Тайная история Леонардо да Винчи

Но вепри обезумели от ярости — полуголодные, испуганные, с пеной на мордах.
Леонардо покрепче сжал руку Никколо, и тут их сдавило и вытолкнуло на обочину. Кто-то попытался врезать Никколо по уху, но Леонардо отбил удар.
— Спокойно, Никко, — сказал он.
Тут их качнуло назад, словно под напором приливной волны. Леонардо удалось устоять и удержать Никколо; не обними он его, мальчик упал бы и был раздавлен.
— Леонардо, я и сам справлюсь!
Никколо вырывался, пытаясь заглянуть поверх голов стоящих впереди.
Толпа вновь навалилась на них, и они смешались с ней. Вепрь порвал девочку лет десяти, прежде чем один из стражников успел смертельно ранить его. Но даже с копьем, пронзившим шею, вепрь продолжал сражаться. Леонардо увидел его: пасть раскрыта, клыки покраснели от чужой и собственной крови. Огромная голова дернулась вправо, влево… и тут юноша сразил его. Рев зверя был зловеще похож на человеческий. Потом вепрь рухнул, ломая клыки, когда его морда ударилась о камни вымощенной еще римлянами улицы. Упал и второй кабан. Смуглый юноша перерезал ему горло и брезгливо отпрыгнул, когда зверь в предсмертной судороге сперва помочился, а потом опорожнил кишечник. Другие вепри промчались мимо, один из них истекал кровью. Стражники бросились в погоню.
Кабанов и воинов поглотили улицы, и опасность миновала.
Новость кругами расходилась по толпе. Слышались довольные возгласы. Отец раненой девочки и двое его слуг унесли ее, и толпа вернулась к кровавой оргии смерти и жертвоприношений на старой базарной площади.
Никколо ни на шаг не отступал от Леонардо, и они позволили толпе вынести себя к арене и высившимся над ней трибунам. Люди, вооруженные копьями и защищенные подвижными деревянными панцирями «черепах», дразнили медведей. Распотрошенные трупы воняли на солнцепеке. Рыночная площадь превратилась в склеп, в жуткое напоминание о праздниках Древнего Рима. Семь-восемь десятков хищников рыскали по арене, всматривались в толпу, принюхивались к запаху крови, дрались и убивали друг друга. Перед улицами стояли ограды. Прореху, в которую прорвались кабаны, чинили двое перепуганных рабочих в голубых с золотом ливреях Пацци.
— Это стражи Пацци упустили вепрей, — сказал Никколо. — Как думаешь, случайно?
Леонардо пожал плечами:
— Если бы они собирались устроить охоту на улицах, то пустили бы несколько человек впереди вепрей. И ты же сам видишь — ограда сломана.
— Они могли только что решить выпустить их. Ограду могли надломить прежде, чем ее разнесли кабаны. Но я уверен, что Сандро будет доволен.
— Почему это? — спросил Леонардо.
— Потому что бесчестье падет на Пацци. Ты разве не слышал, что происходит?
— Боюсь, что нет.
— Пацци и Медичи сцепились на улицах. Разлад зашел слишком далеко.
Воистину Леонардо чересчур долго был отрешен от мира.
— Как так? — спросил он.
— Церковь на стороне Пацци. Но Сандро говорит, что Лоренцо слеп и глух ко всему.
Нккколо приуныл, и Леонардо обнял его. Он был все-таки еще совсем мальчишкой, хоть временами и очень походил на взрослого. Сейчас его заворожил большой косматый зверь, что твердо стоял на ногах, угрожающе наклоняя голову ко всякому, кто приближался к нему.
— Кто это? — спросил Никколо.
— Зубр, — отозвался да Винчи, печально глядя на трупы животных, устилавшие арену, как мусор.
Если бы ему удалось получить несколько этих трупов для препарирования и изучения, травля зверей не была бы такой пустой потерей времени. Леонардо видел, что толпа требует новых развлечений, новых зрелищ, и вполне вероятно, что скоро кабанов и тигров выпустят с арены, чтобы охотиться за ними на улицах. Леонардо оглядел рукотворный цирк: поглазеть на кровавую оргию сюда собралось по меньшей мере тридцать тысяч человек. Прямо впереди, через площадь, находилась трибуна Медичи. Ее сделали в форме замка — со рвами, сторожевыми башнями и пародией на укрепления. Дюжины вымпелов — алые полотнища и лилии па золотом фоне — безвольно свисали со стен. Воздух был недвижен и тяжек, не давая отдохновения от удушающих запахов пота и смерти.
— Идем, Никко, — позвал Леонардо. — Здесь становится небезопасно.
Вместе они пошли вкруг арены. Леонардо приходилось толкаться, а то и драться, чтобы держаться рядом с Никколо.
— Вон там, смотри, — сказал тот, указывая в дальний конец арены.
Офицер только что дал сигнал выпустить львов, что сидели в большой, занавешенной до того клетке. Первыми двинулись самки, подозрительно озираясь и прикрывая львят, у которых еще сохранились пятнышки на шкуре. Львы вышли следом, их блестящие, почти черные гривы резко контрастировали с длинными, песочного цвета телами. Несколько людей в «черепахах» держались поодаль, не столько дразня львов, сколько присматривая, чтобы никто из львят не пострадал.
Толпа разразилась приветственными воплями.
— Идем дальше, — сказал Леонардо.
— Ты видишь львят? — спросил Никколо.
— Да, — сказал Леонардо. — Но если с ними что-то случится, платить придется дорого.
— Так ты все-таки веришь в предзнаменования?
— Нет, Никко, но я знаю суеверных людей. Если они поверят, что с ними случится беда, то не успокоятся, пока ее себе не устроят.
— По-моему, это то же самое, — заметил Никколо.
Леонардо против воли рассмеялся, и собственный смех показался ему чужим и пустым. Однако он чувствовал обреченность, словно его плоть и жилы не могли сдержать бушующей в нем бури. Он уже слышал, как она мягко бьется в ушах; такие же удары слышал он ребенком, когда плакал.
— Вот видишь, Леонардо, — сказал Никколо, необычайно гордый собой, — ты все-таки можешь смеяться.
— Могу, конечно.
Леонардо заставил себя улыбнуться Никколо и обнял его за плечи. Он вдруг почувствовал странное облегчение; однако ощущал он и напряжение во всем теле, и то, как незримые бабочки бились паутинными крылышками в стенки его желудка, ибо это самое напряжение защищало его от скорби.
— Ты должен снова стать собой, — сказал Никколо, — тем Леонардо, которого все любят.
— А ты? — спросил Леонардо.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты любишь только прежнего Леонардо, а не такого, какой я сейчас?
Никколо сильно разволновался, и Леонардо добавил:
— Прости, Никко. Но прежний Леонардо ушел навсегда.
— Тогда тебе придется учиться заново над всем смеяться.
— Прежний Никколо тоже ушел, — заметил Леонардо.
Никколо с безмолвным вопросом повернулся к нему. Они остановились среди толпы, но Леонардо тут же подтолкнул мальчика.
— Пока я… болел, ты, кажется, стал мужчиной. Теперь тебе хотелось бы снова стать ребенком?
— Нет, Леонардо, — сказал Никколо. — Но мне, ничего не поделаешь, не хватает тебя.
— Так вот же я, с тобой.
Никколо ничего не ответил. Он пробирался вперед, к трибуне-замку Медичи, которая была теперь прямо перед ними. Солдаты в цветах Медичи и шлемах с плюмажами охраняли единственный вход на лестницу, ведущую к скамьям, откуда видна была вся арена.
— Вот и вы. — Зороастро да Перетола перегнулся через амбразуру деревянной башни. — Антонио, — крикнул он одному из стражников, — это маэстро Леонардо и его друг. Без задержек проведи их внутрь. Я сейчас спущусь.
Стражник поморгал и, как будто признав Леонардо, ввел его и Никколо в шутовской замок. Над ними вздымались галереи, до отказа набитые друзьями, сторонниками и прихлебателями Медичи. Шум стоял такой, будто ревело море. Леонардо и Никколо пришлось отскочить, чтобы не попасть под струю мочи.
— А нет ли здесь укрытия получше? — спросил Леонардо у стражника, глядя наверх сквозь ярусы скамей. Он видел тысячи ног; обрывки бумаги и куски еды падали сверху, точно манна с нечестивых небес. — Тут надо держать ушки на макушке, — заметил он.
— Я хочу наверх, — со всхлипом проговорил Никколо.
Отсюда Леонардо видел часть арены. Казалось, прямо на него глянул волк — и через мгновение исчез. Поле зрения было узким, к тому же глаза слезились от пыли.