Знак Вишну

С освобождением Белоруссии ядро партизанского от-, ряда влилось в регулярные части. Орест, узнав, что в войсках существует воздушная фоторазведка, попросился туда, где готовят специалистов этого профиля. Его направили на краткосрочные офицерские курсы при топографическом училище. Только там он узнал, что фотографировать с воздуха ему не придется, поскольку занимаются этим летчики-штурманы, а на курсах готовят специалистов по дешифровке аэроснимков.
Последние месяцы войны младший лейтенант Еремеев провел начальником фотолаборатории в отдельной разведэскадрилье 2-го Прибалтийского фронта.
Вскоре после победы на Дальнем Востоке — Орест хорошо запомнил этот день, потому что прикрепил на погоны вторую звездочку, — его пригласил к себе уполномоченный СМЕРШа. Обстоятельная беседа длилась больше часа, а потом капитан предложил перейти на службу в армейскую контрразведку.
Орест вспомнил, каким гоголем ходил он, когда ему вручили красное смершевское удостоверение. А что на деле? Память дырявая, собранности никакой, выдержка плохая, интуицию заменяет воображение, да к тому же необузданное. Он легко верит в то, во что хочется верить. В последнее время развилась болезненная мнительность: он готов подозревать в связях с «вервольфами» кого угодно — доктора Гекмана, Лотту, фрау Хайнрот, Сабину и даже эту козьеглазую немочку, которая так отчаянно с ним флиртует. Ну конечно же, ради того, чтобы соблазнить советского офицера, сделать его своим агентом и выуживать военные секреты. Есть тому и неоспоримые «доказательства»: шоколад летчиков люфтваффе с тонизирующим орехом «Кола». Откуда он у бедной девушки, племянницы пасторской экономки? Ну, ну, поехали... Кстати, шоколад могла принести и Сабина. А что она уносила в свертке? Вещи, дорогой мой, вещи для продажи на шварцмаркте. Папенька их, дядя Матиас, заболели и не смогли прийти сами... Не мешало бы прокачать и папеньку...
Тьфу, черт! Так и свихнуться недолго.
— Господин лейтенант, вы не спите? — В дверь заглядывала легкая на помине Дита. — У меня маленькое несчастье. Никак не могу расстегнуть сережку.
Дита подставила маленькое розовое ушко. Серебряная застежка оказалась совершенно исправной, и Орест легко ее расстегнул.
— Пожалуйста, — Он был слишком подавлен, чтобы поддаваться чарам фрейлейн Хайнрот.
Дита ледяным голосом пожелала ему спокойной ночи.
В довершение ко всем проколам не хватало еще завести интрижку в пасторском доме!
Утром Еремеев решил подыскать место для утренней зарядки. В комнате тесно — негде рукой взмахнуть. Во дворе — Орест выглянул в окно — не хочется упражняться на глазах прохожих.
Он вышел в коридорчик. Дверь в галерею была полуоткрыта. Пригибаясь, прошел под низким сводом и очутился в поворотной камере с овальным зевом узкого лестничного спуска. Живо припомнилась ловушка в подвале. Но, уличив себя в трусости, взял пистолет, карманный фонарик, снова вернулся в поворотную камеру, осторожно спустился по крутым и высоким ступенькам. Внутристенная лестница вывела его в алтарную часть кирхи. Орест облегченно вздохнул и выключил фонарик. Лунный свет падал на плиты молитвенного зала косыми парусами. Под хорами громоздился штабель из скамей прихожан. В углу близ алтаря отливали холодным мрамором погребальные плиты отцов церкви и города.
Орест прошелся по пустынному храму: ну чем не крытый спортзал? Вот здесь можно подтягиваться, там — отжиматься. Да и пробежки есть где устраивать!
Сквозь проломы в крыше сеял мелкий дождь. Еремеев задрал голову и удивился: дождь при луне! В солнце его называют грибным.
Лунный дождь Орест видел впервые. Чудной все-таки этот город — Альтхафен...
IN CIPIT VITA NOVA [7]
Встал Еремеев раньше всех в доме — в шесть утра, спустился в «спортзал» и отработал до хруста в костях весь комплекс армейской гимнастики. Взбодрив тело, Орест приступил к тренировке памяти. Начинать надо было с простого — с заучивания стихов. Еремеев открыл стеклянный шкафчик и вытащил наугад несколько томиков. Все книги оказались духовного содержания. Хорошо бы найти Гёте. Недурственно цитировать «Фауста» в подлиннике.
И тут фортуна, словно в награду за начало праведного образа жизни, преподнесла приятный сюрприз. Из потрепанного катехизиса, который Орест снял, чтобы добраться до второго ряда, выпала фотокарточка. Простоволосый фенрих [8] радостно улыбался в объектив аппарата. Лицо довольно приятное, высокий лоб, тонкий нос, твердо очерченный подбородок. Лишь глубоко посаженные глаза придавали юноше вид слегка угрюмоватый и настороженный, несмотря на белозубый оскал искреннего веселья. В петлицах фенриха Орест разглядел эмблемы инженерных войск, на обороте карточки прочел карандашную пометку «Карлсхорст, 1937». Полустертую надпись можно было прочитать и как Карл Хорст, то есть как имя фенриха. Кто он, этот веселый Хорст, и как он попал в книгу пастора? Поклонник Диты? Сколько ей было в тридцать седьмом? Лет шестнадцать-семнадцать. Ну что ж, вполне возможно...
Спрятав карточку в катехизис, Еремеев постучал в дверь соседки:
— Вы уже встали, фрейлейн Хайнрот?
— Да, войдите.
Дита расчесывала перед зеркалом волосы.
— Я нашел фотографию вашего возлюбленного, — начал Орест как можно вальяжнее. — Что мне за это причитается?
— Возлюбленного? — вскинула Дита выщипанные брови.
— Ну конечно! Разве можно не полюбить такого парня? — И Еремеев раскрыл книгу с карточкой фенриха.
По лицу девушки пробежала тень. Она схватила фото и спрятала в сумочку.
— Он обещал вам жениться? — продолжал Орест шутливый допрос. — Куда же он делся, этот коварный Карл?
Еремеев чуть не крикнул от досады — не надо было называть имя!
— Карл?! — растерянно переспросила Дита. — Он погиб... В Польше... — И поспешно добавила: — Еще до войны с вами. В тридцать девятом.
— Он был летчиком? — ревниво уточнил Орест.
— Нет, кажется, танкистом. Да, танкистом...
«С каких это пор танкистов готовят в инженерных училищах?» — вертелось у Еремеева на языке, но расспросы и без того затянулись.
— Так что же мне причитается за находку? Я жду награды.
— Вы ее не получите! Вчера вы меня совершенно не замечали!
— Простите, Дита! Вчера у меня были большие неприятности... Нет ли у вас стихов Гёте?
— У меня есть Шиллер.
Второй сюрприз поджидал Еремеева на углу Кирхенплатц и Флейшгассе. Едва он пересек церковную площадь, навстречу ему вышла взволнованная Лотта Гекман.
— Господин лейтенант, я прошу вас зайти в нашу библиотеку!
— Что случилось, Лотта?
— Я не могу сказать вам это здесь, на улице... Вы должны к нам зайти! Это не отнимет у вас много времени!
— Хорошо. Идемте.
— Только идите позади меня... Пожалуйста. Я не хочу, чтобы нас видели вместе. Поймите меня правильно. У нас в городе на женщин, которые ходят с русскими офицерами, смотрят... Вы сами все понимаете...
— Хорошо, — согласился Еремеев, пытаясь угадать, что за подвох может крыться в таком приглашении. — Я приду минут через пять после вас.
Они встретились у дверей читального зала. Лотта возилась с ключом, никак не могла открыть замок. Орест помог. В зале ничего не изменилось, только заметно подросли стопы разобранных книг. На глаза опять попался этот странный прибор с U-образной трубкой на палисандровой дощечке.
— Как называется по-немецки этот прибор?
— Сифонный барометр, — ответила Лотта, роясь в книжном шкафу.
— Да-да! Сифонный барометр... Именно сифонный.
— Это очень старый прибор... Когда-то он принадлежал основателю нашего университета профессору Артензиусу...
Фрейлейн Гекман нервно теребила в руках толстую книгу в переплете с кожаными уголками.
— Господин лейтенант, вы единственный русский офицер, которого я знаю... Поэтому я обращаюсь именно к вам... В городе много говорят о «вервольфах»... Они прячутся там, под землей... — Лотта понизила голос. — Я нашла в наших фондах вот эту книгу. Она о старинных подземельях Альтхафена. Тут есть чертежи уличных водостоков, фонтанов, каналов. Если вы передадите книгу тем, кто ищет «вервольфов», она может быть им полезна.