Никколо подошел Сандро. Он тепло приветствовал Леонардо, но вид у него был смятенный: как будто в присутствии Симонетты он растерял весь свой опыт, всю уверенность в себе. Возможно, он боялся, что она видит в нем лишь еще одного назойливого, думающего только о себе ухажера.
Однако Леонардо ощущал в нем что-то еще: ревность и гнев.
Конечно, если Сандро знал, что этой ночью Леонардо владел Симонеттой, он должен быть вне себя. По спине Леонардо пополз холодок. Он испугался, что Сандро прочтет вину в выражении его лица.
— Я должен поглядеть, что делает этот чудной человек, — заявил Никколо. Он явно горел нетерпением вернуться к толпе в дальнем конце зала, потому что продолжал смотреть туда с таким видом, словно пропускает проповедь, которую Бог произнес на Синае. — Его зовут Кукан в Венце.
Симонетта со смехом взъерошила его волосы:
— Нет, юный Никко, его зовут Куан Инь-ци, что, но его словам, означает «Властелин Перевала».
— Он выглядит чересчур театрально, — заметил Леонардо, наблюдая за нарочито преувеличенными жестами китайца. — Не думаю, чтобы другие его соотечественники держались именно так.
— Но ведь он такой, как ты, Леонардо! — Симонетта повернулась к нему, держа за руку Никколо, который тянул ее к завлекательной потехе. — Он волшебник, гений, чарователь, актер, колдун и астролог.
— Я не астролог, — возразил Леонардо.
Смеясь, она подняла руку Никколо:
— Вот видишь, малыш Никко, твой мастер не согласен, чтобы я называла его астрологом, но от всего прочего не отказался!
Леонардо и Сандро отстали от них.
— У тебя все в порядке, Пузырек? — шепотом спросил Леонардо.
Он принадлежал к тому тесному кругу друзей, которым Боттичелли позволял называть себя детским прозвищем. Сандро был довольно пухлым младенцем, потому отец и дал ему это насмешливое прозвание.
— А как же, если не считать того, что ты бросил меня с этим юным сластолюбцем.
— Никколо?
— Кто же еще?
— Что он натворил? — спросил Леонардо, но тут же осекся. — Ах да, эта служаночка… Я видел ее наверху — она так раздвигала ноги, словно готова была принять в себя целый полк.
— Ну, насчет полка я бы усомнился, — сказал Сандро, — но нашего юного Никколо она сожрала.
— Или он ее.
— Мне не пришлось долго бродить в темноте под дверями, пока я искал его, — продолжал Сандро. — Она крикунья.
— И?..
— Поскольку ясно было, что он уже начал, то я решил, что лучше будет дать ему закончить.
Леонардо рассмеялся.
— Что ж, Никко был честен насчет проституток: он прямо сказал мне, что они должны стать частью его воспитания. А замыслил это Тосканелли.
— Никогда бы не поверил!
— Да и я, по правде сказать, тоже, но от старика никогда не знаешь, чего ждать.
— Леонардо…
— Да, друг мой?
— Где ты был все это время?
— Ты же видел, я уходил с Нери. — Леонардо стало не по себе. — Он настоял на том, чтобы устроить мне роскошную прогулку при свечах, которая закончилась оргией наверху — я в ней не участвовал.
— Я не щепетилен, — сказал Сандро. — Твоя личная жизнь — дело только твое. Тебе не нужно ничего объяснять.
— Тогда в чем дело?
— Скажи, кто же тогда был твоим двойником?
Смекнув, что для Сандро открыть эту тайну — лишь дело времени, Леонардо ответил:
— Ладно, Пузырек, ты не оставил мне выхода. Двойником был Нери, а он попросил кого-то сыграть себя. Я встретился с ним позже.
— Большую часть ночи я искал Симонетту, — сказал Сандро.
— А судя по румянцу на твоем лице, друг мой, я бы сказал, что ты немалую часть ночи гонялся за бутылочкой.
— Я выпил только один стакан, — возразил Сандро.
Леонардо не стал развивать эту тему.
— Я виделся наверху с мадонной, — сказал он, делая первый шаг. Ему придется приложить все усилия, чтобы скрыть правду от Сандро. — Она, словно кошка, все время в движении.
Сандро нахмурился, и Леонардо поспешно прибавил:
— Это не оскорбление. Мы говорили о тебе.
Сандро просветлел:
— Да?
— Она верит, что твои картины дадут ей бессмертие. Разве может другой мужчина предложить ей больший дар?
— Правда, — согласился Сандро. — А еще что-нибудь она тебе сказала?
— Сказала только, что не хочет причинять тебе боль.
Лицо Сандро залилось краской.
— Что это значит?
— Всего лишь то, что ты ей небезразличен.
— Но если это так, то…
— Она принадлежит Первому Гражданину, друг мой.
Леонардо вовсе не хотел тешить друга ложными надеждами, но что проку, если Сандро все равно желал бы Симонетту вопреки любой логике.
— Ее сопровождал кто-нибудь?
— Ты видел здесь Лоренцо Великолепного или еще кого-нибудь из Медичи?
— Нет.
— Ну вот тебе и ответ.
Никколо метнулся к Леонардо и встрял в разговор:
— Пойдем же, пойдем, ты пропустишь все!
Симонетта на миг повернулась к ним и едва заметно кивнула Сандро, а потом вновь устремила все свое внимание на человека по имени Куан Инь-ци. Сандро, Леонардо и Никколо, перейдя зал, встали рядом с Симонеттой.
Куан Инь-ци был высок и хорошо сложен, но узкий чувственный рот и раскосые, широко поставленные глаза придавали его лицу холодное и высокомерное выражение. Зарубцевавшийся шрам сбегал слезой из уголка левого глаза, исчезая в путанице густой, безупречно чистой бороды.
— Могу я одолжить заколку или булавку у одной из прекрасных и высокочтимых дам?