Узы крови

— Отец!.. Еда!
Рот Хакона моментально наполнился слюной. Запустив пальцы в ближайшего цыпленка, он отрывал клочья мяса и быстро совал в рот целыми горстями. И что ему опаливший пальцы жар! Глаза у Хакона закатились от удовольствия, и на миг все исчезло: багрянец, плавающий перед взором, безумие боя, запах крови, страх за своего мальчика. Он как будто снова оказался на постоялом дворе «Комета»… Перед ним — дюжина каплунов, а в сердце — твердое намерение съесть их всех!
Выстрел пищали вернул Хакона к реальности. Стрелял с края траншеи офицер-флорентиец: он быстро вышел на позицию и не менее поспешно отступил назад. Хакон понял, что противник успел увидеть все, что ему требовалось. Еще несколько секунд — и он пошлет против них солдат.
— Эрик! Возьми троих и удерживай проход. Но не заходи в него!
Скандинав посмотрел на вход в туннель. Они зашли слишком далеко. Сейчас, в эту самую минуту, Фуггер готовится произвести взрыв. Иначе и быть не может: если туннель оставить открытым, то город может пасть. Не для этого они сражались уже пятнадцать месяцев. Сиенцы не станут ждать, пока вернутся их безрассудные товарищи. Риск слишком велик.
Хакон взглянул поверх насыпи, с которой Эрик в начале атаки сорвал плетеные ограждения. В ста шагах выше по склону возвышались стены Сиены, залитые полосами света идущей на убыль луны. Там, у основания укрепления Сан-Виенских ворот, в стене находилась небольшая дверь.
Хотя Жан наверняка злится на него, но если подойти туда и постучаться, то он, конечно же, впустит своего старого друга. Особенно если тот принесет ему поужинать.
Перекрикивая бряцанье сабель и мечей, Хакон гаркнул:
— Хватайте цыплят! Идем к стене!
* * *
Военный совет по необходимости длился недолго, хотя к ним уже присоединился главнокомандующий Сиеной, Французский генерал Блез де Монлюк. Как всегда, он пришел на звук пушечных выстрелов. Он был одного роста и одного возраста с Жаном, но шрамов на лице носил вдвое больше. Один глаз, зоркий и синий, щурился поверх парапета, второй был представлен кружком, нарисованным на повязке.
— Здесь командуешь ты, Ромбо. Это — твой бастион. Если хочешь, мы можем присоединиться к тебе, чтобы не давать им поднять головы.
Блез де Монлюк махнул рукой назад, указывая туда, где стояли тридцать его солдат, некоторые — с мушкетами, а несколько — с более тяжелыми пищалями, которые передвигались по стенам в соответствии с требованиями момента.
Жан мельком удивился тому, что опытный генерал уступает ему право решения, но тут же сосредоточился на тех вариантах, которые у него имелись.
Однако в это мгновение нерешительности из теней у стены подала голос Бекк:
— Никаких вопросов тут нет. Мы должны это сделать. Мы должны это сделать немедленно.
Для тех офицеров Монлюка, которые ее не знали, голос женщины показался оскорбительным, неуместным на этом военном совете. Однако сиенцы, которые видели Бекк в бою, придерживались совсем другого мнения.
Жан посмотрел в темноту.
— И скольких еще людей мы потеряем, если попытаемся прийти на помощь к этим?
Тут Ребекка вышла из тени, направляясь к мужу.
— Ты слышал, что я сказала. Никаких вопросов нет. Я выхожу к нашим друзьям.
Она была права относительно того, что вопросов тут не было. Но не в том смысле, какой вкладывала в свои слова сама Бекк. Ее речь поставила Жана в безвыходное положение. Теперь он мог дать только один ответ. Теперь он мог произнести только ту фразу, которую хотелось услышать всем.
— Откройте ворота для вылазок. Милорд, командуйте стрельбой ваших людей.
— С удовольствием, Ромбо. Но половина моих людей пойдет с тобой. Жаль, что я сам не могу. — Сорвав с головы украшенную плюмажем шляпу, Блез де Монлюк швырнул ее на пол. — За Францию! За Сиену! И за твою прекрасную супругу!
С громкими возгласами солдаты бросились занимать места. Жан догнал Бекк и резко развернул ее лицом к себе.
— Тебе не следовало позорить меня и заставлять делать это.
— Прежнего Жана не пришлось бы позорить.
— Здесь командую я, Бекк. Я должен думать о моих людях. Я должен думать о победе.
— А я — только о Хаконе! О человеке, который двадцать лет назад удерживал мост в Пон-Сен-Жюсте, чтобы ты смог сдержать клятву, которую дал Анне Болейн. Ты забыл о нем? И о его сыне? Это — еще один сын, о котором ты забыл, Жан Ромбо.
Бекк увидела его боль, увидела, как ранили его эти слова, и ей мгновенно захотелось взять их обратно, но было уже поздно. Боль сменилась яростью.
— Но ты в бой не идешь, Бекк. Это мой приказ. Я требую, чтобы ты его выполнила. И если понадобится, прикажу заковать тебя в цепи.
Они стояли нос к носу, гневно глядя друг на друга. Наконец, не отрывая от него взгляда, Бекк пошла мимо мужа к лестнице.
— Я возьму мой мушкет и буду охранять моих друзей. Мы еще поговорим об этой минуте. Знай это. — Остановившись на нижней ступеньке, она добавила: — Ты идешь?
Наконец Жан отвел взгляд, каким-то образом сумев ответить ровным голосом:
— Нет. Не могу. Я еще не поправился. И я командую. Жан Ромбо услышал, как Бекк тихо проговорила:
— Ну конечно.
Когда он снова посмотрел в ее сторону, то увидел только спину, быстро удалявшуюся вверх по лестнице.
Жан сделал шаг ей вслед, окликнул: «Бекк!», но она уже ушла. Тогда он отвернулся и начал отдавать распоряжения.
Его отряд состоял всего из восьмидесяти человек, и Жан должен был почитать себя счастливым, что сумел собрать хотя бы столько: ослабевшие защитники Сиены были довольно редко расставлены по стенам. Жан намеревался оставить тяжело вооруженных французов-копейщиков де Монлюка в резерве. Он пошлет в бой разномастных сиенских ополченцев с немногочисленными опытными шотландскими наемниками. Шотландцы примутся ворчать на своем никому не понятном языке из-за опасного задания, потому что им не платили с тех самых пор, как в последний раз удалось прорвать осаду Сиены — это произошло целых пять месяцев назад. Но сражаться они будут, хотя бы ради своих товарищей, которые пошли с Хаконом. Они привыкли стоять за свой клан, их родство скреплялось кровью и странными татуировками.
Жан Ромбо едва успел расставить солдат перед воротами для вылазок и отодвинуть последний засов, когда из-под земли вынырнула окровавленная голова какого-то сиенца с наполовину отрубленным ухом. Он завопил:
— Они в туннеле! Иисусе, братцы, враг у дверей! «Если флорентийцы в туннеле, то где же к черту Хакон?» Осторожно приподняв голову над парапетом, Жан получил ответ на свой вопрос: из траншеи напротив выпрыгнули десять человек, и голос скандинава прокричал:
— Сиена!
* * *
Враги действительно находились в туннеле, хотя и не совсем у дверей. Фуггер знал это, потому что и сам находился там с тремя аркебузьерами, чье оружие еще не было разряжено. Он заканчивал прокладывать дорожку из пороха, которая тянулась в темноте по земляному каналу, прорытому им только накануне. Последние двадцать ее шагов пришлось по необходимости прокладывать наспех, поскольку она оказалась на флорентийской стороне прохода.
Трудно было рассчитывать на то, что в горячке боя Хакон вспомнит и успеет закрыть двери с вражеской стороны. Возможно, это и не будет иметь значения. Взрыв может оказаться достаточно сильным и в том случае, если они закроют двери только со своей стороны. Если Фуггер правильно рассчитал заряд.
Наклонившись над пороховым каналом, Фуггер поднял фитиль, зажатый в единственной руке. И как раз в эту секунду из-за угла выбежали три флорентийца.
Мгновенно последовали шесть вспышек аркебуз и пистолетов. Выстрелы в тесном пространстве повредили Фуггеру одно ухо, отбросив немца в сторону. Дым застлал небольшой отрезок туннеля, освещенный единственным тусклым фонарем. Лежащий на земле, оглушенный, Фуггер все же искал взглядом факел, горящий конец которого ему нужно было сунуть в пороховой канал, оказавшийся прямо перед ним.