Дочь Голубых гор

Ригантона одобрительно закивала.
Туторикс провел правой рукой по глазам.
– У нас достаточно своих богатств. Соляная гора сделала нас такими же богатыми, как любой грек или этруск, и мы будем еще богаче, если торговля железными изделиями пойдет столь успешно, как я предполагаю. Зачем пытаться добыть то, в чем мы не нуждаемся? Охотиться, когда у тебя достаточно мяса, только навлечь на себя гнев духов.
– У тебя нет желания вновь надеть свой бронзовый военный шлем? – спросил Окелос.
– В молодости я много раз надевал этот шлем, – ответил Туторикс. – Да, тогда я любил сражаться с мечом и щитом, но я давно уже пресытился войной. Это все равно что объесться свининой. Если ты выживешь, то больше не возьмешь ее в рот.
Окелос нагнулся вперед, упершись локтями в колени; на его веснушчатом лице появилось алчное выражение.
– Ты выиграл все свои битвы, Туторикс; ни одно племя отныне не смеет бросить тебе вызов. Как же мне проявить свою воинскую доблесть, если мне не с кем сражаться? Участвовать в игрищах? Но это не то же самое… к тому же я провел всю свою жизнь среди этих гор. Я хочу посмотреть, что лежит за ними. Я хочу побывать в землях, где долго длится солнечное время года, где тени гор не ложатся на мою тропу добрую половину дня. Я хочу видеть, как Морской Народ плавает по Тирейскому морю в своих раскрашенных кораблях с парусами, похожими на орлиные крылья… – Его лицо ярко пылало – и не только потому, что на нем отражался свет очага.
Слова Окелоса звучали для Эпоны, как зов сирены, манящей куда-то в далекие края. Раскрашенные корабли с парусами, похожими на орлиные крылья!
– Но ведь ты уже побывал за горами, – напомнил ему Туторикс. – Как выкуп за жену ты отвез Мобиориксу из племени винделичи полную повозку даров.
– Ну что это за поездка!
– Но, когда ты вернулся домой, ты прожужжал всем уши рассказами о ней.
Окелос пожал плечами.
– Винделичи – родственное нам племя. Они почти не отличаются от нас и поэтому не представляют никакого интереса. Они были очень обходительны со мной, потому что я твой сын. Но ни одна из женщин их племени не хотела ехать со мной в Голубые горы. Хотя они и знали, что я принадлежу к твоему дому. У меня не было другого выбора, кроме как жениться на Бридде, дочери сестры вождя, и мне даже не пришлось обнажить свой меч. Это совсем непохоже на достойное испытание для героя… Неужели ты не понимаешь, Туторикс? Я хочу помериться силами со знаменитыми воинами, как ты в свое время. Я хочу сам раздобыть богатства, чтобы моя семья чтила меня, как твоя семья чтит тебя.
– Если ты хочешь, чтобы семья чтила тебя, почему бы тебе не работать побольше в Соляной горе? – с нотками раздражения в голосе спросил Туторикс. – Я-то отработал свое в этих темных тоннелях. Это почетная и полезная для любого мужчины работа. Надо обладать задатками истинного воина, чтобы бороться с холодом, темнотой и своими страхами, добывая соль. Но ты у нас считаешь недостойным для себя работать в шахте, боишься замарать руки, Окелос. Ты предпочитаешь держать в руках меч, а не кирку. Ты не можешь предложить своей жене и детям ничего, кроме хвастливых речей. Ты просто-напросто болтун.
Отзвук его саркастических слов, точно горький дым, все еще витал в воздухе, когда Туторикс отошел от очага и растянулся на своем ложе, спиной к сыну.
Окелос придвинулся к жене.
– Туторикс совсем состарился, – тихо сказал он. – Пора бы уже совету старейшин подумать о выборах нового вождя.
– И кто бы мог занять его место, уже не ты ли, Окелос? – спросила невольно подслушавшая его слова Эпона. – Тебя и сравнивать нельзя с Туториксом.
– Я его родная кровь, – напомнил Окелос. – Выбирать будут среди его сыновей и братьев, людей благородной крови, потомственных воинов, почему же выбор не может пасть на меня? – Он повысил голос, чтобы Туторикс наверняка услышал его, но отец ничем не показал, что слышал.
Ригантона посмотрела на сына, взвешивая сказанное им.
А ведь неплохо, подумала она, быть матерью нового вождя племени. Если не выберут Окелоса, то титул перейдет к мужниному брату Таранису, у которого свой круг любимчиков, при нем Ригантоне будет житься уже не так хорошо. Сирона позаботится об этом.
– Это дело не из тех, которые можно решить здесь, – сказала она сыну. – Туторикс по-прежнему наш вождь, и мы все, не забывай этого, должны хранить ему верность. – И, слегка понизив голос, она примирительно добавила: – Когда настанет твой день, мы также должны будем хранить верность тебе.
Глаза Окелоса ярко сверкнули.
– Слышишь? – сказал он Эпоне. – Ригантона согласна со мной, она говорит, что мой день еще настанет.
Но Эпона просто не могла представить своего брата в роли вождя племени, не могла представить себе, что жезл, символ власти, держит кто-нибудь другой, кроме Туторикса, их надежной защиты и опоры.
Меж тем Ригантона задумчиво рассматривала Окелоса. Что сулит племени правление такого вождя? Она знала сына; как заметила Эпона, его и сравнивать-то нельзя с Туториксом. Но ведь они с мужем могут рассчитывать еще на долгие годы здоровья. О выборах нового вождя пока не может идти и речи; беспокоиться пока не о чем.
Ригантона встала и потянулась, прежде чем лечь спать. «Как было бы хорошо, – пронеслось у нее в голове, – если бы все неприятные события можно было бы отложить, как уплату долгов, перенести их в другой мир, пусть там они и случаются».
Утром Туторикс поднялся таким же здоровым на вид и энергичным, как всегда, и Эпона подумала было, что зря о нем беспокоилась. Но она не могла не замечать взглядов, которые Окелос исподтишка бросал на старого вождя, к тому же она подслушала, как одна из женщин сказала Бридде, что шахтеры недовольны некоторыми недавно заключенными Туториксом торговыми сделками; им кажется, что он продешевил.
Мужчины отправились в шахту, женщины занялись домашними хлопотами и уходом за скотом. А Эпона, поглаживая руку, мечтала скорее выздороветь.
На лесистых склонах гор и по берегам сине-зеленого озера началось альпийское лето: оно принесло с собой жужжание пчел и легкое ощущение вялости.
Эпона изнывала от скуки.
С наступлением солнечного времени года летние игрища заменили собой зимние состязания, которые всю долгую пору, пока длились холода, пока дичь попадалась редко и все занимались домашней работой, поддерживали охотничий азарт и воинскую доблесть. В снежное время года мужчины увлекались борьбой, метанием ножей и перекидыванием мяча. В солнечное же время года они собирались на площади, бросали камни различной тяжести, гоняли изогнутыми палками мяч, играя в каманахт.
В снежное время, когда взрослые женщины ткали и шили, девочки также занимались очень важной работой, они целыми корзинами сплетали собранную ими шерсть животных в тугие мячи, которые в солнечное время изо всех сил швыряли, бегая по площади, игроки.
От самого таяния снегов до первых заморозков по вечерам все селение оглашалось криками игроков. Игра начиналась сразу же после возвращения первой группы шахтеров, которые меняли свою тяжелую одежду на легкие передники и воинские украшения. Она часто продолжалась до того времени, когда луна плыла уже высоко в небе; в этой сумеречной полутьме трудно было определить победителей, тогда начинались захватывающие схватки, женщины подбадривали криками мужчин, а нередко и сами принимали участие в этих схватках.
После первых заморозков те же изогнутые палки-каманы использовались на горных лужайках, для того чтобы вспугивать и убивать мелкую дичь для последующего засаливания; и тогда острота зрения и меткость удара, выработанные во время игр, оказывались очень кстати.
В один прекрасный день, когда по небу мягко плыли облака и тихо веял ветерок, Эпона отправилась повидать свою любимицу – пятнистую охотничью собаку Тараниса. По крайней мере, это гораздо приятнее, чем наблюдать за игрой Гоиббана, который никогда не обращал внимания на Эпону, а только любезничал с замужними женщинами. Завидев приближающуюся Эпону, собака, это была сучка, подняла голову и приветственно замахала хвостом.