Повести и рассказы

 
Глава XI
КРОВАВЫЙ СЛЕД
Старому глухарю приходилось теперь ночевать одному в тайном убежище друзей.
Лось уходил с вечера, всю ночь бродил по лесу и возвращался, только когда солнце поднималось над деревьями.
Глухарь уже привык к долгим отлучкам своего друга.
Но сегодня ночью его разбудили гулкие выстрелы. Ночь прошла тревожно. И, когда рассвело, глухарь не полетел на жировку, а остался ждать друга.
Тревожное выдалось и утро: невдалеке слышались громкие голоса людей.
Солнце встало уже над вершинами деревьев, а Одинец всё еще не шел.
Глухарь не мог больше ждать: он жестоко проголодался. Он снялся с ели и полетел клевать жухлую, уже тронутую утренником, жесткокожую бруснику.
Охотник не заснул всю ночь. Ларивон убедил его, что в темноте найти зверя невозможно и что лучше даже подождать подольше, дать ему изойти кровью, а то опять поднимется и уйдет далеко.
Чуть свет Ларивон запряг лошадь. Ежась от холода, они покатили через поля.
Охотник был как во сне. Смотрел на землю, на лес, на весь мир — и не узнавал его. Земля подернулась серебристой изморозью, лес разубрался пышными цветами осени, в небе розовели легкие облачка.
Одно раздражало охотника: он не мог понять, почему крестьянин так равнодушно, почти враждебно принял известие о его победе над страшным зверем? Услышав, что Одинец тяжело ранен, может быть, уже мертв, Ларивон ни слова похвалы не сказал охотнику, молча улегся и через пять минут уже храпел.
Они въехали в лес. Впереди, по неширокой лесной дороге шел человек с топором за поясом. Когда телега поравнялась с ним, он внимательно оглядел охотника и, не снимая с головы шапки, спокойно молвил:
— Здорово, дядя Ларивон! Аи на охоту барчука повез?
— Да вот, вишь ты, за раненым лосем собрались.
— Одинца я убил, — не выдержал охотник. Путник разом оживился. Глаза блеснули из-под густых бровей, бородатое лицо передернулось.
— Одинца? — быстро спросил он. — Подсади-ка, дядя Ларивон, больно поглядеть охота!
— А садись! — разрешил Ларивон. — Может, пособить случится.
Охотник обрадовался новому спутнику и стал ему рассказывать, как подкараулил и свалил старого лося.
Бородатый крестьянин смотрел на него с нескрываемым почтением, долго разглядывал ружье, совсем по-детски удивлялся рассказу о страшном ударе пули «жакан».
— А Одинцову лежку нашел?
Охотник сознался, что лежки найти не мог, как ни искал.
Тогда бородач заметил:
— Гляди, он и раненый под землю не ушел бы: дошлый зверь.
— Никуда не уйдет! — сказал охотник. — Я его разрывной пулей стрелял.
Они уже подъехали к тому месту, где надо было сворачивать с дороги.
Седоки слезли. Ларивон повел лошадь в поводу, следя, чтобы телега не задела осью за дерево.
Охотник быстро разыскал куст, у которого вчера стоял. Его шапка и вабик так и провалялись тут всю ночь.
Потом все трое внимательно осмотрели следы, начав с того места, где лось упал.
Бородач уверенно сказал:
— В брюхо садануло, в левый бок. Рана тяжелая: горлом кровь хлещет. Далеко зверю не уйти.
Охотник с интересом взглянул на следопыта.
— Почему вы знаете, что в левый бок и что кровь эта из горла, а не из раны?
— А то нет: вишь, по следу с левой руки текёт? А что посередь следу — это из горла.
«До чего просто! — подумал охотник. — Как это мне самому не пришло в голову?»
Бородач пошел впереди, за ним — охотник; Ларивон с лошадью сзади. Шли медленно, поминутно заглядывая вперед: даже тяжело раненный лось опасен и может напасть на преследователей.
Крови на следу было много: видно, лилась струей. Местами она лежала на земле черными запекшимися сгустками. Зверь, однако, шел и шел вперед.
Редколесье кончилось. Вышли к речке.
Тут Ларивон привязал лошадь к дереву: надо было сперва узнать, где зверь пал, — может, в чаще, куда и не продерешься с телегой.
Бородач в это время стал на колени у четко отпечатавшихся в глинистом берегу следов и зачем-то смерил их четвертью. Когда он после этого взглянул на охотника, охотнику не понравился его взгляд: в нем не было и следа прежней почтительности. Бородач глядел на него, прищурившись, подозрительно, почти насмешливо.
— Ну что еще? — сердито спросил охотник, чувствуя, что краснеет от этого взгляда, и злясь на себя за это.
Но бородач ничего ему не ответил и опять пошел вперед, на этот раз быстро и уверенно.
Они еще добрую версту петляли по лесу. Нашли березу, где раненый зверь терся раненым боком о ствол: белый ствол дерева аршина на два от земли был весь замызган темной кровью.
Потом — как-то совсем неожиданно — охотник узнал место, где они находились: они шли прямо к болоту, где всегда исчезал Одинец.
Сердце тревожно ёкнуло в груди: неужели опять ускользнул проклятый зверь?
Молча прошли еще немного — и вдруг бородач обернулся и сказал шепотом:
— Эвона, в чапыжнике залёг. Иди. А подниматься станет — бей проворней: уйдет!
Не показывая вида, что волнуется, охотник двинулся вперед с ружьем наготове.
Густой остров лиственного молодняка, на который показал бородач, был невелик. Деревца потеряли уже всю листву, — они не могли скрыть громадного тела зверя, если б он вскочил.
Охотник подвигался по кромке, беспокойно шара глазами впереди.
Он обошел уже почти весь островок, а лось всё еще не показывался.
Впереди — еще мысок низкорослой заросли.
«Тут!» — почувствовал охотник.
Подняв ружье, сделал скачок — и чуть не споткнулся о распростертое звериное тело.
Зверь не шелохнулся. Он лежал на правом боку, неестественно подогнув под себя голову, высоко подняв застывшую заднюю ногу.
Охотник опустил ружье.
— Готов! — крикнул он дрогнувшим голосом. — Смотрите!
Он замолчал: к горлу подкатил жесткий ком. Он не слышал, что говорили теперь уже громкими голосами крестьяне.
Бородач подошел к убитому лосю и, взявшись за рог, выпростал голову зверя из-под тяжелой туши.
— Гляди на свово Одинца! — сказал он охотнику и презрительно сплюнул.
Вместо широких рогов-лопат на голове лося торчали какие-то жалкие спички.
Охотник глядел и не понимал. Бородач обернулся к Ларивону.
— Я еще по следу приметил, что лосёк молодой: одинцов след — во! Одинец разве такому дастся?
И опять, обращаясь к охотнику, поддразнил:
— Хотелося лося, да не удалося!
Как сквозь туман, донеслись до охотника слова Ларивона:
— Толковал ему, каков из себя Одинец-то. Известно, городскому человеку ни к чему, — что старый бычина, что теленок.
Охотник растерянно пролепетал:
— Не может быть: я же Одинца стрелял! Бородач весело подмигнул Ларивону:
— Не зря молвится: лося бьют в осень, а дурака завсегда. Мало каши ел, парень!
Когда к полудню старый глухарь вернулся с жировки, Одинец ждал его уже под елью.
Через пять минут оба спокойно дремали, каждый на своем месте.