Том 4. Пожиратели огня (с илл.)

— Как вижу, вы, милостивый государь, принадлежите к кругу тех людей, у которых порядочность и воспитанность являются наследственными, — заметил он. — Так скажите же мне, почему вы принимаете на себя роль исполнителя чужой воли по отношению к человеку, который никогда не сделал ничего, чтобы заслужить ваше недоброжелательство?
— Этого вы никогда не поймете… И я ничего не могу сказать! Прощайте, мое поручение исполнено; — мне остается теперь добавить еще только одно: если мы встретимся с вами где-нибудь в обществе, в театре или на гулянье, и вы узнаете меня, то я прошу вас, в ваших же интересах, не подавать вида, что вы меня узнали!
— На это я должен вам сказать, что если мне представится случай встретиться с вами, то я не буду слушать иного голоса, кроме голоса моей личной безопасности, и поступлю так, как мне подскажет мое чувство самосохранения.
— Как вам будет угодно — это было просто предостережение! — сказал незнакомец.
— В таком случае я также считаю нужным предостеречь вас, что по отношению к таким врагам, которые действуют тайно и под личиной, я считаю все средства борьбы законными. Вы вызвали меня на борьбу, борьбу дикарей, и я готов поддерживать ее и бороться с вами тем же оружием; для начала, так как мне во всяком случае необходимо знать, с кем я имею дело, я предупреждаю, что не отстану от вас ни на шаг до тех пор, пока не сумею открыть вашего имени: скакун у меня бодрый, и вам едва ли удастся уйти от меня!
Звонкий пренебрежительный смех был ответом на эти слова графа.
— О, граф, вы делаете мне слишком много чести! — насмешливо сказал незнакомец, потрепав по шее своего коня.
Оба всадника пустили лошадей рысью. Они пересекли главную аллею и углубились в маленькую, узкую и к тому же запрещенную для лошадей. Незнакомец как будто нарочно туда направился, потому что в конце аллеи был барьер. Достигнув его, он даже не пришпорил коня, который прекрасно взял барьер. Баярд одолел его гораздо тяжелее и начал немного отставать. Граф пришпорил его и снова выровнялся. Тогда началась борьба, продолжавшаяся минут двадцать. Баярд, не знавший соперников в быстром беге, тем не менее начал отставать на несколько корпусов от коня незнакомца.
Эта скачка привела всадников к озеру. Незнакомец слегка дал шпоры своему коню, и тот, с размаху бросившись в воду, поплыл с легкостью утки. Напрасно граф пришпоривал и даже хлестал своего Баярда: конь пугливо фыркал, бил задом, к великому удовольствию собравшегося народа, а в воду все-таки не пошел.
Граф был побежден, сконфужен, уничтожен. Он повернул лошадь домой, и в это время до его слуха донесся отдаленный крик с того берега:
— До скорого свидания, граф!
Приехав домой вне себя от злобы, Лорагю тотчас пошел в кабинет отца, чтобы рассказать ему о своем приключении и спросить совета. Старого графа не было дома, и зная, что его легче всего застать в клубе, молодой человек отправился туда. Действительно, почтенный аристократ восседал в игорной комнате клуба. Граф подошел к нему и только начал рассказывать о своем поражении, как онемел от изумления: за одним из столов сидел его утренний незнакомец и преспокойно играл в карты с генералом Буало. Поборов свое волнение, граф обстоятельно описал отцу свое приключение.
— Так это, значит, продолжение твоей истории в России? — спросил отец.
— Да, и что всего интереснее, виновник моего утреннего поражения находится здесь, в клубе.
— В клубе? Ты с ума сошел.
— Это так же верно, как то, что я вас люблю и уважаю, отец.
— Где же он? Не мучь меня, покажи.
— Партнер генерала Буало.
— На этот раз я окончательно прихожу к выводу, что ты болен, — сказал старик. — Да знаешь ли ты, кто это такой?
— Нет, не знаю.
— Это князь Урусов, один из самых веселых и милейших иностранцев, которых я видел когда-нибудь в Париже. Чтобы рассеять все твои сомнения, пойдем, я тебя познакомлю с ним.
Старик потащил сына и представил его князю.
— Очень рад познакомиться, — сказал князь и вслед за этой банальной фразой сумел завязать чрезвычайно интересный разговор, продолжавшийся очень долго.
Он говорил как умный, сведущий и бывалый человек, владея в совершенстве французским языком.
«Он, он», — думал граф, слушая князя, но минуту спустя ему уже казалось, что он ошибается.
Вечер прошел незаметно. Молодые люди поужинали вместе, и так как старик уехал, то князь предложил графу подвезти его.
— Мы почти соседи, — говорил он, — вам грешно будет отказать мне!
Граф сел, и пара кровных английских лошадей помчала карету.
Выходя, граф поблагодарил князя за приятно проведенный вечер и затем собственноручно захлопнул дверь кареты. Вдруг стекло двери опустилось, и князь тихо сказал:
— Помните, граф: завтра вечером будет уже поздно, откажитесь лучше теперь.
— А, так значит, это…
Граф бросился было к нему, но карета уже умчалась.
Когда граф рассказал отцу завершение своего знакомства с князем, старик призадумался. Ему казалось, что сын его окончательно сошел с ума. Он посоветовался с доктором и через несколько дней собрался в поездку в Италию. Под предлогом, что ему скучно одному, он увез с собой и сына.
Прошло два месяца. Графы Лорагю вернулись домой. Особняк был разграблен, а касса взломана. На дне ее было письмо:
 
Мы вынуждены разорить вас, чтобы лишить вас возможности действовать. Ваше состояние будет возвращено вам в тот день, когда вы окончательно откажетесь навсегда от руки вашей невесты, княжны Васильчиковой.
 
Невидимые
 
  
III
 
Австралийский буш. [1] — Лесные бродяги. — Каторжники и искатели золота. — Тидана, пробивающий головы.
ЮЖНОЕ СОЛНЦЕ БЫЛО БЛИЗКО К ЗАКАТУ. Тропический лес нахмурился и потемнел, а трое запоздалых путешественников приютились под деревом у пылающего огня, на котором жарилось филе кенгуру, распространяя вокруг аппетитный запах, который более всего дразнил прекрасного черного пса, прохаживающегося вокруг огня.
Время от времени один из путешественников отходил от костра и, пробравшись через кустарник на опушку, осматривал окрестности через бинокль, после чего все трое совещались. Предосторожность эта была не лишней, так как в то время, к которому относится наш рассказ, австралийский материк наводнили беглые каторжники, которые для честного человека были страшнее дикарей. В то время в этой части света едва ли насчитывалось сто тысяч жителей; но ни в одном человеческом обществе не было столько преступных элементов, как здесь, столько зла, вражды и коварства, порожденных английскими колониями преступников.
Цивилизованное население Австралии делилось на две категории, а именно, на переселенцев, людей более или менее порядочных, явившихся сюда с целью наживы, и на каторжников, которые в свою очередь подразделялись на каторжников, отбывающих наказание, и каторжников, отбывших срок наказания и отпущенных на волю; они быстро превращались в лесных бродяг, бушрейнджеров, как их называли. Последние переходят в дикое состояние и живут хуже самих дикарей, не признавая ни чести, ни закона, промышляя грабежом и охотой; а так как эти занятия обеспечивают им средства к существованию, то они предпочитают грабить фермы, а не работать на них или заводить новые. С туземцами они обычно живут довольно дружно, поставляя им ром, коньяк, джин и другие спиртные напитки. Но горе скваттеру или путешественнику, прибывшему сюда с честными намерениями — возделывать землю и завести хозяйство, если он натолкнется в пути на этих людей! Не задумываясь, они убьют и ограбят его, тем более, что такие преступления в Австралии в то время всегда оставались безнаказанными.
Количество этих мародеров или лесных бродяг было тогда так велико, что двое европейцев при встрече обычно разговаривали друг с другом не иначе, как держа ружье на взводе, так как нельзя было ни при каких обстоятельствах поручиться за свою безопасность или предугадать намерения собеседника.