Семь месяцев бесконечности
В посольстве нас принял советник (посол был в отпуске), причем бутерброды с икрой и осетриной и прекрасное вино заметно оживляли беседу, в ходе которой нам сообщили, что достигнута договоренность с чилийскими властями о посадке самолета в Пунта-Аренасе — самом близком к Антарктиде городе с аэропортом. Это известие очень нас порадовало, так как именно Пунта-Аренас являлся местом, откуда мы предполагали снабжать экспедицию на маршруте, здесь же располагалась штаб-квартира частной чилийско-канадской авиакомпании «Адвенчер нетворк», самолеты которой осуществляли в январе этого года заброску лагерей с продовольствием на участок маршрута между Кинг-Джорджем и Южным полюсом. Поэтому все снаряжение и продовольствие, которое мы везли с собой, мы могли оставить в Пунта-Аренасе для последующей доставки на маршрут. До последнего времени у нас не было уверенности, что чилийские власти разрешат посадку советскому самолету на территории Чили: ведь с 1973 года, после сентябрьского переворота и разрыва дипломатических отношений между СССР и Чили, то есть на протяжении вот уже шестнадцати лет, ни один советский самолет не прилетал в Чили. И вот мы еще раз смогли убедиться, насколько действенными могут быть народная дипломатия и естественное стремление людей разных стран жить в дружбе и добрососедстве: самолет с эмблемой Международной трансантарктический экспедиции приземлился в аэропорту Пунта-Аренас 22 июля 1989 года.
В окружении небольших ярко-красных «Твин оттеров» наш Ил-76 выглядел особенно солидно. Тут же у трапа мы дали интервью для чилийского телевидения. Препроводив собак в специально отведенный для них ангар, мы занялись сортировкой грузов. На мокром бетоне взлетной полосы возникли уже знакомые белоснежные горы с надписями: «Старт», «Элсуорт», «Южный полюс». Интересно, что процедура паспортного контроля в недружественной нам стране Чили заняла гораздо меньше времени, чем аналогичная в братской Кубе. Вечером того же дня в яхт-клубе, расположившемся в старинном особняке на центральной площади города, в честь экспедиции «Трансантарктика» был устроен ужин, на котором присутствовали представители муниципалитета во главе с мэром города. Было сказано много теплых слов в адрес участников, гостей и хозяев, и даже, кажется, был тост за установление дипломатических отношений между СССР и Чили.
Наступил самый ответственный участок перелета: Пунта-Аренас — остров Кинг-Джордж. По нескольку раз в день мы связывались по радио с начальником станции Беллинсгаузен Юрой Гудошниковым, запрашивали погоду и состояние полосы. После его сообщения о том, что полоса покрыта плотным слоем снега сантиметра три толщиной и что этот слой снега покрыт по большей части коркой льда, у командира экипажа появились сомнения о возможности затормозить машину на столь короткой полосе при такой поверхности. Никто не мог приказать ему лететь, поскольку все прекрасно понимали, что вся ответственность за жизнь пассажиров и машину лежит именно на нем. Мы ждали. Тем временем Юра сообщал, что погода сносная, видимость 5 километров, нижняя кромка облачности около 300 метров. Надо было учесть еще одно важное обстоятельство, влиявшее на принятие решения о посадке. Полоса на Кинг-Джордже обрывалась довольно крутыми уступами к океану, то есть если самолет не сумеет затормозить, то… Я присутствовал на одном из последних переговоров командира самолета с Юрием. Услышав еще раз, что погода вполне пригодна для посадки, командир, подумав немного, спросил, есть ли граница между краем полотна полосы и прилегающей поверхностью и, если есть, то какова ее высота. Юра отвечал, что граница практически незаметна. Командир задумался, и, кажется, в тот момент ему пришла в голову идея использовать этот порожек. Так или иначе, но после этого разговора он решил: летим! Вылет был назначен на 11 часов утра 24 июля. Надо сказать, что перед посадкой самолета в Пунта-Аренасе мы устроили на борту тотализатор: надо было назвать точную дату и время нашего приземления на Кинг-Джордже. Я загадал 14 часов 24 июля, и вот сейчас был близок к выигрышу крупной суммы (около 50 доларов), так как угадал по крайней мере число. Командир решил сделать до посадки три захода: первый, чтобы осмотреть полосу визуально, второй, чтобы коснуться ее колесами для определения коэффициента сцепления, и только третий заход должен был стать посадкой.
Лету от Пунта-Аренаса до Кинг-Джорджа было около двух часов. Напряжение внутри салона достигло кульминации, когда мы почувствовали, что самолет начал снижаться. Следя за стрелкой высотомера, я сообщал сидевшему напротив Уиллу, записывавшему на диктофон свои впечатления, высоту: «Пятьдесят метров, сорок, тридцать, двадцать». «На какой же высоте, — успел подумать я, — командир решил выполнить первый заход?» Тут стрелка высотомера скакнула за отметку 10 метров, и сразу же за этим мы все почувствовали сильный удар, ремни не дали нам выскочить из кресел, лица всех сидящих напротив меня да и мое наверняка тоже выражали крайнюю степень ожидания: «Что же дальше?» Иллюминаторов в салоне этого самолета не было, поэтому мы не могли видеть, что происходит снаружи, и это, без сомнения, усиливало ощущение какой-то ждущей впереди невидимой опасности. Казалось, что самолет наш неудержимо катится в пропасть… Тут еще сразу же после удара обе двери внезапно распахнулись, и в салон вместе с запахом керосина, горелой резины ворвался грохот и рев всех четырех включенных на реверс двигателей. Чувствовалось, что самолет замедляет бег. Но успеет ли он остановиться до конца полосы?! Внезапно все кончилось, самолет встал, и мы поняли, что прилетели. Что тут началось! Аплодисменты и крики «ура»! Мы жали друг другу руки и поздравляли друг друга. Стрелки часов показывали 13 часов 10 минут. Победительницей тотализатора стала Дженнифер Кимбалл — сотрудница офиса «Трансантарктика» в США: ее время было 13.30. Однако о тотализаторе сразу же забыли — мы все чувствовали себя победителями. Крики «ура» многократно усилились, когда из пилотской кабины в салон спустился командир. Он, очевидно, не ожидал такой оживленной реакции и поэтому явно смутился, но каждый из нас считал своим приятным долгом пожать ему руку.
В раскрытую дверь самолета мы увидели целую толпу народа — это были сотрудники научных станций, расположенных на Кинг-Джордже. Здесь на этом небольшом островке живут и работают ученые и специалисты из СССР, Чили, КНР, Аргентины, Польши, Германии и Южной Кореи. Основательнее всех чувствуют себя здесь чилийцы. За время, прошедшее между моим первым посещением Кинг-Джорджа в 1973 году и днем сегодняшним, чилийская станция, размещавшаяся прежде в небольшом одноэтажном доме, превратилась, по сути, в небольшой городок с жилыми семейными коттеджами, гостиницей, школой и аэропортом. Чилийские полярники живут здесь вместе с семьями. Вот и сейчас среди встречающих нас было много женщин и детей, что как-то смягчало суровый снежный зимний пейзаж Антарктиды. Выделялась — увы, не в лучшую сторону — и группа наших полярников: я имею в виду, конечно, унылую цветовую гамму одежды. Не успел я спуститься с трапа, как сразу же попал в объятия друзей, со многими из которых встречался прежде в экспедициях.
Естественно, наибольший восторг у встречающих вызвали собаки. Особенно радовались «антарктические» дети, которым, несмотря на необычность их жизни здесь, в Антарктиде, присущи неукротимое детское любопытство, восторженность и радость познания окружающего их мира. Надо сказать, что наши собаки радовались не меньше. Еще бы! Они увидели снег! Чистый, белый, холодный, вкусный, мягкий снег. Они катались по нему, хватали его пастью, словом, находились на вершине блаженства. Мы вытащили клетки и, поставив их в ряд на снег, с большим трудом запихнули туда разыгравшихся собак, оставлять их на воле было слишком опасно — они могли и разбежаться. Когда мы закончили разгрузку, уже совсем стемнело, хотя часы показывали только четыре часа: в эту пору световой день на этой широте длится около семи часов.
Точка старта — нунатаки Сил — находилась в 180 морских милях от Кинг-Джорджа. Нас должны были доставить туда на самолете «Твин оттер», а пока до вылета мы занялись организацией базового лагеря на Кинг-Джордже. Руководство Китайской антарктической экспедиции любезно предоставило нам помещения станции Грэйт Уолл, находившейся километрах в пяти от аэродрома. Эта станция вполне заслужила и поддерживает репутацию воистину «великой» среди полярников, населяющих остров, потому что обладала поистине неистощимыми запасами пива. Как я уже говорил, Чин Дахо провел здесь более года в качестве начальника, и я думаю, что именно в результате своего пребывания здесь он сформулировал четкий ответ на традиционный вопрос корреспондентов: «Что вас привлекает в Антарктике?» На это Дахо неизменно отвечал: «Пиво и гляциология!» Сейчас станцию возглавлял небольшого роста китаец с бледным и немного печальным лицом (как выяснилось позже, не принадлежавший к числу любителей пива, чем, по-видимому, и объяснялась его бледность). Интересно, что все называли его мистер Ли. Однако это никак не вязалось с его обликом, и меня все время не покидало сомнение: мистер ли он или все-таки товарищ? Но тем не менее товарищ мистер Ли оказался на высоте поставленной перед ним задачи: приютить международную экспедицию «Трансантарктика». Гарцуя на снегоходе «Буран», он предложил всем, кто был готов, следовать за ним по дороге на станцию, отыскать которую в сгустившейся темноте было совсем не просто. Первыми оказались мы с Уиллом. Подцепив нарты к «Бурану», мы заняли позицию по обе стороны от нарт, ухватились за рукоятки и приготовились к старту. Сам мистер Ли был скрыт от нас покровом ночи — мы видели только кроваво-красный огонь задней фары «Бурана». Из каких-то своих неведомых нам соображений мистер Ли внезапно дал шпоры рычащему «Бурану», и тотчас же мы с Уиллом повисли на нартах, тщетно пытаясь подогнать ноги под стремительно увлекаемое в ночь туловище. Метров через сто на каком-то подъеме нам это удалось, и четыре борозды, оставляемые в глубоком снегу полозьями нарт и нашими ногами, сменились классическим двухбороздным следом. Но ночная дорога готовила нам новые испытания: она просто изобиловала подъемами и спусками. На одном из них мы сумели на мгновение поравняться с нашим водителем и, стараясь перекричать шум двигателя снегохода, попросили его умерить темп. Но, очевидно, приняв нашу реплику за возгласы восхищения его водительским мастерством, мистер Ли бросил машину вперед, и нарты, не выдержав рывка, перевернулись. Плохо увязанные ящики рассыпались (кто мог предположить, что будут такие гонки!), и мы с Уиллом повалились в снег, пытаясь не выпустить нарты. Слава Богу, мощности «Бурана» не хватило, чтобы волочь по рыхлому снегу такой груз, и мистер Ли нехотя остановился. Совершенно взмокшие, залепленные снегом, мы поднялись и заново упаковывали нарты. Подошедший мистер Ли, кажется, был несколько смущен представшей перед ним картиной и попытался нам помочь. Воспользовавшись паузой, мы постарались объяснить ему отличие нашего путешествия от гонок «Формула-1», на что он согласно кивнул, и дальнейший путь до станции мы проделали без особых приключений. Вскоре все экипажи собрались вместе. Нам показали комнатки, где мы будем жить до вылета на ледник. Они были расположены по обе стороны коридора за просторным помещением кают-компании. Немного позже наш вездеход ГАЗ-71 с размашисто написанным на капоте именем «Мурка» привез журналистов и все оставшееся оборудование. Оставив все вещи в комнатах, мы отправились на нашу станцию на торжественный прием по поводу успешного приземления в Антарктике. В кают-компании было тесно: мы стояли в три-четыре ряда, опоясав сдвинутые вместе столы, на которые в отчаянном порыве гостеприимства было выметано все из закромов. Юра произнес длинную незапоминающуюся речь, и все с облегчением подняли бокалы «За дружбу».