Когда пируют львы

Орел повернул голову и искоса посмотрел на него одним глазом. Раскрыл большой желтый клюв и ответил на крик, потом высвободил когти из туши теленка и поднялся в воздух. Тяжело взмахивая крыльями, он летел над самой землей, набирая скорость, поднимаясь, уходя от Шона.
Шон выхватил ружье и остановил лошадь. Соскочил с седла и раскрыл казенник.
Орел был уже в пятидесяти ярдах и быстро поднимался.
Шон вложил в казенник патрон, захлопнул его и одним плавным движением поднял ружье.
Выстрел был трудным. Орел продолжал подниматься, от взмахов крыльев все его тело дергалось. Шон выстрелил.
Отдача ударила в плечо, но ветер отнес пороховой дым, и Шон увидел, как пуля нашла цель.
Орел остановился в воздухе, взорвался, как подушка, набитая перьями, и начал падать – его шестифутовые крылья слабо дергались. Шон сорвался с места, прежде чем он упал на землю.
Когда он подбежал, орел был уже мертв, но Шон повернул ружье и ударил прикладом по голове орла. На третьем ударе ложе сломалось, но Шон продолжал бить, всхлипывая от ярости.
Наконец он остановился и стоял, тяжело дыша – пот катился по его лицу, а все тело дрожало. Орел превратился в кровавое месиво разорванной плоти и перьев.
Теленок был еще жив. Ружье заклинило. Шон наклонился и со слезами гнева прикончил теленка охотничьим ножом.
 
Глава 13
 
Новое чувство было таким сильным, что Шон мог возненавидеть даже Гаррика. Но его ненависти хватало ненадолго. Гнев и ненависть Шона походили на огонь в сухой траве – горячий и высокий, этот огонь быстро выжигает все вокруг, и остается только мертвый пепел, нет даже тления.
Когда это произошло, Уэйт был в отъезде. Три года подряд Уэйта выдвигали на пост президента Ассоциации скотоводов, и он трижды отказывался. Ему не чуждо было тщеславие, и он ценил столь почетную должность, но в то же время понимал, что из-за его частых отлучек пострадает ферма. Шон и Гарри работали на ферме уже два года, когда подоспели очередные ежегодные выборы.
Накануне своего отъезда на собрание в Питермарицбург Уэйт поговорил с Адой.
– На прошлой неделе я получил письмо от Бернарда, дорогая. – Уэйт, стоя перед зеркалом в спальне, подравнивал бороду. – Они настаивают, чтобы на этот раз я занял этот пост.
– Очень разумно с их стороны, – ответила Ада. – Если согласишься, они получат самого подходящего человека.
Уэйт сосредоточенно нахмурился, подрезая усы. Она так безоговорочно в него верила, что и он сам редко сомневался в себе. И теперь, глядя в зеркало на свое отражение, он думал, что своими успехами в большой степени обязан Аде.
– Соглашайся, Уэйт. Ты справишься.
Не вызов, не вопрос – спокойное утверждение. Когда она так говорит, он верит.
Он положил ножницы на комод и повернулся к жене. Она, в белой ночной сорочке, сидела на кровати нога на ногу; волосы темной массой падали на плечи.
– Думаю, присмотреть тут за всем сможет Шон, – и сразу же, поспешно: – И, конечно, Гарри.
– Шон быстро учится, – согласился Уэйт.
– Ты примешь предложение?
Уэйт поколебался.
– Да, – кивнул он, и Ада улыбнулась.
– Иди сюда, – сказала она, протягивая к нему руки.
Шон отвез Уэйта и Аду на станцию в Ледибург – в последнюю минуту Уэйт настоял, чтобы Ада поехала с ним, он хотел, чтобы она разделила с ним торжество.
Шон отнес их багаж в купе и остановился, пережидая, пока они поговорят с группой скотоводов, которые тоже ехали на собрание. Раздался свисток, и все разошлись по своим купе. Ада поцеловала Шона и поднялась в вагон. Уэйт еще на секунду задержался на платформе.
– Шон, если понадобится помощь, обратись к мистеру Эразмусу в Лайон-Кор. Я вернусь в четверг.
– Мне не понадобится помощь, па.
Лицо Уэйта стало твердым.
– Должно быть, ты Господь Бог. Только ему никогда не нужна помощь, – хрипло сказал он. – Не дури. Если будут неприятности, обратись к Эразмусу.
Он поднялся в вагон вслед за Адой. Поезд дернулся и, набирая скорость, двинулся к откосу. Шон смотрел ему вслед, потом вернулся к коляске. Он почувствовал себя хозяином Тёнис-крааля, и это ощущение ему понравилось. Небольшая толпа на станции расходилась, и из нее показалась Энн.
– Привет, Шон.
На ней было зеленое платье, вылинявшее от частых стирок; ноги были голыми. Она улыбнулась, показав мелкие белые зубы, и посмотрела ему в лицо.
– Привет, Энн.
– Ты не поехал в Питермарицбург?
– Нет, меня оставили смотреть за фермой.
Они стояли молча, в присутствии стольких людей чувствуя себя неловко. Шон кашлянул и почесал нос.
– Энн, пошли. Пора домой, – позвал один из ее братьев от билетной кассы, и Энн прислонилась к Шону.
– Увидимся в воскресенье? – прошептала она.
– Приду, если смогу. Но не знаю. Мне нужно смотреть за фермой.
– Постарайся, Шон. – Лицо ее осветилось искренностью. – Я возьму с собой еды и буду ждать весь день. Пожалуйста, приходи, пусть ненадолго.
– Приду. Обещаю.
Она с облегчением улыбнулась.
– Буду ждать на тропе над водопадом.
Она повернулась и побежала к семье, а Шон поехал в Тёнис-крааль. Гаррик лежал на веранде и читал.
– Я думал, па велел тебе клеймить новый скот, который мы купили в среду.
Гаррик отложил книгу и сел.
– Я приказал Заме держать их в краале, пока ты не вернешься.
– Но па велел это сделать тебе.
– Ненавижу клеймение, – сказал Гаррик. – Они так мычат, когда прикладываешь клеймо, и я терпеть не могу запах паленой кожи и волос, у меня от него голова болит.
– Ну, кто-то должен. Я не могу – мне нужно готовить раствор на завтра. – Шон начинал терять терпение. – Дьявольщина, Гаррик, почему ты всегда такой беспомощный?
– Да ведь я одноногий.
Гаррик был близок к слезам. Упоминание о ноге произвело нужное действие – Шон мгновенно сдержался.
– Прости. – Шон улыбнулся своей неотразимой улыбкой. – Вот что я тебе скажу: я буду клеймить скот, а ты займись чанами. Отвези бочки с раствором на шотландской телеге, возьми в помощь двух пастухов. Вот ключи от кладовой. – Он бросил на кровать рядом с Гарри связку ключей. – Ты должен закончить до темноты.
От двери он обернулся.
– Гарри, не забудь заполнить все чаны, а не только те, что ближе к дому.
Гаррик нагрузил шесть бочек с раствором на телегу и спустился с холма. Задолго до темноты он вернулся домой. Его брюки были залиты темным смолистым химическим раствором, немного раствора попало и на его единственный кожаный ботинок. Когда он вышел из кухни, Шон крикнул из кабинета отца:
– Эй, Гарри, все заполнил?
Гаррик был поражен. Кабинет Уэйта – священное место, внутреннее святилище Тёнис-крааля. Даже Ада стучала в дверь, прежде чем зайти, а близнецы бывали там, только чтобы получить наказание. Гаррик, хромая, прошел по коридору и открыл дверь.
Шон сидел, положив ноги на стол. Он откинулся на спинку вращающегося стула.
– Па убьет тебя.
Голос Гаррика дрожал.
– Па в Питермарицбурге, – ответил Шон.
Стоя в дверях, Гаррик осмотрел комнату. Он впервые по-настоящему увидел ее. Когда ему приходилось бывать здесь раньше, его слишком занимало предстоящее наказание и он видел только сиденье большого кожаного кресла, над ручкой которого нагибался, подставляя хлысту ягодицы.
Теперь он осмотрелся. Стены до потолка покрыты деревянными панелями из полированной темно-желтой древесины.
На потолке – лепнина в виде дубовых листьев.
В центре комнаты на медной цепи свисает единственная большая люстра.
В камин из коричневого камня можно войти не нагибаясь, и в нем лежат дрова, готовые загореться.
На полке у камина – трубки и табак в каменном кувшине, вдоль одной из стен в стойке ружья, книжный шкаф с томами в зеленых и темно-бордовых переплетах: энциклопедии, словари, книги о путешествиях и сельском хозяйстве, но никакой художественной литературы. Против стола на стене – портрет Ады, написанный маслом; художник отчасти сумел передать ее серьезность и спокойствие; она в белом платье и держит шляпу в руке. В комнате господствует пара великолепных рогов черного африканского буйвола над камином, зазубренных, с огромным размахом между концами.