Тайная история Леонардо да Винчи

— Твоя баба — подстилка, соска, давалка! — Она заползла на постель и устроилась над головой Сандро, широко распялив тощие корявые ноги. — Глянь-ка на мою щелку, говнюк! — И по-девичьи тонким голоском спросила: — Так ли хороша ее плоть, как моя?
Ведьма задрала платье, обнажив промежность, и вытащила смоченную менструальной кровью — не ее собственной, конечно же, — тряпку, которая была обмотана вокруг ее талии.
— Сдирайте занавеси с окон! — крикнула она Мирандоле.
— Это для того, чтобы высвободить фантом маэстро Сандро, — прошептал Никколо.
Леонардо в отвращении затряс головой.
— Не думаю, чтобы на это стоило смотреть дальше.
Но Никколо, словно не слыша его слов, отошел на другую сторону комнаты.
Мирандола срывал с окон плотные занавеси, всякий раз повторяя: «Deus lux summa luminum»  [34]. Слабые лучи уходящего дня проникли в комнату, такие же прозрачные и неощутимые, как на картинах Сандро, одна из которых стояла сейчас у стены. Это была «Весна», и танцующие грации, изображенные по описаниям Апулея, казались сотканными из света. Эти фигуры не имели телесности; то были сияющие духи, ангельские, невыразимо прекрасные видения — фантомы Симонетты, порожденные разумом Сандро.
Возможно, ведьмин дым все же поразил зрение Леонардо, потому что ему почудилось, что фигуры едва заметно движутся: они жили и страдали, захваченные двухмерным безвременьем картины.
Мотая вонючей тряпкой перед лицом Сандро, ведьма восседала у него на груди и похотливо постанывала. Потом бросила тряпку ему на лицо и забормотала:
— Твоя баба свинья, дрянь, грязнуля… вот как это, как это… Проклятие естества — вот что она такое.
Потом она на коленях отползла назад и ввела в свою промежность его пенис.
Глаза Сандро были раскрыты; казалось, он смотрит прямо на нее.
Только эти глаза и казались живыми…
Подвигавшись на нем в гротескной пародии на соитие, ведьма в конце концов сдалась. Все еще раскорячась над больным, словно четырехлапый паук, она обернулась к Мирандоле и Лоренцо и сказала:
— Это не человек, а дьявол! Ему не поможет ничто.
Она слезла с Сандро и спустилась с кровати, затем выплыла из комнаты с видом высокородной дамы, которую только что незаслуженно оскорбили.
К ужасу и отвращению Леонардо, Сандро возбудился — все еще дрожа и бормоча имя Симонетты.
Когда Мирандола возвратился с Симонеттой, Леонардо не осмелился слишком настойчиво протестовать, чтобы Лоренцо не догадался об их отношениях: это наверняка будет более опасным для Симонетты, чем все эти колдовские штучки. При виде Симонетты Лоренцо застонал, но тут же застыл, взяв себя в руки, чтобы послужить примером своим спутникам. Джулиано молча стоял рядом с братом.
— Не желаешь ли, чтобы все ушли из комнаты? — спросил Мирандола у Лоренцо.
— Мы можем помешать исцелению Сандро?
— Не думаю, но здесь может стать небезопасно.
— Тогда пусть те, кто хочет уйти, сделают это сейчас.
Лоренцо сказал эти слова громко, чтобы их услышали все.
Придворный врач, усталый и растрепанный, поклонился Лоренцо и вышел вместе с парой своих коллег.
Верроккьо сжал Лоренцо в медвежьих объятиях.
— Как бы я ни любил Сандро, думаю, мне сейчас лучше проститься с вами и с мадонной. Если вдруг понадоблюсь, я буду поблизости.
— Прихвати с собой Никколо, — сказал Леонардо.
Андреа кивнул с мрачной улыбкой.
— Пошли, — сказал он Никколо, подталкивая его и молодого слугу к дверям.
— Ты уверена, что хочешь рискнуть? — спросил Лоренцо у Симонетты.
В голосе его прозвучало отчаяние. Симонетта кивнула и поцеловала его в щеку. Лоренцо обнял ее.
— Должны быть и другие способы.
— Прости, Великолепный, но мы использовали все имеющиеся средства.
— Значит, нужно найти новые. — Руки Лоренцо лежали на плечах Симонетты. — Я не могу позволить тебе сделать это, мадонна. Ты мне слишком дорога, — добавил он, притянув ее к себе.
Леонардо и Джулиано вежливо отступили.
— А что будет с беднягой Сандро? — спросила Симонетта. — Без моей помощи он умрет. Он тебе не дорог?
— Конечно, дорог, он мне как брат. Но я не могу потерять тебя, дорогая.
— Если я не помогу ему, он наверняка умрет. Я не смогу жить с этим. Я люблю тебя, но должна это сделать. Позволь мне искупить…
— Искупить?
— Не проси меня объяснять, ибо я скажу правду, как и всегда. Но помнишь свое обещание? Мы не станем задавать друг другу вопросов. — И добавила шепотом: — Мы будем лишь отдаваться друг другу, верно?
Лоренцо опустил крупную некрасивую голову, и Леонардо почувствовал внезапную глубокую симпатию к этому человеку.
— Настал мой черед испытать веру, — сказала Симонетта.
Лоренцо кивнул и натянуто улыбнулся.
— Теперь вы все должны уйти. Я забочусь о вашей безопасности, потому что всех вас люблю. — Она улыбнулась Леонардо, словно деля с ним какие-то тайны.
— Я остаюсь, — сказал Лоренцо.
— И я с вами, — сказал Леонардо.
— Я тоже, — кивнул Джулиано.
— Джулиано… — начал Лоренцо, крепко обняв брата, и оборвал себя: он заметил Никколо, который тайком проскользнул назад в комнату и стоял в тени подле двери. — Но вы, юное дарование, должны уйти. Или вы тоже дерзнете ослушаться меня?
Никколо вышел на свет, поклонился и пробормотал извинение. Уши у него горели, однако ему достало смелости сказать Симонетте:
— Пусть Бог поддержит тебя в твоих стараниях, мадонна.
Когда он ушел, Мирандола сказал Симонетте:
— Надо спешить, иначе Сандро опять впадет в неистовство. Ты должна втянуть в себя его фантом, но не дозволяй ему овладеть тобой. Когда фантом войдет в тебя, заключи его в своих глазах, дабы он не проник в сердце и не угнездился там. Как я объяснял, милая дама, ты должна представить, что позади твоих глаз — светлое обширное пространство, подобное залитому солнечным светом собору.
— Да, Пико, я помню.
— Тогда иди к нему.
— Будь осторожна! — прошептал Лоренцо и начал молиться.
Симонетта пошла прямо к постели, а Мирандола отошел к камину и подложил в огонь полено. Дерево трещало и курилось паром — оно оказалось сырым. Потом он бросил в огонь какой-то мешочек, и едкие серые испарения заполонили комнату, как будто вытеснив свет. У Леонардо вновь закружилась голова, тело стало легким-легким и словно бы распухало. Он прижал к лицу рукав, хотя укрыться от дыма было невозможно. Ему казалось сейчас, что тело, пространство, физическое существование вторичны, а первичное — дух, образ, отделенный от предмета.
В это верил Сандро…
Симонетта стояла у постели Сандро и держала его за руку, все еще привязанную к изголовью.
— Пузырек, — прошептала она, — это я, Симонетта. Я пришла забрать твою боль. Освободить тебя…
— Симонетта… Симонеттанеттанетта… — бормотал Сандро, как песенку.
Мгновением позже его брови нахмурились, а лицо как будто ожило, но он так плотно зажмурил глаза, что верхняя губа вздернулась от натяжения — словно Симонетта была солнцем, слишком ярким, чтобы смотреть на него в упор.
Сандро напрягся и замотал годовой. Затем, ненадолго придя в себя, забормотал:
— Уходи, прошу, оставь меня! Я не хочу тебе зла! Симонетта, любимая моя Симонетта…
— Я не уйду, — твердо сказала Симонетта, беря его лицо в ладони. — Взгляни на меня, я здесь.
Но Сандро отказывался открыть глаза. Он выгибался и дергался так, словно нежнейшие прикосновения Симонетты жгли его раскаленным тавром, но она оставалась на месте, не давая отшвырнуть себя от постели. Она держала Сандро, покуда он не перестал метаться.
И тут он попался.
На миг он открыл глаза, увидел ее — и отвернул голову, прижимаясь щекой к постели, словно надеялся зарыться в нее с головой; но потом, дрожа от напряжения, борясь с мускулами, которые подчинялись его одержимости, а не разуму, повернулся к Симонетте.
Глядя на нее расширенными, остановившимися глазами, он вдруг затих.