Свой среди чужих, чужой среди своих

Состав из девяти вагонов, старых, расшатанных, стоял у перрона. Паровоз тяжело пускал желто-белые клубы пара. Машинист в сдвинутой со лба фуражке кричал худому, долговязому парнишке:
— Кто буксы глядеть будет, туды твою! Колчак, что ли?
— Не успел, Гаврила Петрович. Я счас, я мигом.
— Мигом... — продолжал бурчать старый машинист. — Авария тоже мигом случается.
Дежурный по станции стоял у небольшого медного колокола, держался за веревочку, привязанную к «языку», и то и дело поглядывал на часы.
С крыш вагонов кричали ему мешочники:
— Давай отправляй, ирод!
— Сколько ждать можно? Саботажник!
— Трибунала на него нету! Давай команду, черт тонконогий!
Дежурный равнодушно выслушивал ругань.
А на запасных путях, далеко за станцией, стоял еще один вагон, весь в грязно-белых потеках, окна были забрызганы известью. С крыши стекала свежая краска. По боку Вагона, под окнами, огромными кривыми буквами выведено: «В ремонт».
Неподалеку стоял открытый автомобиль. Рядом с ним — Сарычев, Липягин, Кунгуров, Грунько, Дмитриев, Лемех и еще один человек в железнодорожной форме, в старенькой фуражке с треснутым козырьком. Все, кроме Сарычева, были одеты в штатское — кепки, пиджаки, сапоги. Они походили на мешочников. Липягин в руке держал тяжелый брезентовый баул. На запястье руки и на ручке баула поблескивали металлические дужки наручников.
— Хорош! — улыбнулся Сарычев, оглядывая Липягина.
— А что? Все по форме! — в ответ улыбнулся тот.
— Гляди, на какой-нибудь станции чека задержит как спекулянта.
— А при нас документики! — Липягин похлопал себя по нагрудному карману пиджака.
— Ну, счастливо! — Сарычев протянул Липягину руку. Они помедлили и обнялись.
— Алексей, с каждой станции телеграфируй. Из вагона выходить можешь только ты, — обратился Кунгуров к человеку в железнодорожной форме. Алексей с готовностью кивнул. Кунгуров оглядел вагон. — Да, подпачкали его на совесть, известку не жалели. Но зато, ребята, внутри — первый класс! Мягкая мебель и сплошные зеркала! Небось в таких и ездить не приходилось?
— Как это не приходилось? — возмутился Липягин. — А от Саратова до Сызрани, помнишь? Целый поезд был генерала Кутепова!
— Все купе заперты? — спросил Дмитриев.
— Да, — ответил Алексей. — Тамбурные двери тоже.
Они по очереди пожали друг другу руки.
— Главное — до Челябинска добраться, — сказал Сарычев. — Дальше легче будет. Ну, ни пуха...
— К черту!
Пять человек взобрались по ступенькам и скрылись в вагоне, Сарычев и Кунгуров смотрели им вслед. Потом Кунгуров махнул кому-то рукой. Стоявший невдалеке под парами маневренный паровозик тихонько свистнул, подкатил к вагону, легко стукнул его в буфера и погнал к заждавшемуся у перрона составу. Как только последний вагон прицепили к остальным, целая туча мешочников ринулась к нему.
— Куда?! Куда?! — преградил им дорогу Алексей. — Неисправный вагон! Читать умеете?! — Он показал на надпись.
— Мы грамоте не обучены!
— Потому и говорю. В ремонт вагон, в нем пола нет.
А в это время какой-то парень посмекалистей собирался уже прыгнуть на этот вагон с крыши соседнего.
— Куда? — закричал дежурный по станции.
Парень прыгнул, поскользнулся на залитой желтой краской крыше и под общий хохот свалился на землю. Дежурный ударил в колокол. Паровоз загудел, пустил облака пара. Состав медленно тронулся, подбирая последних толпящихся на перроне людей.
 
Еще совсем темно, но что-то уже дрогнуло в ночи. Зазеленело небо. Тьма ушла, но утро еще не наступило, и все вокруг — лес, телеграфные столбы и клочья тумана, осевшие в низинах, — принимало фантастические, расплывчатые очертания.
Начальник станции Кедровка Ванюкин, зябко поеживаясь, вышел на перрон. Вяло бледнел рассвет пасмурного дня. Ванюкин подошел к краю перрона и долго глядел туда, где в зыбкой дымке терялись стальные рельсы. Потом он вытащил плоские карманные часы, и в то же мгновение издалека донесся протяжный гудок паровоза. Ванюкин напрягся, вслушиваясь, будто старался узнать по гудку, тот ли это паровоз, которого он ждет, а потом снял фуражку, перекрестился и рысцой побежал к станции.
 
Липягин сидел, откинувшись на мягком диване, и молчал. Он придерживал на коленях брезентовый баул, пристегнутый к запястью левой руки наручником, от которого к баулу тянулась стальная цепочка. Напротив него — Паша Лемех, молодой угрюмый чекист, длинный, худой, с жилистыми сильными руками. Грунько и Дмитриев спали. Вагон раскачивало, убаюкивающе постукивали колеса. Лемех тряхнул головой, прогоняя сон.
— Спать охота страсть, — сказал он и стукнул себя по лбу.
— За двое суток не выспался, — улыбнулся Липягин и прильнул к окну.
— Недели выспаться не хватит, — ответил Лемех.
В дверь условным стуком постучал Алексей. Лемех открыл.
— Чай будете?
— Я нет, — сказал Липягин. — Спасибо.
— Я тоже не хочу, — отказался Лемех.
— Тогда я, ребята, спать. Запирайтесь.
Алексей прикрыл дверь. Лемех запер купе.
Мерно в предрассветной мгле за окном плыла тайга.
— Кедровка скоро, — сказал Липягин. Лицо его было усталым и озабоченным. Он все думал о Шилове, о его трагической гибели и никак не мог найти ей объяснения, не мог понять того, что произошло.
 
В тесной железнодорожной будке керосиновая лампа тускло освещала пять человек. Все они были одеты в кожаные черные куртки, перетянутые ремнями, на головах фуражки со звездочками. Места было мало, и сидели они кто как: на полу, привалившись спинами к стенке или к холодной жестяной печке. На единственном плетеном стуле сидел капитан Турчин. Он нервничал, каждую минуту посматривал на часы. Кажется, все продумано до мелочей, но дурные предчувствия не покидали его. Уж слишком часто последнее время чекисты выходили победителями в тайной войне, которую вели с ними белогвардейцы, оставшиеся в Советской России. «Хорошо паразитам в Китае и Монголии! — со злобой думал Турчин. — Дутов и Унгерн только обещают вернуться сюда с отрядами, атаман Семенов пьянствует со своей Машкой, а мы подставляем свои головы...» И еще капитана Турчина раздражал ротмистр Лемке, высокий, сухопарый, со светлыми, навыкате, глазами, он всем видом подчеркивал презрение к своим сообщникам. «Если бы не революция, этот фрукт и руки мне не подал бы, — со злостью подумал Турчин. — Ротмистр, гвардия... голубая кровь, сволочь!»
— Ну, что ж, братья разбойники, — Турчин вновь взглянул на часы, — прошу внимания. Проверим все в последний раз.
Дверь отворилась, и в будку протиснулся Ванюкин.
— Идет, — доложил он и повторил с грустью: — Идет.
Люди оживились, начали подниматься.
— У вас все готово? — спросил Турчин у Ванюкина.
— Так точно, ваше благородие, — закивал Ванюкин.
— Благородиями бывают унтер-офицеры! — усмехнувшись, произнес ротмистр Лемке. — А он высокоблагородие!
Турчин с бешенством взглянул на Лемке, но сдержался и, не меняя тона, продолжил:
— Господа, прошу слушать со вниманием. — Турчин расстелил на коленях небольшой, стертый на изгибах лист. — Вот путь, вот развилка... — Он водил пальцем но чертежу. — Вот семафор... Вот взорванный мост через Березянку. От станции до развилки — две версты. Подпоручик Беленький, вы сразу на крепление вагона с поездом.
— Слушаюсь, господин капитан, — ответил молодой красивый подпоручик.
— За триста метров от развилки нужно отцепить вагон, — продолжал Турчин. — Ориентир — разрушенная башня водокачки. Далее я и Лебедев — в вагон... Лемке и Солодовников действуют с крыши.
Лемке видел, как Лебедев в маленькое круглое зеркальце рассматривает прыщи на щеках. Занятие это, видимо, доставляло Лебедеву удовольствие. Вот он достал Флакон одеколона и побрызгал на лоб и щеки.
— Лебедев, а вы, случаем, губы не красите? — усмехнулся Лемке.
— Если даже и крашу, вас это очень волнует? — ответил Лебедев.
— Нет, простое любопытство. Губы красят мужчины определенного разряда.