Осада

– Что вы, пан ротмистр, я здесь как частное лицо, и из дворянской солидарности готов даже поддержать вас в маленьких шалостях.
Голковский обрадовано кивнул маркизу и склонился перед прекрасной дамой:
– Пани Анна, окажите мне честь и не побрезгуйте скромным угощением!
– Благодарю вас за любезность, пан ротмистр! Позвольте и мне в свою очередь предложить вам скромную вечернюю трапезу.
С этими словами пани Анна направилась к палаткам, указывая путь своим гостям. Пан Голковский проследовал за ней, обошел слева, церемонно предложил красавице опереться на его правую руку. Фон Фаренсберг чуть замешкался и кинулся было предложить пани свою левую руку, но вовремя остановился, сообразив, что совершить этот маневр ему помешает висящий на левом бедре огромный палаш. Поэтому он просто пошел рядом с Анной и Голковским, искоса бросая раздраженные взгляды на счастливого соперника. Маркиз фон Гауфт в этой суете не участвовал, а не спеша шествовал в арьергарде маленькой процессии, автоматически по укоренившейся привычке контрразведчика анализируя примечательные детали происходящих событий. Сейчас его внимание почему-то сфокусировалось на том обстоятельстве, что сопровождавшие пани Анну офицеры были оба высокого роста, а сама пани, напротив, как и положено изящной женщине, была невысока.
«Почему я отметил эту деталь? – удивился было про себя маркиз, и тут же его превосходная память подсказала ответ. – Русские подсовывают мне дезинформацию о разведчике среднего роста. Значит, их агент в нашем лагере либо высок, либо низок. Именно поэтому полковника, ротмистра и начальницу вервольфов я взял сейчас на заметку. Конечно, рост – это, мягко говоря, слабое основание для подозрений, но такая уж у меня работа: проверять всех. Тем более что момент сейчас весьма удобный. Господа офицеры вознамерились устроить славную попойку. В застольной беседе я наверняка смогу узнать много интересного. Выходит, что я попустительствую нарушению королевского указа исключительно в силу служебной необходимости, а именно с целью негласной проверки подозреваемых лиц».
Полковник, ротмистр и начальник контрразведки как старшие офицеры расположились для пиршества в небольшом, но весьма уютном столовом шатре пани Анны. Сопровождавшие их поручики, согласно иерархии, были приглашены в палатку лейтенанта вервольфов. Музыканты остались на свежем воздухе, продолжая исполнять свой кавалерийский репертуар, а пахолков и прочих оруженосцев отправили восвояси.
Офицеры, как и положено, первым делом выпили стоя за здоровье короля. Пани Анна тоже при этом встала, поскольку была облачена в мундир. Второй тост, наперебой предложенный фон Фаренсбергом и паном Голковским, был поднят за красоту пани Анны. Хозяйка улыбнулась, села в небольшое походное кресло и лишь пригубила свой золоченый кубок. Мужчины, понятное дело, выпили стоя и до дна. Между вторым и третьим тостом принесли жаркое из лесной дичи, подстреленной и зажаренной несколько часов назад, а сейчас спешно разогретой на костре. Однако полковнику и ротмистру было не до еды, поскольку они пожирали глазами прекрасную хозяйку. Маркиз, напротив, с аппетитом ел и пил, хотя и весьма умеренно. Когда отзвучали положенные здравицы, беседа перешла в плавное русло, и в качестве движущей силы, придававшей ей течение, служили винные пары. Разумеется, особо усердствовали в питье и красноречии гусарский ротмистр и рейтарский полковник.
– Пани Анна, я заранее прошу простить меня за вопрос, который, возможно, покажется вам дерзким, но мы, королевские гусары, привыкли действовать стремительно и прямо, без всяких там караколей. – Голковский пронзал красавицу пламенным взором, но при последней реплике, надо сказать – весьма удачной, бросил косой взгляд на полковника, чтобы убедиться, что его тонкий намек достиг цели. – Как могли вы, изящная и хрупкая женщина, прекрасней которой мне не доводилось встречать в своей жизни, подвергнуть себя риску войны наравне с мужчинами?
Фон Фаренсберг хотел было парировать шутку пана ротмистра насчет караколя – излюбленного маневра рейтар, но сдержался, поскольку ответ на заданный вопрос также живо его интересовал, и он сам собирался спросить о том же самом, но не решился. И здесь этот чертов гусар оказался первым! Одна надежда, что сейчас пани Анна даст наглецу резкий отпор, отвернется от него с негодованием и наконец обратит взор на бравого солидного полковника.
Пани Анна вздохнула, покачала головой:
– Видите ли, господа, чтобы понять причины моих поступков, следует знать историю всей моей жизни. Однако, история эта слишком печальна, повествование причинит мне душевную боль, и потому я умоляю вас, благородных дворян не настаивать на рассказе.
Губы ее скривились в горькой улыбке, она подняла бокал, сделала несколько торопливых глотков. Пан Голковский и фон Фаренсберг собирались с мыслями, не зная, что сказать, а фон Гауфт, как опытнейший специалист по различного рода допросам, мысленно аплодировал пани Анне за искусность, с которой она увела беседу от явно нежелательной для нее темы и заодно на корню пресекла все дальнейшие расспросы о своей биографии.
«Ловка, ничего не скажешь! – усмехался про себя маркиз. – Если она так же орудует шпагой и пистолями, то является весьма опасным противником. Вот только для кого: для псковитян или для нас?»
А пани Анна, без особого труда выбрав среди собеседников того, кто был более всего склонен без устали говорить о собственных достоинствах, быстро перевела беседу на другую тему:
– Пан Голковский, я, как гостеприимная хозяйка, выслушав комплименты в свой адрес, должна теперь вернуть их своим гостям. Вы сегодня изумили всех вашим отважным поступком. Скажите, почему вы рисковали жизнью, выходя на совершенно необязательный для вас смертельный поединок? Или вам мало ежедневных подвигов в регулярных сражениях во главе вашей роты? Не откажите в любезности разъяснить мне сию загадку!
Пан Анджей не заставил долго себя упрашивать и с привычным пафосом пустился в пространные рассуждения о рыцарстве, начав, разумеется, со своих благородных предков, каковых насчитывалось более десятка поколений.
Фон Фаренсберг окончательно приуныл, но не мог ничего поделать, ибо хозяйка слушала разглагольствования разговорчивого ротмистра с подчеркнутым вниманием. Поняв, что он не в силах переломить ситуацию, рейтар смирился со сложившимися обстоятельствами и постарался извлечь из них хоть какую-то пользу, а именно приналег на закуски и напитки, стараясь пропускать мимо ушей хорошо знакомые и давно набившие оскомину сентенции пана Анджея.
Маркиз фон Гауфт, напротив, внимательно слушал гусарского ротмистра, но не с целью проникнуться древним рыцарским духом, а желая скрупулезно изучить оратора. На первый взгляд, пан Анджей говорил абсолютно искренне и сам верил своим речам. Однако маркиз хорошо знал, что подобная искренность и вера в собственные слова совершенно необходимы в том случае, если желаешь обмануть собеседника и скрыть от него свою истинную сущность и намерения. Потенциально существовало три варианта объяснения поступков и речей пана Анджея. Первый состоял в том, что он действительно был рыцарем без страха и упрека. Но данная версия вызывала у начальника контрразведки серьезные сомнения. Пан Анджей был известен своим буйным нравом и имел устойчивую репутацию забияки, дебошира и соблазнителя, каковая плохо сочеталась с провозглашаемым им кодексом рыцарства. Второй, наиболее вероятный вариант объяснения позволял отнести пана Анджея к типичным авантюристам, то есть искателям приключений. Его натура требовала постоянного риска и опасностей, и суть жизни он инстинктивно видел в том, чтобы непрерывно искушать судьбу. Маркиз знал много подобных людей, которых, как говорится, хлебом не корми, а дай подраться, и большинство из них прикрывали свои врожденные агрессивные инстинкты красивыми рассуждениями о высокой морали. Разумеется, маркиз отнюдь не осуждал подобных авантюристов, но и не сочувствовал им. Он просто принимал их существование как должное, изначально данное, подобно тому, как в мире, наряду с овцами и другими тварями, обязательно наличествуют и волки.