Честь Джека Абсолюта
Он зычно расхохотался и, подняв стакан с ромом, возгласил:
— За благой блуд, джентльмены! За благой блуд!
— За блуд! — подхватили эконом и лекарь.
Их дружный возглас пробудил первого помощника Энглдью; он поднял стакан, приложился к нему и снова уронил голову на руку.
Джек только вздохнул. Пить за блуд он не стал — и не только потому, что ему не понравился тост, но и чувствуя, что уже перебрал. Отборный ром, главный продукт, вывозимый из Ньюпорта, составлял основной груз корабля, идущего в Бристоль, где рому предстояло быть проданным и в конечном счете обмененным на живой товар. Этот напиток был весьма заборист и валил с ног не хуже удара ослиным копытом. Молодой офицер помнил, что дал себе слово пить его не иначе как разбавляя наполовину водой, впрочем, с этим похвальным намерением он усаживался за стол каждый вечер после двух недель плавания, то есть с того дня, когда морская болезнь отпустила вконец измученного ею Абсолюта. Единственным способом избежать пикировки с вечно надиравшимся капитаном было не надираться самому и вовремя уходить, однако — вот незадача — ром работал быстрей благих помыслов Джека, действуя на руку чертову мореходу.
Поскольку молодой человек однажды неосторожно сболтнул во хмелю, что он сын баронета, капитан с плохо скрытой язвительностью теперь именовал его не иначе как «достопочтенный», а порой и «премногоуважаемый сэр». Кроме того, узнав, что корабль перевозит невольников, Джек имел глупость высказать отрицательное отношение к работорговле. С тех пор не было вечера, чтобы Линк не прочел за столом пространную лекцию о христианской благодетельности рабства, расцвечивая свое выступление скабрезными подробностями. Как-то раз, приметив, как покоробило пассажира его хвастливое заявление, что в каждом рейсе он оплодотворяет не менее дюжины черных невольниц, капитан с той поры стал возвращаться к этой теме, словно собака к собственному дерьму.
Линк с резким стуком поставил на стол свой стакан, и его личный слуга Бараббас, прихрамывая, подошел, чтобы снова наполнить посудину.
Джек, внутренне содрогаясь, в который раз оглядел наливающую ром руку с увечными, переломанными пальцами и отсутствующим мизинцем. Линк, войдя в раж, любил хвастнуть тем, что лет десять назад Бараббас был самым неукротимым в партии принятых на борт рабов, но плети и тиски для конечностей сделали свое дело, и теперь этот черномазый покорен хозяину, как хорошо объезженный жеребец.
Когда чернокожий гигант скользнул в тень, Джек покосился на человека, сидевшего за столом рядом с ним. Ирландец, поймав его взгляд, слегка покачал головой, давая понять, что лучше бы ему ни во что не соваться, однако Джек уже закусил удила.
— Может быть, сэр, — тихо сказал он, — случись вам самому оказаться в бесправном положении раба, вы отнеслись бы к этому несколько по-иному.
Линк обратил к Джеку свою багровую, покрытую шрамами физиономию и осклабился, демонстрируя гнилые, цинготные, как и у большей части его команды, зубы.
— А вы, достопочтенный, никак опять вспоминаете о деньках, проведенных вами у абенаков?
Джек кивнул. В один из первых вечеров его пребывания на борту «Нежной Элизы», когда пассажиры и экипаж еще только знакомились, он рассказал обо всем, что случилось с ним после Квебекского сражения. Теперь, спустя два месяца, эта история стала еще одной мишенью для капитанского неуемного остроумия.
— Да. И позволю себе сказать…
— Па-азволю себе сказать, — прервал его Линк, насмешливо пародируя с бристольской жаргонной растяжечкой вестминстерский, правильный выговор Абсолюта, — что вы никогда и близко не нюхали рабской доли.
Вы намекаете, что я лжец, капитан?
Голос Джека, вместо того чтобы подняться, опустился до шепота, но Линк мигом почуял опасность и решил не перегибать палку.
— Вовсе нет, многоуважаемый лейтенант. Но замечу все же, что вы неверно трактуете свое тогдашнее положение. Ибо вы белый, христианин и, главное дело, британец. А как всем хорошо известно…
Капитан широко разинул наполовину лишенную зубов пасть и проревел:
— Никогда, никогда, никогда не бывали британцы рабами!
Казначей и лекарь, узнав мелодию, подхватили куплет, глухо ударяя оловянными кружками по столу в знак своего одобрения. Покончив с пением, насмешник продолжил:
— Хотите знать, какие дикарочки нравятся мне больше всего, а? У всех есть свои достоинства. Йоруба — крепкие, рослые, но, на мой вкус, мясца на них маловато. Мина — коренастые, однако, замечу, для своего сложения они чересчур толстоваты. Нет, дорогие сэры, скажу я вам, по части сдобности, как спереди, так и сзади, никто не сравнится с бабенками из племени ибо.
Капитанские подпевалы дружно загоготали, но, как только всеобщее желание приложиться к кружкам и закусить восстановило в каюте некоторое подобие тишины, послышался негромкий голос:
— Капитан, мне тут подумалось, что вы могли бы прояснить для меня кое-что?..
Линк вытер рот и повернулся. Поскольку ирландец редко заговаривал за столом, главный острослов «Нежной Элизы» не накопил против этого пассажира никаких пропитанных ядом иронии стрел, кроме банальных выпадов в адрес его родины.
— Ну, сэр?
— Я задался вопросом, — продолжал Рыжий Хью, — как миссис Линк и все маленькие Липки из Бристоля… их, кажется, шесть?.. ну да, шесть маленьких вышних благословений, как вы вроде бы говорили… так вот, как бы они, на ваш взгляд, восприняли радостную весть о наличии у них целой армии африканских сестричек и братьев?
Если бы Джек не взглянул мельком на Бараббаса, уносившего кувшин с ромом, он бы ничего не заметил, а так сумел углядеть, как искалеченная рука передвинулась вверх, прикрывая усмешку.
Раб понял все быстрее хозяина.
— Миссис Линк? — изумленно пробормотал капитан.
— И все маленькие Линки, — уточнил Рыжий Хью.
До Линка наконец дошло.
— И вы посмели… да, вы посмели… поставить мою жену в один ряд с… с…
— Но ведь вы сами всегда с таким восхищением упоминаете о своей недюжинной способности к производству потомства. Я и подумал, что ваша достойная и мало чем уступающая вам в этом смысле супруга, конечно же, вправе разделить с вами вашу гордость и радость. Не говоря уже обо всех маленьких Линках.
От яростного негодования и без того пунцовая физиономия Линка пошла пятнами. Он стал надуваться, и Джек с трудом сдержал смех, ибо поднимавшийся со стула капитан все более походил на разозлившегося индюка.
— Знаете ли… вы, сэр, кого оскорбляете? Я царь и бог на борту своего корабля, я могу… да, я заставлю матросов раздеть вас… и высечь…
Линк сделал три шага вперед, и теперь его голова маячила на уровне груди Рыжего Хью, который встал тоже. Трудно было представить себе двух более непохожих людей: со стороны могло показаться, что бультерьер наскакивает на цаплю. Капитан схватил ирландца за безупречный жилет (для Джека всегда оставалось загадкой, как Хью при царившей на борту судна грязи ухитрялся постоянно поддерживать щегольской вид) и потянул его на себя, потревожив ряды перламутровых пуговиц, но тут произошло нечто неожиданное. Пальцы правой руки ирландца, покрытые мелкими рыжими волосками, мягко сомкнулись на запястье бывалого морехода.
— Что это вы себе позволяете… — заговорил было Линк, но осекся.
Глаза его вытаращились, от багрового лица отхлынула кровь.
— Все в порядке, — негромко сказал Рыжий Хью. — Все в полном порядке.
Все видели — он не ударил капитана, не толкнул его, вообще не произвел ни одного резкого движения. Однако Линк неожиданно отшатнулся назад и шмякнулся на свой стул, после чего его вырвало ромом и соленой треской. Прямо на стол.
При общей растерянности первым пришел в себя тот же Хью.
— Вот ведь незадача, а, капитан? — сочувственно пробормотал он, хлопая моряка по спине. — Ну да ладно, с кем не бывает. Может, выпьем водички?
Вода была принесена, выпита и выблевана на тот же стол. Подоспевший лекарь принялся вертеть капитану голову, заглядывая в глаза. Линк сидел молча, недвижно, с затуманенным взором.