Меченый

Чтобы сохранить потомство, нужно приспособить его к окружающей обстановке. Поэтому одни прививали своим детям страх и подозрительность, другие – смелость и жестокость, но все строго в пределах врожденных инстинктов, передаваемых из поколения в поколение.
Когда щенята повзрослели, мать стала приучать их разбираться в следах, распознавать запахи и выслеживать добычу. Теперь отец утрами приносил к норам живую ондатру, барсучонка, а то и маленького лиса. Мать позволяла волчатам обнюхивать, немного потрепать добычу, затем уносила ее куда-нибудь в бор, делая по пути сложные петли и прячась в чаще. Через некоторое время щенки бросались разыскивать мать. Это им удавалось с первого урока, благодаря врожденной способности. И тогда они расправлялись с жертвой! С раннего возраста запах крови и теплого мяса был для волчат превыше всего, за него можно было драться насмерть.
Позже Одноглазая стала отпускать на волю живую добычу, приносимую отцом, причем делала это на глазах у щенят и, испытывая их терпение, долго не позволяла им разыскивать обреченную жертву. Когда же, получив свободу, волчата бросались вдогонку, мать бежала следом, оценивала работу малышей.
Так, день за днем, все шире и шире, открывался перед молодыми хищниками таинственный мир волчьей жизни, в который они готовились вступить.
День угасал. Посвежело. Стихли звуки. Лишь изредка на макушках сосен перекликались пеночки да певчий дрозд в кустах заканчивал свою песню.
По краю бора, избегая просветов, неслышно скользили две волчьи тени: Одноглазая вела Меченого на первую охоту. Они торопились. Им нужно было до наступления полной темноты добраться до края своих владений, где, среди гор, пряталось большое озеро Амудиго – мать реки Великий Мугой… Там, на песчаных отмелях, ночуют утки.
Хищники перебрели последний ключ и, выскочив на вершину холма, задержались. Надо узнать, нет ли поблизости соперников, а то и свежей добычи. И Одноглазая, навострив уши, неслышно втягивала влажным носом воздух. Меченый стоял рядом. Его не узнать: подрос, вытянулся, черная полоса на спине разрослась до боков. В походке, во взгляде этого волчонка чувствовался будущий сильный и жестокий зверь.
Волки, убедившись, что их никто не заметил, спустились к подножию холма. В тени кустов они остановились. Впереди темным пятном виднелось озеро. Между лесом и водою лежал песчаный берег. Сонная волна, перебирая гальку, нарушала безмолвие ночи, да где-то позади ухала ночная сова.
От напряженного взгляда Одноглазой ничто не ускользало: качнется ли былинка под тяжестью росы, промелькнет ли вспугнутая птица, упадет ли звезда, все-все она видела и как-то по-своему оценивала. В это время работал и слух. Сколько звуков живет в ночной тишине! Тут и дыхание леса, и шорох букашек, листвы, и скрежет короеда, и чей-то скользящий полет в темноте. Все это она хорошо улавливает. Одни звуки вызывают в ней подозрение, другие бесследно пролетают мимо. Но больше всего она доверяет обонянию, оно не обманывает ее. Каким же нужно обладать прекрасным чутьем, чтобы в сотне самых разнообразных запахов, заполняющих окружающую среду, обнаружить нужный запах зверя или птицы! Ведь хвоя, кора, дупла, сгнившие деревья, папоротники, мышиные норы, смола, птичьи гнезда, помет, множество цветов, свежие и старые следы зверей, остатки недоеденной пищи, отмершие и еще не убранные «санитарами» букашки – все-все, из чего сложен мир Бэюн-Куту, ночью так же пахнет, как и днем.
Волчица через минуту ясно представляла, что делалось поблизости, кто ходил днем по песчаному берегу, кто спал в чаще, кто поблизости кормился.
– Шит… шит… – чуть слышно донеслось с озера. Но никого не было видно.
Волки прижались к земле и стали ждать. Принято считать, что ночные хищники хорошо видят в темноте, но это не совсем верно. Свет им нужен, но, может быть, в меньшей мере, нежели жителям дня. Вот почему, как ни присматривалась Одноглазая, она не могла понять, кто это там в темноте колышет воду.
Вдруг словно поредела темнота. Вдоль берега проплыли, слегка волнуя поверхность, серые тени, и тотчас же ветерок набросил пахучий запах гусей. Меченый еще сильнее прижался к холодной земле. Чуткое ухо молодого зверя уловило, как птицы, обогнув косу, вышли на песок, стряхнули с себя влагу, потоптались и стали устраиваться на ночлег.
Дождавшись, когда на косе все стихло, волчица слегка приподнялась на передних ногах, медленно поползла по песчаному берегу к добыче и Меченому приказала не торопиться. Подкрадывались оба бесшумно, густая шерсть на лапах и на боках глушила шорох.
От звезд немного посветлело.
У куста хищники задержались. Гуси мирно спали на краю косы на таком расстоянии от куста, что по тревоге могли спастись в воде. Подкрасться ближе к ним нельзя: только высунься, как сейчас же заметит сторож, ишь как он высоко держит голову! Волчица осмотрела край косы, заливчик за ней и, оставив Меченого под кустом, поползла обратно к лесу.
Меченый настороженно прислушивался к еле уловимому шороху. Это мать обходила большим полукругом гусей, чтобы появиться с противоположной стороны, за заливчиком. Волчонок с нетерпением ждал условного сигнала, и тогда… Но он и сам не знал, что же будет тогда?
– А-у-у-у… – вдруг расползся по пустынному берегу сдержанный волчий вой.
С воды, шумно хлопая крыльями, поднялся табун уток. По-над берегом пугливо пролетела стайка куличков-перевозчиков.
– Го-го-го-го… – разом заговорили проснувшиеся гуси. Подняв высоко головы, они всматривались в противоположный берег. Вожак подал знак подойти поближе к воде. Но никто не подумал оглянуться.
Вдруг что-то огромное свалилось на птиц. Взметнулся табун. Гусиный крик, хлопанье крыльев и всплеск воды смешались с хрустом костей. Гуси бросились в заливчик и скоро исчезли в темноте. Но одного между ними не оказалось.
На краю песчаной косы ликовал Меченый. Необыкновенно вкусной показалась ему первая добыча. Вернувшись, волчица съела остатки: гусиную голову, лапки да крылышки.
Случайный ветерок пригнал к берегу ленивую волну, разнес по песчаной косе пух и перо. Волки покатались на месте пира, выражая этим полное удовлетворение.
Пока не взошла луна, волчица решила обежать владения, чтобы оставить на них свой запах – новое грозное предупреждение соседям – не подходить к Бэюн-Куту.
Немногие животные так привязываются к местности, как волки, и так усиленно оберегают свои владения. Только длительная голодовка или появление поблизости другой, более сильной, стаи может заставить их покинуть обжитое место.
Граница владений Одноглазой шла от озера Амудиго вниз по течению Великого Мугоя, захватывала с севера высоченные Дырындинские гольцы, затем по вершинам Коларского хребта сворачивала на юг и подходила к озеру с противоположной стороны. Весь Бэюн-Куту, со старинным сосновым бором, с марями, ключами, перелесками и с многочисленными обитателями, принадлежал волчице. Это была поистине богатая страна. Ею могли владеть только достойные вожаки.
Одноглазая строго следила за границами, ведь только отступись, не напомни о себе, сразу насядут чужаки. Но годы делали свое дело: она стала уставать, притупилось зрение, не стало прежней легкости в ногах, и Одноглазая как-то по-своему печалилась, что до сих пор не родила достойного вожака. И вот появился Меченый.
Одноглазая торопится привить ему навыки настоящего волка, радуется его силе.
Теперь она хотела показать ему границы Бэюн-Куту. Кто знает, может быть, совсем скоро ей придется уступить место Меченому.
Волки торопились. Не много оставалось ночи, а путь далекий. Они выскочили на вершину холма. Позади в глубокой впадине лежало озеро Амудиго. На его песчаных отмелях теперь тревожно спали табуны гусей, уток, куликов. А впереди темень соснового бора, за которым маячил Коларский хребет, – все это нужно было обежать до рассвета.
За короткое время волки обежали много и оставили позади Великий Мугой. В приметных местах Одноглазая тщательно обнюхивала пни, валежник, кусты, а Меченый делал на них заметки, и они бежали дальше. Они уже приближались к повороту на запад, как вдруг волчица остановилась. Запах свежего следа взбесил ее. Кто здесь наследил? Он даже оставил свои заметки на колоде, – какая дерзость! Одноглазая, посмотрев строго в глаза Меченого, вытянула хвост, что означало – иди за мной и не отставай.