Золото Спарты
— Милая, я нашел классический навесной замок, датируемый примерно тысяча девятьсот семидесятым годом. — Он вытащил из-под воды деревяшку, к которой крепилась находка, и добавил: — А также кусок старого воротного столба.
Сэм бросил все обратно в воду и со стоном распрямился.
Реми одарила мужа улыбкой.
— Мой храбрый охотник за сокровищами. Хоть что-то отыскал.
Сэм посмотрел на часы, свой походный «таймекс», который он носил исключительно в экспедициях.
— Уже шесть, — сказал он. — Может, на сегодня закончим?
Реми провела ладонью по предплечью другой руки, зачерпнув слой вязкого ила, и расплылась в улыбке.
— Я уж думала, ты никогда не предложишь.
Они собрали вещи и прошли полмили до своей лодки, привязанной к одному из пеньков у берега. Сэм отвязал лодку и столкнул ее на глубину, зайдя по пояс в воду, пока Реми заводила мотор. Наконец мотор ожил, и Сэм забрался в лодку.
Реми направила нос лодки в русло канала и дала полный ход. До Сноу-Хилла, ближайшего города, где находилась их временная база, было три мили вверх по реке Покомок. Гостиница, в которой они поселились, могла похвастаться на удивление приличным винным погребом, а прошлым вечером им подали на ужин раковый суп, приведший Реми в полный восторг.
Убаюканные мягким урчанием мотора, они молча плыли вперед и разглядывали свисающие над водой ветви деревьев. Внезапно Сэм прильнул к правому борту, явно что-то заметив.
— Реми, давай помедленнее.
Она сбросила скорость.
— Что там?
Сэм выхватил из рюкзака бинокль и поднес к глазам. В пятидесяти ярдах от них, на берегу, в листве виднелся просвет — еще одна тихая заводь, ничем не отличающаяся от десятка других, что попадались им на пути. Вход был частично перегорожен завалом из принесенных ураганом веток.
— Что-то увидел? — спросила Реми.
— Точно не знаю, — пробормотал Сэм. — По-моему, там, за листвой, что-то есть… Я заметил изгиб — слишком плавный, явно искусственного происхождения. Можно подплыть поближе?
Она повернула руль и направила лодку к устью бухты.
— Сэм, у тебя глюки? Ты сегодня достаточно воды выпил?
Он кивнул, не отрывая взгляда от устья.
— Более чем.
Нос лодки с мягким треском уткнулся в завал. Бухточка оказалась шире, чем выглядела издалека: от берега до берега около пятидесяти футов. Сэм пришвартовался, заведя нос моторки за сук покрупнее, свесил ноги с края и перекатился в воду.
— Сэм, ты что делаешь?
— Я сейчас. Жди здесь.
— Вот наглый…
Больше ничего сказать Реми не успела: Сэм набрал воздуха, нырнул и исчез под водой. Через двадцать секунд с другой стороны завала послышались всплеск и фырканье.
Она окликнула:
— Сэм, ты…
— Все в порядке. Через минуту буду.
Одна минута превратилась в две, затем в три. Наконец Сэм позвал сквозь завесу листвы:
— Ныряй ко мне, Реми!
Она уловила озорные нотки в его голосе и подумала: «Черт!..» Реми ничего не имела против безрассудных порывов мужа, они ей даже нравились, но сейчас… Только она успела представить, как возвращается в гостиницу и нежится под душем… упругие струи горячей воды ласкают кожу — и вот, пожалуйста!
— Что там? — спросила она.
— Я тебя жду, плыви быстрее.
— Сэм, я только обсохла. Может, ты сам…
— Нет, ты просто обязана это увидеть. Поверь, ты не пожалеешь.
Реми со вздохом соскользнула в воду. Десять секунд спустя она уже бултыхалась рядом с мужем. Густые кроны прибрежных деревьев переплелись над их головами в почти сплошной полог, образовав нечто вроде листвяного туннеля. Тут и там солнечные лучи проглядывали сквозь листву, расчерчивая подернутую ряской заводь золотистым пунктиром.
— Привет. Молодец, что заглянула меня проведать, — с улыбкой произнес Сэм и чмокнул жену в щеку.
— Очень смешно. Ладно, что мы тут…
Сэм постучал костяшками по плавучему бревну странной формы, за которое держался, и вместо глухого стука Реми услышала, как звякнул металл.
— Что это?
— Пока не знаю. Это только часть — чтобы сказать наверняка, какая именно, я должен забраться внутрь.
— Часть чего? Куда забраться?
— Сюда, поплыли.
Взяв жену за руку, Сэм боком проплыл чуть вперед, туда, где бухта сужалась до двадцати футов. Он остановился и показал на заросший плющом ствол кипариса, видневшийся у самого берега.
— Вот. Видишь?
Она присмотрелась, наклонила голову в одну сторону, в другую…
— Нет. Объясни хоть, что искать.
— Видишь торчащий из воды сук с буквой «Т» на конце?..
— Ну…
— Смотри внимательней. Попробуй прищуриться. Должно помочь.
Она последовала его совету, прищурила левый глаз, потом правый, потом оба — и тогда, по мере того как увиденное медленно, но верно укладывалось в голове, до нее дошло. Реми ахнула.
— Господи, это же… Не может быть!
Сэм кивнул, и по его лицу расползлась широкая, от уха до уха, улыбка.
— Еще как может. Перед нами перископ самой что ни на есть настоящей подводной лодки.
Глава 2
Севастополь, Украина
Гедеон Бондарук стоял у застекленной стены своего кабинета и смотрел на Черное море. В кабинете было темно; лишь в углах, куда падали приглушенные лучи верхних ламп, расстилались мягкие полосы света. На Крым опустилась ночь, но далеко на западе, где-то над побережьем Румынии и Болгарии, в последних отсветах заходящего солнца можно было разглядеть, как цепочка грозовых облаков ползет над водой к северу. Каждые несколько секунд тучи пульсировали, выстреливая прожилками молний через весь горизонт. Через час шторм будет здесь, и тогда… Господи, спаси и помилуй неразумных рабов Твоих, которых сдуру угораздило очутиться в открытом море в самый разгар черноморского шторма.
Или, подумал Бондарук, не спасай и не милуй. Какой смысл? Штормы, болезни и даже войны (да, и они) — природные орудия для выбраковки стада. Сам он не испытывал снисхождения к людям, которым не хватает благоразумия или силы, чтобы выстоять перед лицом суровой правды жизни. Этот урок он выучил еще в детстве, зазубрил наизусть, на всю жизнь.
Бондарук родился в тысяча девятьсот шестидесятом в небольшом селении к югу от Ашхабада в Туркмении, высоко в горах Копетдаг. Его мать и отец были пастухами и земледельцами, как и их родители. Истинные уроженцы Копетдага, выносливые, гордые и до крайности свободолюбивые, живя в пограничной зоне между Ираном и еще существовавшим тогда Советским Союзом, они не признавали над собой власти ни одного из государств. Только вот у холодной войны имелось свое мнение на этот счет, а посоветоваться с семейством Бондарук она забыла.
После Иранской революции 1979 года и свержения шаха Советский Союз начал перебрасывать на границу с Ираном все больше войск, и на глазах Бондарука, которому тогда едва стукнуло девятнадцать, по его свободолюбивому аулу протопали кирзовые сапоги, а в когда-то мирных горах, будто грибы после дождя, стали появляться советские военные базы и станции ПВО.
Для советских солдат местные жители были неграмотными дикарями, а для местных жителей советские солдаты — настоящим бичом божьим. Тяжелая техника проезжала по узким улочкам, распугивая домашний скот и руша постройки, в домах время от времени проводились обыски; поговаривали, что где-то в горах казнят «иранские революционные элементы». Военных не смущало, что горцы мало что знают о внешнем мире и мировой политике. По их мнению, мусульманам, облюбовавшим земли на границе с идеологически враждебным Ираном, доверять не стоило.
Годом позже на окраину аула заехали два танка, из которых вылезло несколько вооруженных человек в советской военной форме. По словам их главного, прошлой ночью неподалеку от того места попал в засаду отряд. У восьмерых солдат были перерезаны глотки, а одежда, оружие и личные вещи пропали. Жителям аула дали пять минут на то, чтобы найти и выдать причастных, «или ответит весь аул».