Похищение

Все дети доверяют своим родителям.
И я, должно быть, тоже доверяла.
По дороге, указанной Эйвис, мы проезжаем больше магазинов и супермаркетов, чем набралось бы во всем штате Нью-Гэмпшир. Здесь, кажется, найдется поставщик для любого товара: суши, мотоскутеры, бронзовые скульптуры, керамика с вашими собственными рисунками, – чего только душа ни пожелает. Я теряюсь, и растерянность эта приносит мне облегчение. В Аризоне я и не должна ничего узнавать, Аризона для меня – заграница. В отличие от Векстона, здесь я имею полное право просыпаться поутру и не понимать, кто я и где нахожусь.
Адрес, который дал мне Эрик, в Месе, и это, надо полагать, ошибка, потому что на Лос-Бразос расположен лишь трейлерный парк. И если вы представляете себе аккуратные ряды симпатичных домиков на колесах с маленькими садиками и приветливыми окошками, то глубоко заблуждаетесь. Этот трейлерный парк напоминает огромную свалку. Пыльная парковка кольцом замыкает в себе пятьдесят ненумерованных фургонов, каждый из которых являет новую степень запустения и упадка. Софи пинает спинку моего сиденья.
– Мамочка, нам придется жить в автобусе?
Мы проносимся мимо входа, у которого стоит закутанная в плащ старуха – и это несмотря на адскую жару. За забором не видно ни души. Каково же приходится людям, запертым в металлических коробках, когда на улице температура зашкаливает за сто градусов?
Остановимся в отеле, решаю я, но тут же вспоминаю, что нам не хватит денег. Эрик говорил, что счет может идти даже не на недели, а на месяцы.
У некоторых домов возле крыльца растут кактусы. В фундаменты других вплавлены бронзовые орнаменты. Порог переступает молодая девушка, и я тотчас опускаю стекло.
– Извините! – окликаю ее я. – Я ищу… – Я заглядываю в сообщение от Эрика.
– No habla ingles.
Она поспешно прячется в трейлере и опускает шторы, чтобы мы не смогли заглянуть внутрь.
Я могла бы поехать к Эрику, но он не сказал, где остановится. Я не успела опомниться, как уже объехала по кругу трейлерный парк и вернулась на главную дорогу. Старушка по-прежнему стоит там. Она улыбается мне. У нее морщинистая, как кленовая кора, кожа индианки; ее коротко стриженные седые волосы завязаны красным платком на макушке. На каждом пальце красуется по серебряному кольцу – я замечаю их, когда она распахивает свой плащ. Под ним оказывается футболка с надписью «Все хорошо, если ты из племени хопи», с атласной подкладки свисают на пластиковых петлях всевозможные предметы: ржавые столовые приборы, старые пистолеты и с десяток кукол Барби.
– Гаражная распродажа, – зазывает она. – Дешевле не бывает!
Софи, завидев кукол, оживляется.
– Мамочка…
– Не сегодня, – говорю я и натянуто улыбаюсь старухе – Извините.
Она, равнодушно пожав плечами, запахивает плащ.
Я не сразу решаюсь спросить:
– Вы случайно не знаете, где стоит трейлер 35677?
– Вон он. – Она указывает на развалюху в каких-то двадцати футах. – Там никто не живет. Девочка жила, но уехала с неделю назад. Ключи у соседей.
В дверном проеме соседского трейлера висят радужные украшения; кривой кактус, чьи отростки напоминают запутанную карту нью-йоркского метро, водружен на табурет с мозаичным сиденьем и гипсовыми человеческими конечностями вместо ножек. К зеленым ветвям пало-верде привязаны шнурками и обрывками кожи сотни коричневых перышек.
– Спасибо, – говорю я и, велев Софи ждать в машине с включенным кондиционером, подхожу к двери. Я дважды жму на кнопку звонка, но никто не откликается.
– Никого нет дома, – говорит старуха, как будто я сама этого не поняла. Но прежде чем я успеваю ответить, вблизи взвывает полицейская сирена. Я в тот же миг оказываюсь снова в Векстоне, за десять секунд до развала моей жизни. Я опрометью кидаюсь к машине – к Софи.
Патрульная машина останавливается за моей машиной, но офицер подходит не к нам, а к старухе.
– Рутэнн, – говорит он, – сколько раз я тебе повторял. Она затягивает ремень плаща потуже.
– Haliksa'i, ты не можешь мне ничего запретить.
– Здесь нельзя вести коммерческую деятельность, – говорит полицейский.
– А никто ничем и не торгует.
Он приподнимает солнцезащитные очки.
– Что у тебя под плащом?
Она поворачивается ко мне.
– Это сексуальные домогательства, вам не кажется?
Только тогда офицер меня и замечает.
– Вы кто? Покупательница?
– Нет. Я только что сюда переехала.
– Сюда?
– Кажется, да, – поясняю я. – Я как раз искала ключи.
Полицейский в задумчивости потирает переносицу.
– Рут, купи себе прилавок на индейском блошином рынке, ладно? Не заставляй меня сюда возвращаться.
Он садится в машину и отправляется осматривать окрестности дальше.
Старуха, тяжело вздохнув, ковыляет к двери, в которую я безуспешно ломилась.
– Попридержи коней, – говорит она. – Сейчас достанем твой ключ.
– Вы здесь живете?!
Не удостоив меня ответом, она открывает замок и заходит внутрь. Даже на таком расстоянии дом отчетливо пахнет жженым сахаром.
– Ну? – нетерпеливо окликает она меня. – Заходи же.
Я забираю Софи и Грету из машины. Приказав собаке ждать на крыльце, мы заходим в дом. Рутэнн снимает плащ и бросает его на диван-кровать – куклы выглядывают из складок, как суслики из нор. Куда ни кинь взгляд, везде громоздится какой-нибудь ящик с хламом или жестяная банка с бусинами и перьями. Клеевые пистолеты разбросаны по полу, как орудия убийства.
– Где-то здесь, – бормочет она, копошась в выдвижном ящике, забитом веточками и карандашами.
За спиной у меня Софи украдкой вытаскивает куклу из складок плаща.
– Смотри, мама, – шепчет она.
В одной руке эта Барби держит миниатюрное ведерко с шоколадным мороженым, в другой – видеокассету с фильмом «Неспящие в Сиэтле». На ней спортивные штаны и пушистые тапочки, а на бедре висит кобура с пистолетом. На шее табличка: «У Барби ПМС».
Я невольно смеюсь и тянусь к плащу за другой игрушкой. Это Барби из реалити-шоу. Облаченная в спортивный купальник и свадебную фату, она держит карту Амазонии. Во рту виден недоеденный овечий глаз, из заднего кармана выглядывает пачка долларов, а за резинку носка заткнут контракт с фирмой «Найк».
– Очень смешные, – говорю я.
– Я их называю «Барби с черного рынка». Куклы для девочек, которые еще не наигрались. – Старуха подходит и протягивает мне руку. – Меня зовут Рутэнн Масавистива, я владелица и председатель правления «Второго дыхания» – фирмы, специализирующейся в реинкарнации неодушевленных предметов.
– Как это?
– Ищу владельцев для тех вещей, которые больше не нужны своим хозяевам. Я – большой ходячий индейский ломбард. – Она пожимает плечами, – Ваш старый тостер запросто может оказаться чьим-нибудь почтовым ящиком, надо только приложить немного усилий. А старый ковбойский сапог может обрести вторую жизнь в виде горшка для герани.
– А что насчет кукол?
– Опять же перерождение, – не без гордости заявляет она. – Я сама их делаю, каждую деталь. Даже бутылочку с прозаком для «Барби в кризисе среднего возраста». Раньше я хотела вырезать кукол кацина, но это позволено только мужчинам-хопи. Женщины должны делать кукол только своими матками, так сказать… Опять-таки, не люблю, когда указывают, что мне нельзя делать.
Я, потеряв нить разговора, мотаю головой.
– Кацина?
– Это духи нашего народа. Их сотни: мужчины, женщины, растения, животные, насекомые, кто угодно. Раньше они являлись к нам лично, а теперь – только в виде облаков или ростков. К ним обращаются, чтобы вызвать дождь и снег для урожая. Чтобы получить их благословение. Кукол кацина вырезают из тополя и дают детям во время ритуальных плясок, чтобы они учились религии. Сейчас ими живо интересуются коллекционеры. – Рутэнн берет одну из своих Барби. – Не знаю, насколько приживутся мои куклы, но я стараюсь изо всех сил. – Она снимает с полки Келли, младшую сестренку Барби, и вручает ее Софи. – Нравится, да?