Пляски демонов
Хорошо мне было, умащиваться на камнях под чистым небом, усыпанным мошкарой звезд. Наверное, засыпая, я улыбался от смешной и потому глупой для здоровья мысли, вернуться обратно в номер.
Ночью, часа в три, похолодало неимоверно, да и подошло время сбросить накопившееся в пузыре… Это при том, что приснилось какая-то гадость. То ли блохи от друзей по ночлегу, то ли просто следовало перевернуться. Состояние больно знакомое. Как не хотелось, а пришлось заставить себе проснуться. Вспомнил умирающего старика, подумал еще тогда, что правильно я все-таки оказал ему необходимую помощь… Конечно — бестолково, конечно — неумело, но как умел…
Прислушался. Хрип, стоны, чьи-то причитания… Все это понятно. Но ведь, что-то заставило меня проснуться?
Пришлось подниматься и идти смотреть на это что-то, а заодно опорожнить кишечник и пузырь…
* * *Ей-богу, когда трое сгрудились над одним, а нижний, неестественно хрипит и отчаянно брыкается новыми, красными кедами, интересоваться, что здесь происходит, нет никакого желания. Впечатление было такое, как будто фанаты ЦСКА отловили болельщика «Спартака» и мутузят его по полной программе.
Три раза пришлось всю эту троицу бить по затылку и растаскивать, как поленицу дров в стороны.
Внизу лежал монах не монах? Мужичек, больше похожий на побирушку, типичный представитель данного воинства, стреляющий мелочь у старушек при церквях на шкалик хлебного вина.
Вид у него, как и у всех мертвяков был жутковатый… Разбитое, посиневшее лицо, исцарапанная в кровоподтеках грудь и руки, кровоточащие голые колени… Вытаращенные, покрасневшие белки глаз… Высунутый наружу посиневший язык… Очень отталкивающее зрелище.
Кому-то на пути ромашки с гладиолусами, а мне или трупы, или альпинистка-Галя с её сестрой-сироткой Оксаной… От одних воспоминаний о девушках-переростках меня тряхнула, как от тока.
Тут же опять тряхнуло, только гораздо острее и серьезнее. Кто-то за спиной заохал, заскулил жалостно… Звезды вокруг, состояние мистическое, жутковатое… И в этот самый момент, мертвяк с вытаращенными глазами, вдруг глаза закрыл, после опять открыл, громко пернул, небрежно утерся рукавом, опёршись на руку приподнялся и сел.
— Это ты, святой человек, спас меня? — спросил он, указуя грязным перстом в область мошонки. — От охальников и насильников, гадкого человека Борзого?
Не зная, кто такой Борзой, я тем не менее согласился. А охальники стали приходить в себя.
Мне сначала показалось, а сейчас я был уверен. У каждого из них в штанах запряталась не только свистюлька для сброса мочи, но имелся и ливальверт. Подходил момент, когда проблемы с болящей головы при помощи оружия перекладываются на другие части тел. Убивать их в чужом государстве совсем не входило в мои планы. Тем более, так великолепно начиналась пятая ночь пребывания на этой земле.
* * *Подхватив полузадушенного под мышки, я волоком потащил его прочь.
Вскоре, снизу, он твердо заявил, что уже сам может идти.
Поправив сползшие кеды, наша живописная парочка отправилась в гостиницу.
Он молчал. А я давал ему возможность придти в себя и разной ерундой не тревожил.
— Только очень тихо, — предупредил я его, когда мы стояли под черной лестницей, и, для пущей важности добавил. — Враги кругом затаились…
— Святой человек, а может не надо туда идти, с опаской поинтересовался мой спутник.
— Так, ты почему меня все время называешь святым?
— Монахи сказывали и тебя показывали…
— Ты в школе учился?
— Знамо дело… — подумал и добавил. — На краснодеревщика выучился… Даже в газовом техникуме удалось посещать уроки…
— Так если ты такой образованный, — мой голос звучал жестко. — Больше не называй меня святым… Право же, не ловко.
— Хорошо, святой человек, — понял он меня по-своему.
Я плюнул от досады, после чего мы по знакомой пожарной лестнице поползли в мою светёлку.
ГЛАВА 16 ГУСАРОВ. ФЕДЯ
В комнате меня ждал сюрприз в виде двух безутешных и заплаканных девчат.
Как культурный человек, сделав своему незнакомцу знак не шуметь. Постояли под окном, вслушиваясь в горестные всхлипы и причитания молодок.
Услыхав обрывки «плача Ярославны» вздохнул спокойно, как камень с души упал. Одна другой вспоминала о детках оставленных на родной стороне, о мужьях, — и, ни чего что пьют, и к мужскому ночному делу не пригодны, зато остались воспоминания и общими усилиями нажитое хузяйство… Все на мази, а то я, как честный человек после этих спермовыжимальных процедур подумывал уже о неизбежной женитьбе на обеих.
Пришлось в двух словах объяснять раненному, чтобы он не брыкался, взваливать его себе на плечи и через окно, в прямом смысле вваливаться в комнату.
* * *Картинно все получилось, по-киношному…
Да, что говорить. Эффектно я упал на слабые девичьи руки, с телом соотечественника, чуть не погибшего от беспощадных, бандитских действий.
Выпроводив их, распираемых от любопытства за дверь… Пришло время расспросить хозяина новых кедов, впрочем, воняющих гораздо шибче старых, о его житье-бытье. Поинтересовался по поводу насекомых на его не лишенном растительности теле, сексуальных привязанностей и т. д.
Он не успел мне ответить пришли две модели, ей богу, за пять минут плачущие жутковатые персонажи Босха превратились в кустодиевских красавиц. Судя по их решительным лицам, они пришли разделить тяготы и лишения героя (моих — хотелось бы думать) вместе с ним. Выпроводил их восвояси, так как начинался рассказ здоровяка-буддиста, позволявшего убить себя, но не отвечать гадам — ответным насилием.
Федя, вкратце рассказал мне, кто он и что привело его в эту странную страну и святое место.
* * *С утра ко мне раздался осторожный стук…
— То я, — страстным голубиным воркованием, голосом Оксаны или Гали шершануло из-за двери. — Одчини, что-то сказать треба, важное…
Испуганная Оксана рассказала, что когда они с сестрой выходили в очередной дозор, т. е. рейд по базару, их остановили «москальской породы хлопци» и показав фотографию спросили не знает ли она этого парня, беглого бандита? Она, как честная дивчина, сказала, что не знает, а сама испугалась и дрожит еще до сих пор. Сейчас они ходют по комнатах и спрашивают у постояльцев про всякое такое… И, что Галя ушла раньше ее, и что она побегить предупредить ее держать зубы на замке или рот кирпичем…
— Молодец, я знал, что только на тебя, моя самая любимая и дорогая, я могу положиться, — искренне и витиевато рассыпался в благодарностях.