Пояс Богородицы
Именно тогда кардинал Виссарион очень осторожно и деликатно намекнул византийской принцессе на возможность брака с одним из богатейших молодых
людей Италии Федерико Гонзаго, старшим сыном Людовика Гонзаго, правителя богатейшего итальянского города Мантуи.
К огромному удивлению кардинала, который предполагал, что Зоя отнесется к этому неожиданному предложению, по крайней мере, сдержанно, девушка выслушала его вполне спокойно и благосклонно и выразила свое согласие на все действия в этом направлении, которые кардинал посчитает нужным предпринять.
Однако, как только кардинал начал предпринимать эти действия, вдруг оказалось, что отец возможного жениха неизвестно откуда наслышан о крайней бедности невесты, о том, что она толста, дурна и плохо воспитана, и потерял к ней всякий интерес как к предполагаемой невесте сына. Кардинал был совершенно обескуражен и, когда Зоя с невинной улыбкой спросила, процветает ли по-прежнему город Мантуя, начал ей что-то невразумительно объяснять. Зоя улыбнулась еще шире, пожала плечиками, как бы говоря: "Ну что ж - нет, так нет!", и больше никогда не спрашивала о семействе Гонзаго.
Через год кардинал заикнулся о князе Каррачиоло, также принадлежавшем к одной из самых богатых фамилий Италии.
Зоя столь же доброжелательно и охотно восприняла предложение, но, как только дело начало продвигаться вперед, снова обнаружились какие-то подводные камни.
Кардинал Виссарион был мудрым и опытным человеком - он прекрасно знал, что ничего не происходит само по себе.
Проведя тайное расследование, кардинал совершенно точно выяснил, что при помощи сложных и тонких интриг, ловко сплетенных самой Зоей с использованием своих служанок и камеристок, она в обоих случаях постаралась расстроить дело, но так, чтобы отказ ни в коем случае не исходил от нее, бедной сиротки, которой не пристало пренебрегать такими женихами.
Немного подумав, кардинал решил, что тут дело в вероисповедании и, должно быть, Зоя хочет мужа, принадлежащего к православной церкви.
Чтобы это проверить, он вскоре предложил своей воспитаннице православного грека - Иакова Лузиниана, незаконного сына кипрского короля Иоанна II, который, силой отняв у сестры корону, узурпировал отцовский трон.
И тут кардинал убедился в своей правоте.
Зое очень понравилось это предложение, она внимательно рассмотрела его со всех сторон, некоторое время колебалась (ей было уже двадцать лет), дело дошло даже до обручения, но в последнюю минуту Зоя передумала и отказала жениху, но тут уж кардинал точно знал почему и начал кое-что понимать.
Зоя верно рассчитала, что трон под Иаковом шатается, что у него нет уверенного будущего и потом вообще - ну что это, в конце концов, за царство - какой-то жалкий остров Кипр! Зоя недвусмысленно дала понять своему воспитателю, что она - византийская принцесса, а не простая княжеская дочь, и кардинал на время прекратил свои попытки.
И вот тут-то добрый старый папа Павел II неожиданно выполнил свое обещание столь милой его сердцу принцессе-сиротке.
Мало того, что он нашел ей достойного жениха, он еще решил и ряд политических проблем.
Брак принцессы Зои, срочно переименованной на русский православный лад в Софью, с недавно овдовевшим еще молодым великим князем далекого, загадочного, но, по отдельным донесениям, неслыханно богатого и сильного Московского княжества был крайне желателен для папского престола по нескольким причинам.
Во-первых, через жену-католичку можно было бы положительно повлиять на великого князя, а через него и на православную русскую церковь в деле исполнения решений Флорентийской унии - а в том, что Софья - преданная католичка, папа не сомневался, ибо она, можно сказать, выросла на ступенях его престола.
Во-вторых, было бы огромной политической победой заручиться поддержкой Москвы против турок.
И наконец, в-третьих, само по себе укрепление связей с далекими русскими княжествами имеет огромное значение для всей европейской политики.
Софья согласилась, все вышло замечательно, папа щедрой рукой выделил в приданое римской воспитаннице 5 400 дукатов - большую половину денег из специальной кассы Венеции, где копились средства для войны с турками, и вскоре за цареградской невестой приехали московские послы.
Бедный добрый старик, папа Павел II умер, когда эти послы были в дороге. _Он умер в твердой уверенности, что хорошо сделал свое дело, что теперь связь церквей наладится, Москва приблизится к Риму, Русь вольется в общую европейскую семью…
И, наверно, он ни за что не поверил бы, если б узнал, что будущая великая московская княгиня, лишь только очутившись на русской земле, еще находясь на пути под венец в Москву, коварно предала все его тихие надежды, немедля забыв все свое католическое воспитание.
Она сразу же открыто, ярко и демонстративно показала свою преданность православию, к восторгу русских прикладываясь ко всем иконам во всех церквах, безукоризненно ведя себя на православной службе, крестясь, как православная, и разговаривая по-русски почти без акцента.
Но еще перед этим, находясь на борту корабля, одиннадцать дней везущего принцессу Софью из Любека в Ревель, откуда весь огромный кортеж направится далее в Москву уже по суше, она вспомнила своего отца.
Софья задумчиво сидела на палубе, в черном кресле-троне отца, инкрустированном золотом и слоновой костью, с большим двуглавым византийским орлом над изголовьем, глядела куда-то вдаль за горизонт, не обращая внимания на почтительно стоящих поодаль сопровождающих ее лиц - итальянцев и русских, и ей казалось, будто она видит легкое сияние, которое исходит откуда-то из глубины, из трюма корабля, пронизывает все ее тело и уносится в небесную высь, туда, далеко-далеко, куда уносятся все души и где находится сейчас душа ее отца…
- Я открою тебе величайшую тайну, Зоя, - сказал он ей в тот памятный день перед своей смертью. - Здесь под твоими ногами, в трюме, среди сотен сундуков с книгами, о которых я тебе говорил, находится один, в котором книг нет. В нем - запаянный смолой ковчег, а в ковчеге - наша величайшая святыня, которую Бог предсмертными словами Константина велел мне сохранить. Мощи, которые я передал Риму, - это не мощи нашего заступника. Настоящая голова святого Андрея - здесь. И ты теперь будешь ее хранительницей. Но не только! Всегда помни слова последнего императора: "Там, где голова, - там Византия, там наш Рим!" Отныне наш Третий Рим будет там, где ты его выберешь! Смотри не ошибись!"
И вот теперь Софья всматривалась в далекую невидимую землю и думала только об одном – правильно ли она поступила; не ошиблась ли в выборе?.. Удастся ли ей послужить рождению Третьего Рима там, куда несут ее сейчас тугие паруса?
И тут же ей казалось, что невидимый свет, исходящий из черной глубины трюма, согревает ее, придает силу и уверенность в том, что все удастся, - да и как же может быть иначе - ведь отныне там, где находится она, Софья, там теперь Византия, там Третий Рим, потому что именно там, куда она приедет, будет храниться великая православная христианская святыня - голова апостола Андрея Первозванного, родного брата апостола Петра - самого первого и верного ученика Господа нашего Иисуса Христа!..